- Брось! - крикнул стражник и зубы оскалил на красном лице и нагайку замахнул - Брось, сволочь!
- Арестант! Разбойник! Детей! - хрипел, рвал голос Всеволод Иванович, тянул клячу к воротам.
Стражник окрысил лицо, прянул вперед, достать старика, и вдруг черным ляпнуло в лицо стражнику - черной грязью, комом огромным залепило лицо, сбилась фуражка. Всеволод Иванович глянул - парнишка в картузе уж копал живыми руками, нагребал грязь в мокрой колее, а мимо бежали, бежали всякие, кто-то ударился с разбегу о Всеволода Ивановича. Всеволод Иванович еле поднялся из грязи. И вон с криком, с воем бежит толпа сверху улицы. Всеволод Иванович бросился во двор, еле пробился в калитку, вбежал в дом - старуха стояла в рост у своего окна и дергала рукой шпингалет. Всеволод Иванович даже не удивился, что встала, будто семь лет сном отлетели назад. Всеволод Иванович скользил грязной рукой, рвал, открывал замазанные окна, и все летело под руками, будто картон отдирал. Он бросился к старухе, оттолкнул, рванул раму, ударил ногой вторую - окно распахнулось.
- Сюда! Сюда! - кричит Всеволод Иванович, машет, гребет воздух рукой из окна и бросился в Тайкину комнату - открыть, открыть, вмиг. И уж не слышно голоса - крик в улице. Лезут, лезут, двое лезут. Всеволод Иванович бросился, тянул за руки, скорей, скорей! Не видел лиц, руки ловил, дергал вверх. Что это? Назад бегут! Сбились все, и ревет, плачет куча, вон напротив на забор лезет, срывается, ох, опять слетел. Ворота заперли!
- Бей стекла! Лезь! - крикнул Всеволод Иванович. - Бей им стекла! - Но не слыхать за ревом голоса, он отскочил от окна, уж валят в окна, один через другого, навалом, кашей, и уж замешали, затолкали в комнате Всеволода Ивановича: не лица, изнанки одни, глаза на них и рты трясутся. Не разобрать кто - старые или молодые, все лица, как одно. Всеволод Иванович пробивался к окну - нет, не лезут больше - Всеволод Иванович отгребал людей назад, кричал:
- В коридор, во двор!
В улице уже мало крику, нет крику, стражник вон и машет, грозит нагайкой в окно Всеволоду Ивановичу.
- Ракалья! - крикнул Всеволод Иванович, и оборвался голос. - Мерзавец, - кричит Всеволод Иванович, и нет голоса. - Еще чего-то грозит, мерзавец. - Всеволод Иванович глотнул слюну. - Глаша! Ружье! - еле слышно. - Ружье! Дай! - огнем режет горло.
Дальше поскакал мерзавец. Всеволод Иванович кинулся к себе в комнату, сорвал со стены двухстволку, хватал из патронташа пустые медные гильзы, бросал на пол.
- Черт проклятый! - Всеволод Иванович с силой шваркал гильзы о пол.
И вдруг дверь распахнулась - урядник какой-то, ух, рожа злая, нащетиненная.
- Это ты, это ты, - и войти боится, ружья боится. И Всеволод Иванович задохнулся, застыл на миг, бросил с силой ружье об пол и кресло, свое кресло дубовое схватил, как палку, и без весу оно, как во сне бывает, и одной рукой занес и швырнул в стражника без надежды, как бумажкой. Всеволод Иванович глянул в дверь, и не было стражника.
Глаша, жена, Глафира Сергеевна, в белом, как в саване, стоит в белой рубахе, в кофточке. И Всеволод Иванович не слышит слов - кровь в голове, задавило уши, и кресло поперек коридора в дверях, а стражника нет.
И Глаша руки протягивает с мольбой. Всеволод Иванович вдруг заметил, что он все дышит, дышит, часто, воздуха побольше, скорее.
- Глаша!.. - дохнул Всеволод Иванович. - Ничего!.. Ничего! Выйди! - и Всеволод Иванович отмахнул рукой, чтоб ушла.
Всеволод Иванович отвернулся к столу, оперся кулаками, нагнулся и дышал, дышал. Не оборачивался, слышал, как жена возится, расшевеливает тяжелое кресло, силится пройти и зашлепала прочь босыми ногами. Всеволод Иванович все шире и шире качал воздух, во всю силу размахивал грудь. "Стоять, стоять так надо, быком стоять, и дышать. Шевельнусь - сдохну", - думал Всеволод Иванович и слышал, как стучит кровь во всем теле.
- Испей, испей! - и Глаша стакан тычет, белая рука какая, пальцы сухонькие.
Всеволод Иванович головой помотал. А она тыкала стаканом в губы.
ПЕТР Саввич стоял в толпе, все густо, плотно сжались, но к театру не пройти. Петр Саввич протолкался вперед - кольцом стоят... а черт их знает кто? Слободские, что ли? С дубьем все. Узнал двоих - в "пятой общей" содержались. Красные все. Свистят. И вон дым! Дым от театра. Сволочь какая! Солому жгут под стеной, под каменной, под окнами. Пожарная часть рядом. И никто ничего. Вон конные стражники торчат - чучела, и хоть бы что.
- Эй, черти! - крикнул во всю хриплую глотку Петр Саввич. И оглянулись, что с дубьем двое.
- Статистик, сукин сын? А ну давай! - и дернул один за плечо.
Петр Саввич рванулся, ткнул ладошкой в морду - отпихнулся в толпу. И тут все заорали, двое выбежали из театра, заметались в густом кругу, вон еще, еще повалило из театра, выплевывало людьми из дверей черными кучками, и кучки рассыпались.
- Бей статистиков! Жидову пархатую! Петр Саввич сунулся снова вперед, но его чуть с ног не сбило народом; все ринулись вбок - конные стражники табуном прут.
- Что ж это! Да куда! На народ! Черти, сволочи! - кричал Петр Саввич, но ничего не слыхать - визг, орево, завертело, забило уши. И пуще крик оттуда, из круга. Петра Саввича повернуло - ух, дым столбом над театром. - Владычица, да что же это? Что же это такое, Господи? - шептал Петр Саввич. - Конец, дыбом все... Остолопы!! - еще раз крикнул Петр Саввич, и тут больно под ногу поддала тротуарная тумба, и Сорокин сел, и уж кто-то коленом с размаху протер по лицу, и Сорокин зажал голову меж локтей, обхватил пальцами затылок. - Пропадать надо! Пропала Россия! - и сквозь зажатые уши Сорокин слышал истошный вой, и в зажмуренных глазах виделось, будто небо вьюном свилось и кружит и свистит, и не уворачивался уж, когда стукали голову коленками, сапогами. Кто-то грузный свалился на Петра Саввича, придавил, и Петр Саввич так и повалился, не пускал головы из стиснутых рук. Упал как деревянный - всему, всему сейчас конец и черт с ним!.. и слава Богу!
Петр Саввич пришел в себя. Он и боли сразу не чувствовал, толчки одни. Кто-то стукал в зад. Открыл глаза - околоточный стоял и бил с размаху носком сапога. Кричал:
- Пьян ты или очумел, скотина, разорви твою мать!
Петр Саввич оглядывался, мигал. С порожней площади, с того краю чужим глядел театр - закопченный фасад. Петр Саввич глаз с него не сводил и шарил рукой фуражку. Нашел фуражку. Вот, растоптанная, его, с синими кантами, тюремная.
- Ну пошел! - крикнул квартальный и еще раз поддал носком. Петр Саввич встал, напялил фуражку, квартальный ткнул в плечо. - Пшел, пшел!
И Петр Саввич избитыми ногами ловил мостовую, стукал и все глядел на театр.
"Неужто же во всем свете такое? Такое вот пошло?"
Плелся и все оглядывался на театр и вдруг кровь увидал на мостовой - так, лужица, будто козла зарезали. И еще вон. По мертвой улице шел Петр Саввич. Души живой нет. Померли все. И Грунечка там тоже, верно... И собаки не лают. Петр Саввич шел один посреди улицы по самой грязи, не разбирал дороги. Спросить! Остался ведь кто живой. Крикнуть? И страшно крикнуть. Вон направо ворота распахнуты, раскрытый двор и пусто - как после грабежа какого. Петр Саввич стал среди грязи. И окошки в доме распахнуты.
"Ихний, ихний дом! Землемеров дом. И весь распахнутый".
Петр Саввич двинул к воротам, и пес вдруг залаял. Сорокин замигал глазами и растянул губы, обошел собаку - живы, может быть. Он осторожно тупыми грязными ногами вошел на крыльцо, толкнул дверь. Коридор, и вон стоит живой, сам землемер стоит, Вавич, старик ты мой милый. Петр Саввич просунулся в двери, ступил шаг, закивал головой молча.
А старик глядит, приглядывается и вдруг как гаркнет:
- Вон!
Петр Саввич как от удара шарахнулся назад, по ступенькам быстро, неслышно проковылял, и собака лаяла как далекая. В ворота прошел и не знал, что это от слез плохо видно стало улицу, и заплавало, затуманилось все. И дышал на ходу:
- Господи, что ж это? Что ж это, Господи?
Петр Саввич прошел немного по улице, лишь бы отойти, и вдруг голоса, будто поют. Сорокин протер глаза, глянул вверх по улице. Верно, народ. Много, толпой идут, и флаги. Петр Саввич стоял у мокрого забора, глядел, глазам не верил; ведь те самые идут, бабы две портрет царский несут, где они сняли портрет-то? Уволокли его откуда? И флаги. И поют что попало, и руками машут - вон палкой в заборы стучат. "Куда они царя-то несут, что с ним делать будут? - Петр Саввич прижался к забору. - Узнает вора эта меня, убьет за старое. И пусть убьет - все равно конец". Петр Саввич перекрестился.
- Шапку долой! - крикнул парнишка и побежал вперед толпы к Петру Саввичу. Петр Саввич не двигался. Толпа поровнялась.
- Шапку! Обалдел! - и кто-то стукнул Сорокина по затылку, сбил фуражку. Петр Саввич наклонился подымать, ловил из-под ног. Кто-то поддал фуражку ногой, и она полетела прочь. Петр Саввич без фуражки пошел наобум. Не понял, как пришел, как сел на сундучок у сестры в коридорчике.
