— А вот и нет.
— Ну как нет! — воскликнул Бисквит, раздраженный упрямством друга. — Считай сам. Кичи — раз, Энн…
— С Энн помолвлен я. Бисквит щелкнул языком.
— Нет, не ты, старина, — терпеливо возразил он. — Шуткой делу не поможешь. Ты помолвлен со своей девушкой, как бишь ее…
— Ее зовут Энн Мун.
— Что? — вскричал Бисквит.
— Что слышал.
— Тому, что я слышал, поверить нельзя. Не верю ушам своим. Ты хочешь сказать, что Энн, будучи обрученной со мной, вероломно и бессердечно обручилась с кем-то еще? Господи! Вот образчик женского непостоянства! Этот пол надо держать в ежовых рукавицах. Я всегда это говорил. Нет, ты в самом деле… с Энн…
— Да.
— Она и была той девушкой, в чью машину ты прыгнул, представившись секретным агентом?
— Да.
— Среднего роста, сероглазая, стройная, с забавной манерой морщить носик, когда она…
— Я знаю, как она выглядит, спасибо, — сказал Берри. — Можешь не описывать.
— Да, ничего подобного в жизни не слыхал, — сказал Бисквит.
В неловком молчании он искал, что сказать.
— Может быть, все к лучшему, — проговорил он наконец.
— Надеюсь, — сказал Берри.
— В сущности, — сказал Бисквит, уже окончательно приходя в себя, — мы получили то, что хотели.
— Совершенно согласен.
— Да, да, да, да, — сказал Бисквит, произнося каждое слово все с большим и большим удовлетворением. — Теперь я понимаю, что лучше и не придумаешь. Минута слабости позади, и факты предстают в их истинном свете. Мне абсолютно ясно, что я всегда был для Энн пустым местом.
— Ты ей нравишься. Она сама сказала.
Бисквит грустно улыбнулся и еще пять раз повторил «да».
— Мы с ней разные люди. Это было понятно с первой минуты. Она иногда поглядывала на меня, как будто надеясь, что я сгинул без следа, но всякий раз, к сожалению, обнаруживая, что я на месте. Она никогда бы не была счастлива со мной. Она поддалась минутному чувству под воздействием очарования Эджелинга с его закатом и плющом. Забирай ее, Друг, и прими мое благословение. Забирай ее. Забирай.
— Ладно, — согласился Берри. — Ладно. Я так и сделаю. Бисквит испустил крик, словно раненый зверь.
— В самом деле? — со значением спросил он.
— Да.
— Хорошенько ли ты все обдумал? Подозреваю, что тебе только так кажется. Вряд ли ты предусмотрел все. Обмозговал ли ты двусмысленность своего положения?
— Что ты имеешь в виду?
— Что я имею в виду? Ты хитростью завладел ее сердцем. Черт возьми, ты обманул ее, завлек эту птичку…
— Не называй ее птичкой.
— Завлек эту романтическую и наивную девушку, представившись секретным агентом, в маске и с револьвером, героем романа, и она поймалась на крючок. Что она скажет, когда выяснится, что ты всего-навсего чернильная душа, мелкий клерк в нарукавниках, труженик рядовой конторы в Сити?
— Ты прав, — смятенно отозвался Берри.
— То есть?
— То есть я об этом тоже думал.
Он обратил удрученный взгляд на пруд. Вода казалась холодной. Поднялся ветерок, листва зашумела, и если час назад этот шум показался бы ему веселым шепотом, то теперь он воспринимался как глумливый шелест. В ночь внезапно вторглась безнадежность.
— Думаешь, она расстроится, когда узнает?
— Расстроится? — переспросил Бисквит. — Да она съест тебя заживо.
— Не стану возражать, если она придумает казнь покруче, — сказал Берри.
Оба умолкли.
— Я собираюсь завтра уйти от Фрисби, — сказал Берри. — И уеду куда-нибудь — в Америку или еще куда-нибудь. Попытаюсь взяться за что-нибудь дельное.
Бисквит, отзывчивый друг, воспринял новость с энтузиазмом.
— Отличная идея. Поезжай на Запад, дружище, подстрели парочку мексиканцев и пошли ей скальпы, кто знает, может, все обойдется. Главное, чтобы она ни под каким видом не узнала, что ты служил в конторе ее дядюшки.
— А ты не проболтаешься?
— Что за вопрос!
— Противно сознавать, что я ее обманываю.
— Никак нельзя допустить, чтобы она об этом узнала. Тогда всему конец, старина, — с жаром сказал Бисквит. — На данном этапе это практически конец.
— Все равно рано или поздно она узнает.
— Поздно — пускай. И чем позже, тем лучше, тогда любовь пустит глубокие корни в ее сердце. Ты не знаешь женщин, как знаю их я, приятель. Я знаю их с головы до пят. Никогда не выкладывай подноготную девушке, пока не укрепишь позиции. Одно дело, когда девушка подумает, что вот, мол, новый знакомый пытается меня обдурить. Со временем все меняется. Она уже будет думать: «Ох уж этот Джордж или как его там. Я всегда считала его слегка чокнутым, теперь убедилась в этом окончательно». Минут двадцать она шлет ему проклятия — исключительно ради спасения его души и чтобы показать, кто хозяин положения, а далее неизбежно следует прощение, примирение и объятие в диафрагму.
— Пожалуй, что так, — оживился Берри.
— Абсолютно так. Как только мужчина доказал серьезность своих намерений, ему нечего бояться. Девушка может казаться со стороны наивной до святости, но, если она уверена в серьезности его намерений, он может крутить ею как захочет. Он может клясться. Бросаться в ноги и рвать на себе волосы. Обещать уйти в монастырь. И, поскольку она к нему уже привыкла, то не позволит ему удалиться от мира и уговорит остаться с ней. Но до поры до времени искушать судьбу нельзя. Полная секретность и молчание. Не смей и помышлять о каких-либо признаниях, пока не придет час.
— Я не буду.
Берри перевел дыхание.
— Спасибо, Бисквит, — прочувствованно сказал он. — Хорошо, что я спросил у тебя совета.
— Всегда обращайся за советом ко мне, — великодушно ответил Бисквит. — Всегда приходи ко мне со своими бедами и невзгодами. Мне нравится, когда мои юные друзья знают, что всегда могут опереться на дядю Годфри.
— Мне сильно полегчало.
— И мне не так плохо, — сказал Бисквит. — Признаюсь, нынче вечером был момент, когда мне стало не по себе от мысли, что я единственный жених, попавший в затруднительное положение. Но надо сказать, что Господь Бог на месте и присматривает за созданным им миром. Мне кажется, это дело надо отпраздновать, старина. Поедем завтра на ленч куда-нибудь в Сити! Я могу там появиться, не опасаясь Дайкса, Дайкса и Пинвида. Я заеду за тобой в контору около половины второго.
6
Лорд Ходдесдон провел этот знаменательный вечер за роскошным обедом в своем клубе. Он съел все, что доктор советовал ему избегать, и выпил бутылку вина, которое доктор называл ядом. Бывают случаи, которые следует отмечать с подобающей торжественностью, несмотря на все врачебные предписания. Один такой случай как раз и озарил жизнь лорда Ходдесдона. Он только что сдал Эджелинг-корт в аренду мистеру Фрисби на полтора месяца, и чек на шестьсот фунтов грел душу его лордства, который почти утратил веру в удачу.
В начале кампании лорд Ходдесдон опасался, что дело не выгорит. Увидев фотографии Эджелинга, Т. Патерсон Фрисби только что-то пробурчал себе под нос. Потом, овладев голосом, пожелал получить информацию, на кой черт сдался ему деревенский дом размером с отель «Карлтон». А когда перед глазами лорда Ходдесдона соблазнительно замаячили приближающиеся скачки, мистер Фрисби презрительно бросил, что если, дескать, его лордство воображает, что перед ним один из тех дураков, кто любит кататься на пони, то он глубоко заблуждается.
Правда, потом он смягчился и велел еще раз показать фотографии. Попросил время, чтобы подумать. И сегодня наконец сдался, оправдывая капитуляцию желанием устроить вечеринку для племянницы Энн. Эджелинг мог как раз вместить всех ее друзей-приятелей, сказал мистер Фрисби.
Лорд Ходдесдон не поверил в то, что мистер Фрисби руководствовался именно этим мотивом. Как человек наблюдательный, он обратил внимание на растущую симпатию между мистером Фрисби и леди Верой Мейс и вообразил, что именно сестра оказала определенное влияние на финансиста. А если так, думал лорд Ходдесдон, потягивая бенедиктин и покуривая сигару «корона-корона», то она все-таки молодец. Временами мысли о сестре вызывали у него приступы тошноты, но нынче вечером он не находил в ней ни единого изъяна.
Он решил пойти на Дэвис-стрит и выразить ей семейное благоволение. Человек справедливый, он считал, что сестер следует поощрять, когда они того заслуживают. Докурив сигару, он надел пальто и шляпу и отправился в путь.
В доме не было никого, кроме горничной. Лорд Ходдесдон удобно устроился в кресле и предался размышлениям о шестистах фунтах. Но тут же щелкнул замок и в комнату вошла леди Вера.
— Джордж! — воскликнула она, и в голосе ее прозвучало чувство облегчения. — Слава Богу, что ты здесь. Я собиралась звонить тебе в клуб, чтобы ты немедленно пришел.
Сестринская нежность тронула лорда Ходдесдона. Ему даже в голову не приходило, что леди Вера сообщит ему нечто неприятное. В мире, где раздают чеки на шестьсот фунтов, неприятности исключаются.
