— Так, может, лекарство надо какое? Может, мед вам помог бы? — сказала она, настывшими руками поглаживая пригретое от печки колено.
— Какое лекарство! Мне уже ничто не поможет, придется того... Чахотка у меня, — просто сообщил Петряков и замолк, глубоко засунутой рукой нащупывая в сапоге конец дратвы.
Зоська смешалась, она не знала, что в таких случаях можно сказать человеку и чем утешить его. Да и следует ли утешать?
Исчезнувшая было собачонка, радостно заскулив, опять появилась под дверью. Антон выглянул наружу и отступил на шаг в сторону. Дверь широко растворилась, и в ее низеньком проеме появился вконец озябший парнишка, с виду подросток, с худенькой шеей, в небрежно запахнутых на груди одежках. На его нестриженой голове, глубоко надвинутая на уши, сидела серая поношенная кепка с пуговкой на макушке.
— Сигнал давали, дядька Микалай?
— Давал, как же. Вот, перевезти, — взглядом Петряков указал на гостей, и Зоська догадалась, что наконец пришел Бормотухин. А ей думалось, что это будет сумрачный мужик с бородой. Мальчонка, однако, вошел в ставшую совершенно тесной землянку и прикрыл за собой дверь, за которой тоненько заскулила собачонка.
— Заколел. Такой ветер усчався...
— Сало все идет? — спросил Петряков.
— Еще болей стало. Такие льдины — ого!
— Станет Неман, — решил Петряков. — Худо дело будет.
— А нам хуже не буде, — сказал Бормотухин.
Он присел перед печкой, протянул к огню скрюченные стужей кисти, и Зоська подумала: как же он их перевезет в такой ледоход? А вдруг в лодку ударит льдина и они окажутся в воде? Но Неман — не болотная речка, отсюда не так просто выбраться на берег. Она с беспокойством поглядывала на Петрякова и мальчонку, но те вроде и не думали об этом. Бормотухин, все держа у огня настылые руки, повернул к ней остренькое с посиневшим носом лицо и вроде бы подмигнул даже.
— На связь? В разведку?
— Бормотухин! — с хриплой строгостью прикрикнул Петряков. — Не твое дело. За чем надо, за тем и идут.
— А! — разочарованно бросил парень. — Буда не ведама, пашто за Неман ходють. Абы варочалися.
— Как-нибудь постараемся, — сказала Зоська.
— Во-о! Так все гаворать. Тольки не все варочаются. В няделю перевозил шастярых, два раза лодку ганяв. А учора вяртаюцца трое. И то один нежывы. Убитый.
— Бормотухин! — снова оборвал его Петряков. — Помолчи лучше.
— Ды я кали ласка, — с готовностью согласился подросток и встал. — Ну дык пошли, что ли?
Плотнее запахнув на груди свои надетые один на другой пиджачки, он туже затянулся тесемчатым, от военных брюк, ремешком и ногой толкнул легкую дверь. Они по очереди вышли на узенькую площадку у порога.
Зоська, обернувшись, сказала Петрякову:
— Как-нибудь выздоравливайте, дядька.
— Да спасибо, — без видимого желания ответил Петряков.
После дымного тепла землянки на дворе их сразу охватил холод, ветер с реки дунул промозглой стужей, Зоська зябко поежилась. Но Бормотухин уже сбегал по тропинке к берегу, и они поспешили за ним. Зоська вся внутренне сжалась, глядя на ледяную карусель на реке, через которую им, не откладывая, предстояло переправляться.
Бормотухин тем временем, с хрустом обломав тонкий ледяной закраек у берега, столкнул свою плоскодонку на воду и придержал ее за дощатый нос.
— Залазьте!
Антон легко и уверенно перешагнул через борт, протянул руку Зоське, и та со страхом, неловко забралась в лодку, на дне которой плескалась вода и плавали прозрачные кусочки льда.
— Проходьте далей. Один на корму, другой на середину. И седайте, седайте. Стоять не можно, — привычно распоряжался Бормотухин. Подрагивая от стужи и страха, Зоська опустилась на мокрую поперечину. Антон присел на корме. Бормотухин, поднатужась, столкнул лодку в воду, в последний момент ловко вскочив в нее.
Зоська, полуживая, сидела на поперечине, изо всей силы держась руками за мокрые борта лодки, которая угрожающе зашаталась, ударилась о близко проплывавшую льдину, но на дно не пошла и даже не зачерпнула воды. Бормотухин, стоя, уже уверенно орудовал единственным веслом, во все стороны крутя своей кургузой, в кепчонке, головой. Медленно лодка отходила от берега на стремнину, где ее сразу подхватило течение и, к ужасу Зоськи, резво понесло между льдин. Но Бормотухин, отчаянно размахивая веслом, то греб, то проталкивался между тяжелыми льдинами, отпихивая их от бортов, все-таки помалу приближаясь к берегу. Раза два льдины здорово стукнули в борт, вода заплескалась в лодке, Зоська сильнее вцепилась в доски бортов, у нее с непривычки кружилась голова, а лодка казалась такой ненадежной, что просто было удивительно, как она держится на поверхности в этой круговерти льда и воды. Но она держалась, и Бормотухину даже удавалось как-то править ею наискосок к противоположному берегу с лозняком. Поборов первый страх, Зоська робко оглянулась — низкий песчаный Островок и лесной берег с оврагом заметно отдалялись, уже едва заметна стала тропинка на обрыве, и совсем исчезла за овражным выступом землянка; вокруг простиралась вода, и бесконечные вереницы льдин стремительно проносились мимо. Но вот и стрежень остался позади, лодка вошла в более тихое прибрежное течение. Тут льдин стало меньше, они едва двигались, больше раскручиваясь на одном месте, и у Зоськи отлегло на душе. Расталкивая лед веслом, Бормотухин привел лодку в лозняк, где она успокоенно ткнулась наконец в подмытый край берега.
— Фу! — с облегчением выдохнула Зоська. — Ну и натерпелась страха!
— Який тут страх? — удивился Бормотухин. — Хиба тут страшно?
Антон первым выпрыгнул на берег, помог выйти Зоське.
— Ну, перевозчик, спасибо, — сказал он и взмахнул рукой.
— Нема за што, — невозмутимо отвечал Бормотухин. — Вы, тэта самае, направа не ходите: там веска[8]. И па беразе не идите: небяспечна па беразе.
— Да? Так что же нам — по воздуху, что ли? — удивился Антон.
— Не, не па воздуху, — отвечал Бормотухин, стоя в лодке и усиленно дыша на свои замерзшие руки. — Вунь на дрэва трымайте. Там хутка[9] лес буде.
— Ну что ж, пойдем на дрэва, — согласился Антон.
— А будете вяртаться, вот тут, в лозняку, лодку знойдете.
— Ясно.
Они начали взбираться от реки на некрутой, но скользкий от снега берег, а Бормотухин, слегка отплывая в тихой воде, все дул на свои озябшие пальцы.
— А как зовут тебя? — обернулась с обрыва Зоська.
— Бормотухин.
— А имя, имя как?
— Ды Володька имя.
«Дай Бог тебе вырасти, — подумала Зоська. — И еще перевезти нас обратно».
Неман остался сзади, они оглядывались на него, идя полем, хотя реки уже не было видно. Почти не видать стало и леса на том берегу: пропал, утонув меж берегов, Островок; помаячила вдали и скрылась какая-то деревенька пониже острова. Пошел снег. Серое полевое пространство вокруг все больше тускнело, затканное белесой пеленой снегопада. Скоро почти ничего не стало видать, надо было напрячь зрение, чтобы за мелькающей сетью снежинок различить какой-нибудь затемневшийся в поле куст или одинокое деревце на обмежке[10]. Усилился ветер. Порой его суматошные порывы так сильно шибали в грудь, что забивали дыхание, и Антон на минуту отворачивался, подставляя ветру широкую спину.
— От черт, разбушевался!..
Зоська поднимала навстречу покрасневшее от ветра лицо. Снег залепил складки ее платка, прядку волос на лбу, ворсистую ткань плюшевого сачка. Она пыталась улыбнуться, шатко загребая сапогами в снегу и не попадая в широкие следы Антона.
— Вот же холера! Шли по лесу, тихо было. А в голом поле вон как задуло! — прокричал сквозь ветер Антон. — Замерзла, малышка?
— Не-а! — сказала Зоська и улыбнулась настылыми губами.
— Тебе когда надо быть в Скиделе? Завтра?
— Сегодня ночью.
— Сегодня не выйдет. Отсюда до Скиделя километров шестнадцать.
— Так далеко? — удивилась она, тоже оборачиваясь спиной к ветру. В самом деле, все время идти полем было изнурительно, а дорог они избегали, все-таки здесь — не то, что на той стороне Немана. Тут вовсю хозяйничали немцы и полицаи. В одном повезло — снегопад помогал пройти незамеченными и начисто заметал следы. Если бы не этот ветер...
— Ничего, доберемся, — бодро сказал Антон, оборачиваясь лицом к ветру.
Плохо, конечно, что они не рассчитали свой путь, затянули время на переправе и сегодня не могли попасть в Скидель, куда с самого утра так стремилась Зоська. Впрочем, Зоську можно было понять: у нее задание, сроки и где-нибудь в обжитом натопленном домике — тоскующая по дочке мать. Но не меньше, чем Зоська, торопился в Скидель и Антон, хотя у него не было там ни мамы, ни какого-нибудь задания. Правда, с некоторых пор там объявился его старый, еще борисовский, друг — Жорка Копыцкий, предстоящая встреча с которым теперь всерьез волновала Антона. Конечно, они были друзьями, и Антон по этой причине питал кое-какие надежды, но кто знает, каким стал Копыцкий за те пять или шесть месяцев, которые они не виделись. Наверно, имея немалый вес в Скиделе, он при желании мог бы помочь Антону. Но поможет ли? — вот в чем вопрос. Тем более что тот явится к нему не один, а с этой вот симпатичной малышкой, на которую у него были свои виды. Антон понимал, что в смутное время войны люди способны, как никогда, круто меняться, и вчерашний друг запросто может обернуться врагом. Но все-таки. Ведь Антон, дорожа старой дружбой, когда-то помог Копыцкому устроиться в секретную спецгруппу, формируемую для заброски в дальний тыл к немцам, и они вместе прибыли на Белосточину. Правда, потом их пути разошлись, но тут уж Антон ни при чем, тут скорее виноват Копыцкий.
