Алун сидел в углу за столиком на двоих, на свободном стуле стоял портфель. Голубая рубашка в полоску, красный галстук, неизменный светло-серый костюм. Но усы исчезли, и выглядел он более худым, значительно более худым, чем в их последнюю встречу. И еще он оказался очень высоким — когда встал и приветственно улыбнулся ей своей фальшивой улыбкой.
— Эмма. Очаровательно выглядите. Вы очаровательны. Я очарован. Прошу садиться.
Еще одно жуткое мгновение она думала, что он сейчас поцелует ее в щеку, но они просто пожали руки.
— Что вы будете?
Она попросила белого вина и салат. Минут десять они болтали о пустяках.
— Послушайте, Алун, мы теряем время, — наконец сказала она. — Что там такого с Хепберном?
— Ну, короче говоря, он взялся за ум. Мне удалось развеять его иллюзии о перспективах судебного разбирательства. Вся проблема в том, что газеты расписывают случаи, как кто-то где-то получил компенсацию в десятки тысяч фунтов. Я ему сказал, что если дело дойдет до суда, то никто не гарантирует, что он выиграет. — Алун улыбнулся. — Ну что, я сэкономил вам время?
— Да, сэкономили. Спасибо. Я очень благодарна. Хотя, честно говоря, у меня сейчас не так много дел.
— Правда? Надеюсь, вы не испытываете недостатка в клиентах?
— Нет, но знаете, как бывает: то густо, то пусто. Я не жалуюсь, в смысле, иногда приятно немного передохнуть. Когда два человека занимаются работой, требующей полной самоотдачи… это может быть сложно.
— Два человека?
— Я и Марк.
— Ах да, конечно. Хотя я вас предупреждал. Юрист и доктор — то еще сочетание.
— Мы отдавали себе отчет.
Алун замолчал и попытался встретиться с Эммой взглядом, но не сумел. Потерпев неудачу, он полез в портфель, где лежали материалы к текущим делам, термос и яблоко. Жена каждый день собирала ему обед, но он чаще всего выбрасывал его, предпочитая обедать в пабе с коллегами по работе. А Эмма тем временем вспоминала об одной ночи несколько недель назад, как они тогда с Марком лежали бок о бок и не спали. Эмма увидела себя — в темной и тихой спальне, как она лежит и думает: все так глупо, что она даже не считает нужным больше поднимать вопрос о ребенке, и если их браку наступит конец — а это казалось ей теперь вполне возможным, — тогда она действительно упустила свой шанс, ей тридцать четыре, и каков шанс по-быстрому найти кого-нибудь еще, кого-нибудь, кто ей понравится в достаточной степени, да и захочет ли она еще раз проходить через всю эту канитель? В ту ночь она чувствовала себя такой одинокой, деля в темноте постель с мужчиной, с которым делила постель последние восемь лет своей жизни, а теперь она чувствовала себя одинокой оттого, что делила вино и салат с человеком, к которому никогда не питала симпатии.
— Давайте поговорим о Гранте, — предложил Алун и отодвинул тарелку, чтобы освободить место на необъяснимо крошечном столике (в баре имелись свободные столики побольше), на котором едва уместился красный блокнот.
— Отлично, — сказала Эмма с искренним облегчением. — Что вы хотели мне показать?
— Вы ведь встречались с этим парнем?
— С Робином? Дважды.
Она отметила собственное удивление оттого, что машинально назвала его по имени.
— Дважды?
— Да. На прошлой неделе мы встречались в неофициальной обстановке.
Он выдержал короткую, очень в мужском духе, утомительно красноречивую паузу.
— Что ж, ваше дело. Полагаю, вы отдаете отчет в своих действиях.
— Вы меня неправильно поняли. Мы познакомились через общего друга. Бывшего клиента.
Алун ждал, рассчитывая на дальнейшие объяснения.
— Несколько лет назад — не знаю, помните ли вы, — я защищала человека по имени Фэрчайлд. Хью Фэрчайлд. Министерство здравоохранения и социального обеспечения обвинило его в мошенничестве. Он защитил диссертацию и преподавал в университете, зарабатывая где-то десять фунтов в неделю или около того, и одновременно обратился за пособием. В конечном счете в министерстве все разнюхали и потребовали деньги назад. Сумма была небольшая, несколько сотен фунтов, но у него и этих денег не было, и все складывалось так, что он мог оказаться в тюрьме. В министерстве тогда закручивали гайки, и на его примере они явно хотели продемонстрировать свою твердость. Разумеется, он признал себя виновным, а мне удалось договориться с истцами, мы даже сумели освободить его от штрафа и сошлись на вполне разумной схеме погашения долга. Насколько мне известно, он еще не выплатил всю сумму. — Эмма нахмурилась. — Прошло уже года четыре. Удивительно, как быстро бежит время, да?
— Продолжайте, — сказал Алун, который не любил, когда люди в его обществе начинали предаваться воспоминаниям.
— Так вот, оказалось, что Хью и Робин знакомы, поэтому, как только Робину понадобился адвокат, Хью направил его ко мне.
— Вы все это время не теряли связь с Хью?
— Да, я с ним ужинала. Раза два-три. Он очень хороший кулинар. Живет в маленькой однокомнатной квартирке, в Стоук-Грин. Бедно, но уютно. Так вот он устроил на прошлой неделе вечеринку — у него был день рождения — и я пришла. Знаете, просто из вежливости. Наверное, мне следовало догадаться, что там будет и Робин, но я почемуто не подумала об этом. Честно говоря, меня занимали совсем другие мысли. Я говорила с ним всего несколько минут. А вы с ним встречались?
— Только в суде.
— На том заседании он очень нервничал. Впрочем, этого и следовало ожидать.
— А какой он? Как бы вы могли его охарактеризовать?
— Охарактеризовать?
— Да. Я хочу сказать, он действительно похож на человека, который пристает к детям?
Эмма впервые подалась вперед и посмотрела Алуну прямо в глаза, тоже впервые.
— Давайте внесем ясность, Алун, — Робин ничего не совершал. Нет смысла отвечать на ваш вопрос. Я полностью ему верю.
— Как вы можете верить человеку, с которым говорили всего несколько минут?
— У нас состоялась продолжительная официальная беседа. Я знаю все, что мне нужно.
— Тогда на чем вы намерены строить свою защиту? На его характере? Вы обращались к психиатру?
— Нет, конечно. В этом нет необходимости.
— Видите ли, у меня есть свидетель. И я считаю, что ваша позиция не очень-то убедительна.
— Кто это? Уж не отец ли мальчика? Но он же ничего не видел.
— Он видел достаточно.
— Я читала его показания. Они не выдерживают критики.
Алун улыбнулся — спокойной, заранее торжествующей улыбкой. Теперь уже он подался вперед и взял пустой бокал Эммы.
— Нам надо многое обсудить. Еще вина?
— Нет, спасибо.
— Хотите сохранить ясную голову, полагаю. Что-нибудь безалкогольное?
— Нет, спасибо.
— Ладно, я принесу вам апельсиновый сок. В крайнем случае, можете не пить.
Он ушел, а Эмма принялась за салат, но очень скоро едковатый вкус зеленых листьев показался ей отвратительным. В голове ее роились вопросы, но она не могла собраться с силами и обдумать хотя бы один. И это было странно, Эмма знала, что еще несколько месяцев назад подобное дело очень заинтересовало бы ее. Она не могла припомнить, когда чувствовала себя столь безжизненно; возможно, надо обратиться к врачу: несколько дней в голове какая-то тяжесть, не обычная головная боль, как она вчера пыталась объяснить Марку, а что-то вроде пульсирующей вялости, не позволяющей сосредоточиться. Так ведь приближаются критические дни, ответил Марк и, судя по всему, счел, что проявил чуткость.
— Вы выглядите усталой, — сказал Алун, мягко вкладывая бокал ей в руку. — Что-нибудь случилось?
— Неделя выдалась тяжелой. Может, решу во второй половине дня отдохнуть и поеду домой. Или что-нибудь в этом роде.
— Хорошая мысль. Ноги кверху, и сразу почувствуете себя лучше. Мы с Керри скоро уезжаем: две недели в Португалии. Когда вы с Марком в последний раз нормально отдыхали?
— Точно не помню. Значит, ваш главный свидетель — отец, верно?
— Да. Его версия событий… ну, вы сами читали. Он говорит, что сын зашел в кусты за мячиком, а Грант последовал за ним.
— Но ведь все было не так. Робин уже находился в кустах.
— Это он говорит. Да и зачем взрослому человеку заходить в кусты в семь часов вечера.
— Чтобы облегчиться, разумеется. И это объясняет, почему у него был «вороватый» вид, как наверняка выразился отец. Он весь день пил чай и кофе, причем не один.
— Не один.
— С другом. Пэрришем. Эдвардом Пэрришем, они знакомы по университету. Вы с ним связались?
— А, этот неуловимый мистер Пэрриш. Да, связался. И понял, что он с большой неохотой дает показания. Хотя его, наверное, вполне можно уговорить. — Алун сплел под столом длинные, тощие ноги, задев ноги Эммы. — Так вот, у нас есть факты. И факты, как вы справедливо заметили, допускают совершенно различные трактовки, учитывая их изначальную фрагментарность. В таком случае, раз мы, по всей вероятности, не можем добыть дополнительных фактов, то должны довольствоваться теми, что уже имеются в нашем распоряжении, и найти более надежную основу для их толкования. Вы согласны?
