— Мне надо попытаться что-то сделать со своей усадьбой, — сказал мистер Рашуот, — но что, я не знаю. Я надеюсь, у меня будет добрый друг, который мне поможет.
— Мне кажется, в таких обстоятельствах самым лучшим другом для вас был бы мистер Рептон2, — невозмутимо заметила старшая мисс Бертрам.
— Как раз об этом я и думал. Раз он так хорошо все сделал у Смита, я полагаю, мне надобно немедля с ним условиться. Он берет пять гиней за день.
— Да бери он все десять, уж вас-то наверняка это не должно останавливать! — воскликнула миссис Норрис. — Цена не должна быть вам помехой. Будь я на вашем месте, я б за ценой не постояла. Я велела бы все сделать в самом изысканном стиле и наилучшим образом. Такая усадьба, как Созертон-корт, заслуживает, чтоб там было сделано все, чего можно достичь с помощью вкуса и денег. Там просторно, есть где развернуться, а парк с лихвой вознаградит вас за ваши старания. Коснись до меня, так, если 6 у меня была хоть пятая доля той земли, что у вас в Созертон-корте, я б постоянно что-нибудь сажала да что-нибудь переустраивала, уж очень мне это по сердцу и по нраву. В моем теперешнем пристанище земли всего пол-акра, и было бы вовсе нелепо что-нибудь такое затевать. Курам на смех. Но будь у меня поболее места, я б находила огромное удовольствие в переустройстве и посадках. В пасторате мы очень много этим занимались; он стал совсем не тот, каким был, когда мы приехали. Вы, молодежь, пожалуй, мало что помните о нем. Но был бы здесь дорогой сэр Томас, он-то мог бы вам рассказать, как и что мы переустроили: мы бы сделали и еще многое, если б не слабое здоровье бедного мистера Норриса. Он, бедняжка, почти никогда не выходил из дому, не мог порадоваться делам рук наших, и это лишало меня охоты заняться теми усовершенствованиями, о которых мы не раз говорили с сэром Томасом. Когда б не болезнь мистера Норриса, мы собирались продолжить ограду сада и насадить деревья, чтобы отгородить кладбище, как сделал доктор Грант. Мы и так всегда что-то делали. Всего за год до кончины мистера Норриса мы посадили у стены конюшни абрикос, и теперь он превратился в такое замечательное дерево, любо смотреть, сэр, — докончила она, обратясь к доктору Гранту.
— Дерево, без сомненья, прекрасно разрослось, сударыня, — отвечал доктор Грант — Почва хорошая, и не было случая, чтоб, пройдя мимо, я не пожалел, что плоды не стоят тех усилий, которые потребуются, чтобы их снять.
— Это вересковая пустошь, сэр, мы купили эту землю как пустошь, и она нам стоила… то есть это подарок сэра Томаса, но мне попался на глаза счет, и я знаю, земля стоит семь шиллингов и была записана как вересковая пустошь.
— Вас провели, сударыня, — отвечал доктор Грант. — Картофель, который мы сейчас едим, с таким же успехом можно принять за абрикос с вересковой пустоши, что и плод, который снят с того дерева. Он в лучшем случае безвкусный; хороший абрикос пригоден для еды, а ни один абрикос из моего сада непригоден.
— По правде говоря, сударыня, мистер Грант едва ли знает истинный вкус наших абрикосов, — через стол обращаясь к миссис Норрис, тихонько сказала миссис Грант, будто не желая, чтобы ее услышали другие. — Не знаю, удалось ли ему попробовать хотя один, — плод этот такой ценный и не требует особых трудов, а наши еще и замечательно крупные, хорошего сорта, так что при раннем варенье да пирогах с начинкой моя кухарка ухитряется употребить их все.
Миссис Норрис, которая стала уже покрываться краской, успокоилась, и некоторое время разговор шел не о переустройстве Созертона, а об других материях. Доктор Грант и миссис Норрис редко находились в согласии; их знакомство началось со спора о деньгах за износ пасторского дома, и обыкновения у них были вовсе различные.
Немного погодя мистер Рашуот опять принялся за свое.
— Имением Смита восхищается все графство. А до того, как им занялся Рептон, там и смотреть было не на что. Я предполагаю сговориться с Рептоном.
— На вашем месте, мистер Рашуот, я бы насадила какой-нибудь миленький кустарник, — сказала леди Бертрам. — В хорошую погоду приятно выйти в аллею, обсаженную кустами.
Мистер Рашуот жаждал заверить ее светлость в своем совершенном согласии и попытался сказать что-то лестное; но, говоря о своей покорности именно ее вкусу, с которым будто бы неизменно совпадали и его всегдашние намерения, да еще сверх того стараясь дать понять, сколь неизменно он внимателен к удобству всех дам, и исподволь внушить, что лишь одной-единственной он страстно желает угождать, он совсем запутался, и Эдмунд был рад положить конец его речи, предложив ему вина. Однако же мистеру Рашуоту, обыкновенно вовсе неразговорчивому, было еще что сказать о дорогом его сердцу предмете.
— У Смита земли всего не многим более ста акров, само по себе маловато, и тем удивительней, что их удалось так переустроить. Ну, а в Созертоне у нас добрых семьсот акров, не считая заливных лугов; так что, я полагаю, если можно было так преобразить Комптон, нам отчаиваться незачем. Там срубили два не то три красивых старых дерева, которые росли чересчур близко к дому, и это удивительно, какой теперь открывается вид, так что я полагаю. Рептон, или кто-нибудь вроде него, в Созертоне непременно срубит аллею, знаете, ту, которая ведет с запада к вершине холма, — говорил он, обращаясь более всего к мисс Бертрам. Но мисс Бертрам подумала, что ей вот как пристало ответить:
— Аллея? Ах нет, не помню. Право же, я очень мало знаю о Созертоне.
Фанни, которая сидела по другую руку Эдмунда, как раз напротив мисс Крофорд, и внимательно слушала, теперь посмотрела на него и негромко сказала:
— Рубить аллею! Как жаль! Это не приводит тебе на мысль Купера? «Аллеи срублены, и вновь скорблю о вашей незаслуженной судьбе»3.
— Боюсь, аллее не на что надеяться, Фанни, — с улыбкой отвечал Эдмунд.
— Хотелось бы мне увидеть Созертон до того, как вырубят деревья, увидеть усадьбу такой, какая она сейчас, какой была с давних пор. Но, наверно, мне это не удастся. — Ты никогда там не была? Ну, конечно, у тебя не было случая. И к сожалению, верхом туда далеко. Надо нам что-нибудь придумать.
— Это не важно. Когда я его наконец увижу, ты мне расскажешь, что в нем изменили.
— Как я понимаю, Созертон старинная усадьба и не лишена величия, — сказала мисс Крофорд. — Она в каком-то определенном стиле?
— Дом построен во времена Елизаветы, он самый обыкновенный, кирпичный, обширный, тяжеловесный, но внушительный и со множеством хороших комнат. Расположен он неудачно, в одном из самых низких мест парка, и оттого его неудобно переустраивать. Но роща прекрасная, и есть ручей, который, надо полагать, может очень послужить к украшению усадьбы. Я думаю, мистер Рашуот совершенно прав, намереваясь придать ей современный вид, и нисколько не сомневаюсь, что все будет сделано наилучшим образом.
Мисс Крофорд слушала его уважительно и сказала себе: «Как прекрасно воспитан человек, он отлично вышел из трудного положения».
— Не хочу навязывать мистеру Рашуоту свое мнение, — продолжал Эдмунд, — но если бы я переделывал усадьбу на новый лад, я бы не стал доверяться чужим рукам. Пусть бы у меня получилось не так красиво, зато по моему собственному вкусу, и не разом, а постепенно. Я предпочел бы мириться с собственными промахами, а не с чужими.
— Вы-то, конечно, знали бы, чего хотите, а вот мне это не подходит. Не могу я в таких делах ничего ни представить заранее, ни измыслить, мне подавай все готовое; и будь у меня собственная усадьба, я была бы премного благодарна любому мистеру Рептону, лишь бы он взялся за это и с помощью моих денег навел там всю красоту, на какую способен; и покуда он все не закончит, я ни разу ни на что и не гляну.
— А для меня такая была бы радость видеть, как все постепенно меняется, — сказала Фанни.
— Ну, да, так уж вас воспитали. В мое образование это не входило, и единственный подобный урок, преподанный мне далеко не самым любимым человеком, показал мне, что постепенное переустройство поистине мученье. Три года назад адмирал, мой достопочтенный дядюшка, купил небольшой дом в Туикенеме, дабы нам всем было где проводить лето. И мы с тетушкой отправились туда в полном восторге, но, хотя дом был прелестнейший, мы скоро поняли, что его необходимо переустроить. И три месяца повсюду была грязь и беспорядок, ни одна дорожка не посыпана песком, ни на одну скамью невозможно присесть. Я бы хотела, чтобы при загородном доме все доведено было до наивозможнейшего совершенства — аллеи, обсаженные кустами, и цветники, и множество садовых скамей. Но все должно быть сделано без моего попеченья. Генри — иной, он любит сам во всем участвовать.
Услыхав, как мисс Крофорд, которою Эдмунд весьма склонен был восхищаться, небрежно говорит о своем дяде, он огорчился. Это не согласовалось с его понятиями о приличиях, и он молчал до тех пор, пока ее дальнейшие улыбки и живость не побудили его пока отодвинуть эти мысли.
