Ознакомительная версия.
Леди Визард проживала в доме мужа на Чарлз-стрит, и примерно в тот день, когда по делу вынесли решение, Бэзил поспешил к ней. Он ожидал, что она будет сидеть у себя в комнате, съежившись, боясь выйти на свет, вся измученная и в слезах. И его нежное сердце, переполненное одной лишь жалостью, начинало кровоточить, когда он думал о ее горе. Он хотел пойти к ней, и поцеловать, и сказать: «Вот я, мама. Давай уедем вместе туда, где сможем начать новую жизнь. Мир огромен, где-то найдется место и для нас. Я люблю тебя как никогда и постараюсь быть тебе хорошим и верным сыном».
Бэзил позвонил, и дверь открыл дворецкий, которого он знал долгие годы.
— Можно ли увидеть ее светлость как можно скорее, Миллер? — спросил он.
— Да, сэр. Ее светлость до сих пор на обеде. Извольте пройти в столовую.
Бэзил шагнул вперед и тут же заметил несколько шляп на столике в коридоре.
— Здесь гости? — осведомился он удивленно.
Но прежде чем дворецкий успел ответить, из соседней комнаты послышался громкий смех. Бэзил вздрогнул, как будто его ударили.
— У ее светлости прием?
— Да, сэр.
Бэзил в ужасе уставился на дворецкого, не в состоянии понять, что происходит. Он хотел бы расспросить его, но стыдился. Все это казалось слишком чудовищным, чтобы быть правдой. Само присутствие этого слуги было возмутительно, ведь он тоже давал показания на омерзительном суде. Как могла мать спокойно смотреть на льстивое раболепное лицо Миллера? Дворецкий, заметив беспокойство в глазах молодого человека и его бледность, отвернулся с едва заметным неудовольствием.
— Передайте, пожалуйста, ее светлости, что я здесь и хотел бы поговорить с ней. Я пройду во вторую гостиную. Я полагаю, там больше никто не появится?
Бэзил прождал четверть часа, прежде чем услышал, как дверь столовой открылась и несколько человек, громко переговариваясь и смеясь, стали подниматься по лестнице. Потом зазвенел голос его матери, он звучал четко и уверенно, как всегда.
— Вы все должны удобно устроиться. Мне нужно кое с кем поговорить, и я не разрешаю никому из вас выходить отсюда, пока я не вернусь.
Через мгновение появилась леди Визард. Улыбка еще играла у нее на губах, и подозрения, которые Бэзил все это время гордо отметал прочь, сменились полной уверенностью. Казалось, его мать ничуть не подавлена и не сконфужена, напротив, отлично владеет ситуацией. В ней было не меньше стати и гордости, чем в последний раз, когда они виделись. Он ожидал обнаружить мать во власянице на руинах былой жизни, но нет: она красовалась в платье Пакен[15], отличавшемся невиданной броскостью, которую могла позволить себе лишь она. Смуглая, с огромными сверкающими глазами и великолепными волосами, она едва не шокировала своей экстравагантной яркостью и обилием самых разных оттенков, словно какая-нибудь цыганка королевских кровей. Ее рост был необычен, фигура — роскошна, и, умея блестяще себя подать, она передвигалась с величием восточной королевы.
— Как мило, что ты приехал, мой дорогой мальчик! — воскликнула она с улыбкой, обнажившей ее красивые зубы. — Полагаю, ты хочешь поздравить меня с победой. Почему же ты не зашел в столовую? Там было так весело. И тебе в самом деле пора немного décrasser[16]. — Она подставила Бэзилу щеку для поцелуя (разумеется, только этого и следовало ожидать от любящей, но при этом современной матери), но он отстранился. Даже его губы побледнели.
— Почему ты не сказала мне, что процесс заканчивается? — резко спросил он.
Леди Визард усмехнулась и взяла сигарету.
— Voyons, mon cher[17], на самом деле я решила, что это тебя не касается.
Закурив, она выпустила в воздух два идеальных кольца дыма и принялась наблюдать за сыном с неким высокомерным изумлением.
— Не ожидал, что сегодня ты устроишь праздник.
— Друзья настояли, к тому же мне надо было как-то отметить свой триумф. — Она легко рассмеялась. — Mon Dieu![18] Ты и не представляешь, насколько я была близка к гибели. Ты читал о моем перекрестном допросе? Только он меня и спас.
— Спас от чего?! — с яростью воскликнул Бэзил, и две суровые морщины пролегли между его бровями. — Он спас тебя от позорного бесчестья? Да, я прочел каждое слово. Сначала не мог поверить, что все это правда.
— Et après?[19] — спокойно спросила леди Визард.
— Но это оказалось правдой, и нашлось не менее дюжины человек, которые все подтвердили. О Боже, как ты могла?! Я восхищался тобой больше, чем кем-либо другим… Я подумал о твоем позоре и пришел, желая помочь тебе. Разве ты не осознаешь весь ужас бесчестья? О мама, мама, ты не можешь продолжать в том же духе! Бог свидетель, я не хочу тебя обвинять. Поедем со мной, отправимся в Италию и начнем все заново…
Его пламенная речь в самом разгаре была прервана изумленным холодным взглядом леди Визард.
— Но ты говоришь так, словно я разведена. До чего же нелепо ты себя ведешь! Даже в этом случае, возможно, было бы лучше ненадолго уехать, но и то я приняла бы это с гордо поднятой головой. Ты действительно думаешь, что я сбегу сейчас? Pas si bête, mon petit![20]
— Ты хочешь сказать, что останешься здесь, теперь, когда каждый знает, что ты собой представляешь, когда каждый будет указывать на тебя пальцем на улице и нашептывать остальным все новые и новые грязные подробности? И какими бы грязными они ни были, все это будет правдой.
Леди Визард пожала плечами.
— Oh, que tu m'assomes![21] — презрительно бросила она, справедливо гордясь своим французским произношением. — Плохо ты меня знаешь, если считаешь, что я буду прятаться в каком-нибудь захолустном континентальном городке или пополню ряды дам с подпорченной репутацией в declassée[22] обществе Флоренции. Я собираюсь остаться здесь. Буду появляться везде, буду посещать каждый спектакль в театре и опере, ходить на скачки и так далее. У меня есть хорошие друзья, которые меня поддержат, и ты увидишь, что через пару лет я смогу все преодолеть. В конце концов, я сделала ненамного больше, чем все остальные, а если какой-то bourgeois[23] узнал обо мне то, чего не знал раньше, то je men bats l'oeil[24]. Я избавилась от этой свиньи — моего мужа, и только ради этого стоило пройти через суд. В конце концов, он знал, что происходит. Он напал на меня лишь потому, что его испугали мои расходы.
— И тебе не стыдно? — тихо спросил Бэзил. — Ты ни о чем не жалеешь?
— Раскаиваются только глупцы, мой дорогой. А я никогда в жизни не делала ничего, что не повторила бы еще раз, за исключением браков с двумя своими мужьями.
— И ты собираешься остаться здесь, как будто ничего не произошло?
— Не глупи, Бэзил, — устало ответила леди Визард. — Конечно, я не собираюсь жить в этом доме. У Эрнеста Торренса есть миленькая лачужка на Керзон-стрит, и он предложил сдать ее мне.
— Но ты ведь не примешь от него такое предложение, мама. Это было бы слишком вызывающе. Ради Бога, прекрати общаться с этими мужчинами.
— Но не могу же я бросать старого друга лишь потому, что мой муж вызвал его в суд как соответчика.
Бэзил подошел к ней и положил руки ей на плечи:
— Мама, не может быть, чтобы ты говорила это серьезно. Осмелюсь признать, что я недалек, неловок и не могу как следует облечь свои мысли в слова. Видит Бог, я не хочу читать тебе нравоучений, но разве понятия чести и долга, чистоты и непорочности, да и другие — пустой звук? Не будь так жестока с самой собой. Какое имеет значение, что говорят люди? Забудь об этом, и давай уедем отсюда.
— T'es ridicule, mon cher[25], — сказала леди Визард и помрачнела. — Если ты не можешь предложить больше ничего интересного, то давай отправимся в гостиную… Ты идешь? — Она направилась к двери, но Бэзил ее перехватил.
— Ты никуда не пойдешь. Я все-таки твой сын, и ты не имеешь права себя позорить.
— И что же ты сделаешь, скажи на милость?
Леди Визард улыбнулась, но эта улыбка была последней попыткой скрыть охвативший ее гнев.
— Не знаю, но я что-нибудь придумаю. Если тебе недостает чести, чтобы защитить себя, тогда это сделаю я.
— Ты, нахальный мальчишка, да как ты смеешь разговаривать со мной в таком тоне?! — возмутилась леди Визард, повернувшись к нему. Глаза ее сверкали. — И чего ты надеешься добиться, когда приходишь сюда и меня поучаешь? Ты несчастный зануда! Я думаю, это у тебя в крови, ведь твой отец еще до твоего появления на свет был занудой.
Бэзил смотрел на нее, и гнев затмевал все другие его чувства: жалость уже испарилась, и он не пытался скрыть негодование.
— О, как же глуп я был, что верил в тебя все эти годы! Я готов был поставить жизнь на то, что ты чиста и невинна. А теперь, когда читаю все эти газеты, где говорится, что присяжные сомневались, я точно знаю: все было правдой.
Ознакомительная версия.
