— А? — растерянно спросил мистер Хоук. Его уже начало раздражать молчание молодого человека. — Что?
— Хоук, — внушительно сказал тот низким голосом. — Я знаю твой секрет!
1
Распростертый на софе в роскошных апартаментах второго этажа Гросвенор-хаус, Т. Патерсон Фрисби смотрел в потолок. Потолок почему-то пожелтел. Стены тоже были желтыми; а всего несколько минут назад, когда больной решил облегчить страдания, походив по комнате, он заметил, что и небо имеет желтоватый оттенок. Факт налицо: в организме мистера Фрисби происходило нечто необычное. Накануне он опять поел жареной утки.
Однажды некий благочестивый человек, которого неотступно искушал безмерный аппетит, посреди великого поста решил съесть свиную отбивную. Едва он успел проглотить кусок, как раздался гром небесный и небеса расколола молния. Он побледнел и отодвинул тарелку. Но страх не мог побороть раздражения.
«Сколько шума из-за какой-то свиной котлеты», — сказал он.
Мистер Фрисби мог бы сказать то же самое, заменив свиную котлету жареной уткой. Мистеру Фрисби казалось, что наказание явно превосходит по масштабам преступление. Несколько минут удовольствия — и долгие часы кары.
То, что происходило внутри Т. Патерсона, до некоторой степени напоминало бурное собрание акционеров. Задавались ужасные вопросы. Повышались голоса. Иногда казалось, что вот-вот дойдет до рукоприкладства. А таблетки пепсина, которые несчастный глотал одну задругой, производили не больший эффект, чем возгласы «джентльмены, соблюдайте порядок!» из уст беспомощного председателя.
— Ух, — простонал мистер Фрисби при очередном спазме.
У него было одно утешение. Даже на безнадежно затянутом грозовыми тучами небе случаются просветы. В любой момент мог появиться секретарь с почтой, и мистер Фрисби предвкушал возможность излить на него немножко желчи. Если бы не жареная утка, Т. Патерсон был человеком незлым; но под ее воздействием его характер резко менялся, превращая мистера Фрисби в одного из тех нанимателей, которые считают секретаря козлом отпущения.
В таком вот неблагоприятном состоянии Берри и застал своего хозяина.
Берри и сам чувствовал себя не в своей тарелке. Приятное общество Бисквита заставило его продлить ленч долее обычного, и по возвращении в контору его ожидала очередь визитеров, жаждавших увидеться с мистером Фрисби. Берри пришлось взять их на себя, и это заняло немало времени. До условленного свидания с Энн в Чайном Домике Гайд-парка оставалась четверть часа. Входя в комнату мистера Фрисби, он нервно посмотрел на часы.
— Так, — начал мистер Фрисби, приподымаясь с одра. Он намеревался произнести довольно продолжительную речь. Он собирался заявить, что, телефонируя в контору по поводу корреспонденции, которая должна быть доставлена ему в Гросвенор-хаус после ленча, он имел в виду именно время после ленча, а не час перед ужином. Он хотел узнать у Берри, не заплутался ли он по дороге или, может быть, решил по дороге погонять горошину зубной щеткой. И предполагал резюмировать все сказанное напоминанием о том, что если Берри надеется получать жалованье за красивые глаза, то жестоко ошибается.
Мистер Фрисби, как мы знаем, мог быть в иные минуты весьма саркастичным.
Все это и много другое финансист непременно бы изложил, наверняка почувствовав значительное облегчение. Но не успел он произнести свое «так», как секретарь прервал его.
— Я к вам буквально на пять минут, — сказал он.
Если требуется доказательство первичности духа перед материей, то вот оно. Мистер Фрисби мгновенно забыл о своей болезни. На собрании акционеров внезапно установился мир. Т. Патерсон как ужаленный вскочил с места.
Некогда у мистера Фрисби служил секретарем молодой человек, который вызвал его негодование, когда однажды в сильном подпитии упал со стула и пытался записывать распоряжения, застряв головой в мусорной корзине. А ведь до того несчастного случая он являл собой пример секретарской кротости и смирения.
Но теперешний инцидент ни в какое сравнение не шел с проступком добросовестного служащего, которому посчастливилось упасть со стула.
— Прошу прощения, — пояснил Берри, — я обещал пойти кормить уток на Серпантине.
Несомненно, именно роковое слово «утки» парализовало мистера Фрисби. Ничто иное не смогло бы заставить его сойти с курса, не высказав наглецу все, что он о нем думал. Но звук этого слова произвел эффект поцелуя, которым принц пробудил спящую красавицу. Собрание акционеров активизировалось с новой силой.
Мистер Фрисби бессильно упал на софу и слабой рукой потянулся за пузырьком с пепсином.
— В сущности, — продолжил Берри как ни в чем не бывало, — я заглянул, только чтобы сообщить вам, что ухожу в отставку. Но для вас тут никакой беды нет, — добросердечно добавил он. — Позвоните в агентство, и вам через полчаса пришлют стенографистку или секретаря. А теперь извините, надо бежать. Через пять минут я должен быть у Чайного домика.
И он поспешил прочь в полной уверенности, что провел щекотливый процесс увольнения тактично и умно. Он по-своему любил мистера Фрисби и сожалел, что не может уделить ему побольше времени. Но опоздать на свидание никак нельзя. Он рысью достиг дверей, которые дворецкий как раз открывал для нового посетителя.
Посетитель этот был знаком Берри. То была леди Вера Мейс. Берри затруднялся определить степень их знакомства: следовало ли ему поклониться, улыбнуться либо еще как-нибудь указать на то, что они не совсем чужие. Одиннадцать лет назад она приезжала навестить своего племянника, лорда Бискертона, и он, Берри, как лучший друг последнего, был включен в список допущенных к празднествам в связи с этим событием. Но если в его памяти это воспоминание было вечно живым, главная его участница, видимо, напрочь о нем забыла. Во всяком случае, когда они встретились в конторе мистера Фрисби, куда леди Веру пригласили как возможную дуэнью Энн Мун, она ничем не обнаружила, что лицо Берри ей знакомо.
Поэтому сейчас он решил не притязать на знакомство. Он не поклонился, а лишь учтиво отошел в сторону, давая леди дорогу. Когда она проходила мимо, он с удивлением заметил в ее глазах внезапно вспыхнувший огонек узнавания. Но что удивило его еще больше — к узнаванию примешивались страх и неудовольствие. С какой стати леди Вера, если уж она его вспомнила, ассоциирует его с чем-то неприятным, Берри понять не мог. В пятнадцать лет он, может, был не особенно привлекательным, но и не настолько отвратительным, чтобы эта дама, увидев его через одиннадцать лет, содрогнулась от омерзения.
Это сбивало с толку. Но времени на раздумья по этому поводу не было. Леди Вера прошествовала мимо и вошла в комнату, где мистер Фрисби вел безмолвную отчаянную борьбу с собственным организмом. Берри, забыв обо всем, помчался вниз по лестнице. Теперь мысли его занимало только одно — через пять минут он вновь увидит Энн. Человеку с такой перспективой нет дела до своей непопулярности в кругу графских сестер.
Леди Вера Мейс была достопочтенной леди и, как все женщины, уважающие собственное достоинство, редко позволяла себе спешить. Но чувства, всколыхнувшиеся в ней при виде Берри, были столь сильны, что она чуть ли не вбежала в комнату мистера Фрисби. Стремление получить объяснения по поводу присутствия в этих покоях человека, приобретшего репутацию известного авантюриста, сообщило ее движениям необыкновенную скорость. Отпрыск графского рода, она преобразилась в гончую, бегущую за электрическим зайцем. Дрожа от любопытства, она в то же время испытывала ужас, будто от встречи на узкой дорожке с бандой головорезов, и готова была забросать хозяина дома вопросами, но прикусила язык, увидев его скрючившимся от боли.
Леди Вера изобразила крайнюю озабоченность. Привыкшая быстро принимать решения, она при первой же встрече с Т. Патерсоном Фрисби постановила, что выйдет за него замуж. Ей сразу стало понятно, что он нуждается в женщине, которая могла бы за ним присмотреть, и, выяснив в процессе разговора, что это место свободно, решила его занять.
Поэтому сейчас она смотрела на него с выражением более значительным, чем обычная женская жалость к страдальцу, которого донимает недуг.
— Что с вами? — спросила она.
— Ох, — простонал мистер Фрисби.
Леди Вера обладала редким даром, присущим только незаурядным женщинам, — сразу ухватывать суть дела. При их первой встрече она застала Т. Патерсона точно в таком состоянии, и тогда же он поделился с ней своей слабостью.
— Опять ели утку? — прямо спросила она.
По выражению его лица она поняла, что права.
— Одну секунду, — сказала она.
Женщина трезвомыслящая, она поняла, что на этот раз совет думать о приятном, воображая себя птичкой на ветке, не пройдет. Болезнь вошла в серьезную стадию и требовала более радикальных экстренных мер.
