Антуан-Франсуа Прево - Манон Леско. Опасные связи

Как это получилось, милый друг мой, что я перестала видеть вас, когда желать этого не перестаю? Или вам уже хочется этого не так, как мне? Ах, вот теперь-то мне и становится грустно. Гораздо грустнее, чем когда мы были совсем разлучены. Горе, которое мне раньше причиняли другие, теперь причиняете вы, и от этого мне еще больнее.

Вот уже несколько дней, как мама совсем не бывает дома, — вы это отлично знаете, — и я надеялась, что вы попытаетесь воспользоваться выпавшей нам случайно свободой. Но вы обо мне даже и не думаете. Я очень несчастна! А вы еще уверяли меня, что из нас двоих я люблю меньше! Я-то знала, что дело обстоит как раз наоборот, и вот тому доказательство. Если бы вы пришли повидаться со мной, то и повидались бы, ибо я ведь не такая, как вы, — я думаю лишь о том, как бы нам быть вместе. Вы заслуживаете, чтобы я не сказала вам ни слова обо всем, что я для этого сделала и каких трудов мне это стоило. Но я вас слишком люблю, и мне до того хочется видеть вас, что я не могу не сказать вам этого. Потом-то я уж смогу убедиться, любите ли вы меня по-настоящему.

Я постаралась переманить на нашу сторону швейцара, — он обещал мне, что каждый раз, как вы будете приходить, он станет впускать вас так, словно и не видит, и мы можем вполне довериться ему, — он человек очень честный. Значит, теперь надо только стараться, чтобы никто не увидел вас в доме, а это вовсе не трудно, если приходить только вечером и когда можно не опасаться, что с кем-нибудь встретишься. Вот, например, мама: с тех пор как она ежедневно уходит из дому, она ложится спать каждый день в одиннадцать часов; времени у нас будет достаточно.

Швейцар сказал мне, что, когда вы захотите прийти таким образом, вам надо будет, вместо того чтобы стукнуть в дверь, постучаться в окошко, и он вам тотчас же ответит. Дальше вы уж сами найдете боковую лестницу, а так как вам нельзя будет иметь при себе свечи, я оставлю дверь своей комнаты приоткрытой — это немного осветит вам дорогу. Будьте осторожны, не шумите, особенно проходя мимо маленькой двери в мамину комнату. У комнаты моей горничной это не так важно; она обещала мне не просыпаться; она тоже славная девушка! Уходить будете точно так же. Теперь посмотрим, придете ли вы ко мне.

Боже мой, почему у меня так бьется сердце, когда я вам пишу! Неужели со мной приключится какая-нибудь беда; или меня взволновала надежда увидеть вас? Но одно я чувствую: никогда еще я вас так сильно не любила и никогда еще так сильно не хотела сказать вам это. Приходите же, мой друг, мой милый друг, чтобы я сто раз повторила вам, что люблю вас, обожаю, что никогда никого, кроме вас, не полюблю.

Мне удалось дать знать господину де Вальмону, что мне надо ему кое-что сказать, и он такой хороший друг, что, наверно, завтра придет, и я попрошу его тотчас же передать вам мое письмо. Итак, я буду ждать вас завтра вечером, а вы непременно придете, если не хотите, чтобы ваша Сесиль очень страдала.

Прощайте, милый друг, целую вас от всего сердца.

Париж, 4 декабря 17… вечером.

Не сомневайтесь, любезный виконт, ни в моем чувстве, ни в моих поступках: как мог бы я устоять перед желанием моей Сесили? Ах, ее и только ее люблю я по-настоящему. Простодушие и нежность ее полны для меня очарования, от которого по слабости я мог отвлечься, но которого ничто никогда не затмит. Сам того не заметив, если можно так выразиться, я увлекся другим приключением, но воспоминание о Сесили часто смущало меня в минуты сладчайших утех. И, может быть, сердце мое никогда не было полно более подлинного чувства к ней, чем в тот самый миг, когда я изменил ей. Однако, друг мой, пощадим чувствительность моей Сесили и скроем от нее мои прегрешения, не для того, чтобы ввести ее в обман, а для того, чтобы не огорчить. Счастье Сесили — самое пламенное мое желание, никогда не простил бы я себе ни одной провинности, которая стоила бы ей хоть одной слезинки.

Понимаю, что вполне заслужил ваши шутки по поводу того, что вы называете моими новыми правилами, но можете мне поверить: не ими руководствуюсь я в данный момент и решил с завтрашнего же дня доказывать это. Я приду к той, кто явилась причиной моего заблуждения и сама разделила его, покаюсь перед нею, скажу ей: «Читайте в моем сердце: оно полно к вам нежнейшей дружбы, а дружба в сочетании с желанием так похожа на любовь!.. Оба мы ошиблись; но если я могу впасть в заблуждение, то не способен на вероломство». Я знаю своего друга: она так же прямодушна, как и снисходительна, она не только согласится со мною, она меня простит. Она сама часто упрекала себя за то, что изменила дружбе, часто щепетильность ее отпугивала любовь; более умудренная, чем я, она укрепит в моем сердце спасительный страх, который я дерзновенно стремился заглушить в нем. Я буду обязан ей тем, что стану лучше, как вам обязан буду тем, что стану счастливее. О друг мой! Разделите мою благодарность. Мысль, что за свое счастье я в долгу перед вами, увеличивает для меня его ценность.

Прощайте, дорогой виконт. Избыток радости не мешает мне думать о ваших страданиях и сочувствовать вам. Почему не дано мне помочь вам? Неужели госпожа де Турвель остается неумолимой? Говорят также, что она тяжело больна. Боже мой, как мне вас жаль! Да обретет она разум, и здоровье, и снисхождение, да сделает она вас навеки счастливым! Это пожелания дружбы. Смею надеяться, что осуществит их любовь.

Я хотел бы подольше побеседовать с вами, но время не терпит: может быть, Сесиль уже меня ждет.

Париж, 5 декабря 17…

Ну, как находите вы, маркиза, утехи истекшей ночи? Не ощущаете ли некоторого утомления? Согласитесь, что Дансени очарователен! Мальчик просто чудеса творит! Этого вы от него не ожидали, не правда ли? Ну, мне приходится отдать ему должное: такой соперник заслуживал того, чтобы ради него пожертвовали мною. Я не шучу, он полон превосходнейших качеств! В особенности же — сколько любви, постоянства, деликатности! Ах, если он полюбит вас когда-нибудь так, как любит свою Сесиль, можете не опасаться соперниц: нынче ночью он вам это доказал. Возможно, что, прибегнув к кокетству, какая-нибудь женщина и изловчится на миг похитить его у вас: молодые люди не способны сопротивляться, когда их умело соблазняют. Но, как вы можете убедиться, одного слова любимого существа достаточно, чтобы рассеять обман чувств. Таким образом, для полноты счастья вам не хватает только одного — быть этим существом.

Конечно, вы на этот счет не ошибетесь: у вас слишком много проницательности, чтобы следовало за вас опасаться. Однако взаимная наша дружба, столь же чистосердечная с моей стороны, сколь и признанная с вашей, заставила меня пожелать, чтобы вы подверглись испытанию минувшей ночи. Я выказал некоторое усердие, и труд мой увенчался успехом. Но не надо благодарить меня: не могло быть ничего легче.

И правда, чего мне это стоило? Небольшой жертвы и некоторой ловкости. Я согласился разделить с молодым человеком милости его возлюбленной. Но в конце концов он имел на них не меньше прав, чем я, а мне это было так безразлично! Письмо, которое написала ему юная особа, продиктовал, разумеется, я, но сделал это исключительно ради сбережения времени, которое мы с ней употребили гораздо лучше. А то послание, которое присовокупил я, — о, сущие пустяки, почти ничего: несколько дружеских соображений, чтобы помочь неопытному любовнику сделать выбор. Но, по чести говоря, они оказались совершенно бесполезными; нечего скрывать правду — он ни минуты не колебался.

Чистосердечие его при всем том таково, что он намерен сегодня явиться к вам и обо всем поведать. Уверен, что рассказ этот доставит вам огромное удовольствие! Он заявил мне, что скажет вам: «Читайте в моем сердце»; вы отлично понимаете, насколько это исправит дело. Надеюсь, что, читая в нем все, что он захочет, вы также, может быть, прочитаете, что столь юные любовники представляют свои неудобства, а также и то, что лучше иметь меня другом, чем врагом.

Прощайте, маркиза, до ближайшей приятной встречи.

Париж, 6 декабря 17…

Я не люблю, когда скверные поступки сопровождаются скверными шутками: это и не в моем вкусе, и не в моих обычаях. Когда я недовольна кем-нибудь, я не высмеиваю его, я делаю лучше: мщу. Как бы вы ни были собою довольны в данную минуту, не забывайте, что не в первый раз вы заранее — и в полном одиночестве — рукоплещете себе в предвкушении победы, которая ускользает из ваших рук в тот самый миг, когда вы себя с нею поздравляете. Прощайте.

Париж, 6 декабря 17…

Я пишу вам из комнаты нашего несчастного друга. Положение ее приблизительно такое же, как и было. Сегодня днем должен состояться консилиум из четырех врачей. К сожалению, это, как вы знаете, чаще доказательство опасного состояния, чем средство для спасения.