Барышника схватили за шиворот и вытолкали из корчмы во двор, где он, расправляя смятую шляпу, вздыхая и охая, пытался сделать выводы из случившегося:
— И зачем мне это нужно было? Разве еврею позволено говорить правду?
А пастух вышел к стаду и с грехом пополам объяснил моравским погонщикам, что они могут пойти в корчму и выпить по стаканчику вина, — он занял им там место, приставив к стулу свою дубинку. А покуда они будут пить, он сам посторожит коров.
Оставшись около скотины, Ферко поднял с земли кусок кизяка и спрятал его в рукав своей бурки. Интересно, для чего ему это понадобилось?
К счастью, только в хортобадьской степи знают, что представляет собой собираемый в поле кизяк. Это, разумеется, не ландыш. Кизяк — единственное топливо степных пастухов, своего рода зоологический торф.
Здесь уместно будет вспомнить анекдот об одном венгерском помещике, который после освободительной борьбы[11] вынужден был уехать за границу. Избрав своим временным убежищем свободную Гельвецию,[12] он никак не мог привыкнуть к её высоким горам. По вечерам, запираясь в своей комнате, помещик доставал кусок кизяка, подобранный им когда-то на родном пастбище, бросал его в камин и поджигал. Вдыхая запах дымящегося кизяка, он закрывал глаза и мысленно переносился на большую альфёльдскую низменность, видел себя среди звенящих колокольчиками овец и коров и грезил о многом другом, к чему так стремилась его душа…
Если уж на этого разодетого в шелка человека так одурманивающе действовал дым кизяка, то кто же не поверит истории, которую я сейчас расскажу.
Торговому люду пришлось простоять у полгарской переправы ещё двое суток. На третий день, около полуночи, хозяин парома обрадовал потерявших уже терпение и доевших остатки провизии торговцев, сообщив им, что вода в Тиссе сильно пошла на убыль. Завтра на рассвете можно будет переправляться: паром уже спущен на воду.
Хозяева поспешили вкатить свои подводы на паром и уставить поплотнее, потом стали выводить лошадей.
После лошадей дошла очередь до рогатого скота. Гурт с трудом поместился на пароме. А что, если бы вся эта компания вдруг явилась в театр? Вот пришлось бы потесниться!
Последним ввели быка, которого все немного побаивались. Моравские погонщики разместились между телегами и коровами. Наконец, взошёл на борт и пастух со своей лошадью.
Но отправляться ещё нельзя было. Приходилось ждать, пока, нагревшись на солнце, провиснет канат, перекинутый через реку. Сейчас он весь дымился и был так сильно натянут, что паромщики не могли до него дотянуться.
Чтобы не терять времени зря, решено было полакомиться ухой, сварить которую поручили владельцу парома. Съестного ни у кого больше в запасе не имелось. У паромщика нашёлся казанок, а за рыбой было недалеко ходить. Из оставшихся после паводка луж выгребали лопатами жирную плотву, судаков и даже стерлядь. Рыбу эту наспех чистили, разрезали на части и бросали в казанок, под которым уже горел огонь.
Всё шло как нельзя лучше, покуда паромщик не спохватился, что уха-то без паприки.
Паприка бывает в торбе у каждого порядочного венгерца, но после трёхдневной вынужденной стоянки все запасы паприки, естественно, были уничтожены. А нет паприки — нет и ухи.
— У меня ещё найдётся! — сказал вдруг пастух, доставая из рукава своей бурки деревянную коробочку. Видно, предусмотрительный парень придержал свою паприку на крайний случай и, таким образом, оказался спасителем всей странствующей компании.
Казанок был установлен в конце парома, и, чтобы подойти к нему, пастуху пришлось пробираться по самому краю, так как середина парома была сплошь забита коровами. Да к тому же не так-то охотно расстаётся человек с коробочкой паприки.
Пока хозяин парома посыпал рыбу этим красным перцем (о котором ещё Окен[13] писал, что это яд, но что есть такие дикари, которые осмеливаются его есть), пастух незаметно сунул кизяк под казанок.
— Э, да эта уха, кажется, пригорела! — немного погодя заметил сапожник.
— Да, рыбка не пригорела, а основательно попахивает! — поправил его кум-скорняк.
Но скот раньше всех учуял тяжёлый запах горелого кизяка. Первым забеспокоился бык. Он поднял морду, потряс колокольчиком, висевшим на шее, и заревел во всю мочь, потом опустил голову, поднял хвост кольцом и начал реветь ещё пуще. Услышав это, коровы тоже, словно ужаленные, вдруг заметались из стороны в сторону, замычали и сбились в кучу на краю парома.
— Господи Иисусе, пресвятая Анна! Спаси и защити наш ковчег, — причитала толстая мыловарка.
— Сударыня, скорей переходите на другой конец, уравновесьте нашу посудину! — пошутил сапожник.
Но вообще-то сейчас было не до шуток. Всем мужчинам пришлось ухватиться за натянутый канат, чтобы таким образом удержать паром в равновесии. Несмотря на все усилия, один из бортов быстро погружался в воду.
Вдруг бык неистово взревел и, сделав гигантский прыжок, бросился в воду. А вслед за ним попрыгали и все двадцать четыре коровы.
Паром в это время уже находился почти на средине Тиссы.
Коровы плыли обратно к берегу.
Оба моравских погонщика орали на паромщиков:
— Цурук! Цурук! Пожалуйста, назад! — Они требовали, чтобы паром вернулся за коровами.
— Какого чёрта «цурук!» — кричали торговцы. — Нам нужно переправиться на другой берег. И без того уже опаздываем на онодскую ярмарку.
— Не орите, ребята, — с невозмутимым видом сказал пастух. — Я сейчас усмирю этих тварей.
Он вскочил на коня, подъехал к сходням парома и, дав шпоры своему Белолобому, выпрыгнул за борт в Тиссу.
— Уж пастух-то догонит их! Можете не сомневаться! — успокаивал сапожник загрустивших погонщиков.
Барышник, оставшийся на берегу, был иного мнения. Для его лошадей не хватило места на пароме, да, кроме того, он и сам боялся переправлять их вместе с рогатым скотом.
— Ну, теперь можете распрощаться с этим стадом! Не видать вам его, как своих ушей! — кричал он вслед едущим на пароме.
— Опять вылез этот прислужник Пилата, — разозлился скорняк. — Дайте-ка мне ружьё, я его сейчас пристрелю.
Между тем стадо уже приближалось к хортобадьскому берегу и, достигнув отмели, не спеша вышло на сушу. Пастух отстал от него, так как коровы плавают быстрее, чем лошади.
Выбравшись, наконец, на берег, он снял обмотанный вокруг шеи кнут и сильно щёлкнул им.
— Ага! Вот он уже сгоняет их! — говорили торговцы, стараясь успокоить погонщиков.
Но коровы воспринимают щёлканье бича по-своему: заслышав его, они лишь ускоряют свой бег.
Оставшимся на пароме пассажирам это приключение дало богатую пищу для разговоров. Паромщики утверждали, что это уже не первый случай. Хортобадьская скотина норовистая: как почует, что паром двинулся, так сразу дуреет, бросается в воду, плывёт к берегу и потом убегает обратно в степь.
—. Что ж тут удивительного, человек тоже любит свою родину, — заметил пряничник, слывший весьма начитанным.
— Ясное дело, — проговорила мыловарка. — Коровы убежали домой, так как у них там остались телята. А виноват в этом тот, кто разъединил матерей с детьми.
— А мне кажется другое, — проговорил сапожник со свойственным его профессии скепсисом. — Я не раз слышал, что хитрые бетяры, чтобы разогнать стадо, кладут себе в горящую трубку сало, за долгие годы скопившееся под тульёй шляпы. Скотина, как почует этот дым, тотчас же приходит в неистовство и разбегается в разные стороны. А тогда уж бродячему разбойнику ничего не стоит захватить часть стада. Я сразу почувствовал какой-то странный запах.
— И всё же, кум, вы не убежали.
Тут все расхохотались.
— Ну, скорняк, погоди! Дай только выбраться на берег!
Но оба моравских погонщика отнюдь не считали, что эта печальная история может служить поводом для смеха или для размышлений из области зоологии. Они вопили, как цыган, потерпевший убыток.
Старый паромщик знал немного по-словацки и старался их утешить:
— Не орите так, земляки. Нечего вам убиваться. Пастух не украдёт ваших коров. Он человек порядочный. Ведь недаром же у него на шляпе большая медная бляха с двумя буквами «Г» и «Д». А это вам не «Грабь» и «Дралу давай», а «Город Дебрецен». Никуда он с вашими коровами не денется. Когда мы вернёмся обратно, они все будут в загоне. Пастух их приведёт. С ним ведь собака, она тоже выплыла на берег. И если мы опять погрузим стадо, то коров надо будет связать по три вместе, а быка привязать за рога к железному кольцу, — так только и можно перевезти. Но плату за перевоз придётся заплатить ещё раз.
…Прошло добрых полтора часа, пока паром добрался до противоположного берега, выгрузил пассажиров, набрал новых и возвратился назад.
Погонщики побежали к корчме, надеясь возле неё найти стадо.
