Джон Пассос - Большие деньги

как владеет фермер своей незаложенной фермой со всеми уплаченными налогами.

В 1922 году Форд начал шумную кампанию за избрание его президентом (более высокая зарплата трудящимся, сооружение гидроэлектростанций, рассредоточение промышленности по малым городам), которой препятствовал, нанося хитроумные удары из-за кулис, еще один доморощенный философ, Калвин Кулидж;

но в 1922 году Генри Форд продал один миллион триста тридцать две тысячи двести девять дешевых автомобилей и стал самым богатым человеком в мире.

Хорошие дороги пришли на смену узким, проложенным в грязи колеям, по которым ездил его первый автомобиль модели «Т».

Великий автомобильный бум продолжался.

Процесс производства у Форда постоянно улучшался: меньше непроизводственных потерь, больше надсмотрщиков, соглядатаев, провокаторов и осведомителей (пятнадцать минут на ланч, три минуты на туалет, повсюду скоростная, «потогонная» система Тейлора – поднимай, заверни гайку, завинти болт, вгони шпонку, поднимай, заверни гайку, завинти болт, вгони шпонку, поднимайзавертигайкузавинтиболтвгонишпонку, и повторяй эти монотонные быстрые операции до тех пор, покуда не отдашь все свои жизненные соки до последней унции, а вечером работяги возвращаются домой с посеревшими лицами, с дрожащими от напряжения мускулами).

Форд теперь владел всем процессом производства автомобиля, каждой его самой мелкой деталью – от добычи в горах железной руды до скатывания готового автомобиля с конвейера, все его заводы рационализированы до последней девятитысячной дюйма по шкале Йохансена:

в 1926 году весь производственный цикл был сокращен до восьмидесяти одного часа, начиная от добычи руды в шахте, до выезда своим ходом законченного, годного к непосредственной продаже автомобиля,

но модель «Т» уже устарела.

Началась новая эра процветания, и Американский план (всегда существуют определенные условия, всегда существуют) погубил дешевый автомобиль «форд», его жестянку на колесах.

Завод Форда стал одним из многих автомобильных заводов в стране.

Когда на фондовой бирже начинало булькать и пузыриться, мистер Форд, наш доморощенный философ, радостно всех оповещал:

– Ну а что я вам говорил? Поделом – не будете впредь заниматься азартными играми и влезать в долги. В стране все хорошо.

Но когда вся страна в разваливающихся ботинках, в потертых, с бахромой штанах, руками не занятыми трудом, потрескавшимися от холода в этот самый холодный мартовский день 1932 года, затянув еще туже пояса на своих тощих, втянутых животах, организовала марш протеста от Детройта до Дирборна, требуя работы и выполнения Американского плана, в конторе Форда не смогли придумать ничего лучшего, как прибегнуть к пулеметам.

В стране было все хорошо, но пули уложили наземь участников марша.

Четверо из них были убиты.

Генри Форд – старый человек

страстный антиквар

(живет словно в осаде на ферме отца, в центре поместья площадью в сотни тысяч акров, миллионер, которого защищает целая армия военнослужащих, секретарей, тайных агентов, осведомителей, под командованием англичанина, бывшего чемпиона по боксу, и всегда его мучает страх из-за этих порванных, потрескавшихся тяжелых ботинок на дорогах, из-за свирепых банд, способных похитить его внуков,

страх, как бы его не пристрелил какой-нибудь сумасшедший,

как бы перемены в стране его не коснулись, как бы эти не занятые трудом руки не прорвались через ворота и не снесли его высокие заборы; его защищает частная армия против новой Америки, в которой полно умирающих от голода детишек, людей с тощими, глубоко впавшими животами и в потрескавшихся ботинках, глухо постукивающих в длинных очередях за миской супа,

которая поглотила земли старых скупых фермеров в графстве Уэйн, штат Мичиган, как будто их никогда и не было).

Генри Форд – старый человек

страстный антиквар.

Он перестроил ферму отца и сделал ее точно такой, какой она сохранилась в его памяти, когда он был еще мальчишкой. Он построил целую деревню музеев для своих механических тележек, саней, вагонов, старых плугов, мельничных колес, устаревших моделей своих автомобилей. Он разыскивал по всей стране скрипачей, умеющих играть старомодные кадрили.

Он даже скупил старинные таверны и восстановил их все в прежнем виде, и приобрел все первые лаборатории Томаса Эдисона.

Когда он купил гостиницу («Уэйсайд инн» возле Садбери, штат Массачусетс), то продолжил там широкое шоссе, по которому мчались его новые модели, катили себе плавно, рыча и освистывая маслянисто-вязкое прошлое (новый звук автомобилей), давно отлетевшее от ее двери; верните старую плохую дорогу,

чтоб все вокруг было таким,

каким было,

в те дни гужевых тележек и лошадей.

люди, которые, как внушали рабочим, менее года назад еще дрались за торжество демократии на окровавленных полях сражений Франции и которых заставляли всячески поддерживать, отдавая все свои силы без остатка производству, эти люди теперь обучают их самих принципам демократии, обучают с помощью своего смертельного оружия, автоматическими винтовками, пулеметами, пушками, и это оружие способно очистить за несколько минут улицу длиной в две мили и на их головах шлемы, сделанные рабочими Гэри[8]

бизнес это главным образом финансирование производителей и торговцев с помощью приобретения за деньги свидетельских показаний о задолженности в области продажи разнообразных естественно выброшенных на рынок произведенных товаров, таких как автомобили, электрические приборы, станки.

«Миссер Андсон, миссер Андсон, телеграмма для мис-сера Андсона!» Чарли протянул за ней руку и, стоя в проходе покачивающегося вагона, прочитал ленточку букв, приклеенную к четырехугольнику бумаги:

«ЗАБОЛЕЛ ГРИППОМ СООБЩИ ТЕЛЕГРАММОЙ СВОЙ АДРЕС УВИДИМСЯ НА СЛЕДУЮЩЕЙ НЕДЕЛЕ ДЖО»

– Черт бы побрал такую весточку, – проворчал он себе под нос, возвращаясь на свое место в купе, мимо Женщин, захлопывающих крышки своих чемоданов, седовласого человека, натягивающего на себя пальто, кондуктора, сгорбившегося под тяжестью нескольких баулов. – Черт бы побрал такую весточку!

Поезд, замедляя ход, уже въезжал под своды Большого Центрального вокзала. Взяв у кондуктора свой чемодан, он сошел по лесенке из душного пульмана на притихший гранитно-серый перрон. Сиротливо озираясь, пошел по уклону, покачивая своим тяжелым чемоданом. От грохота поезда у него разболелась голова. Здание вокзала было таким огромным и совсем не походило на то тесное, забитое народом, которое навсегда врезалось ему в память. Нью-Йорк меняется. Через толстое стекло громадных арочных окон он видел, как дождь поливает здания напротив. Побродив по вокзалу, не зная, куда же ему идти, он вдруг остановился перед окошком буфета.

Потом вошел, сел за столик. К нему подошла официантка – маленькая смуглая девица с кислой физиономией и темными кругами под глазами. Такой сырой день, да еще этот противный запах мыла, доносящийся из посудомоечной, и шипящего, раскаленного жира из кухни. Официантка наклонилась над ним, чтобы убрать столик, и его сразу овеяло легкое дуновение от ее влажного нижнего белья, потных подмышек и талька. Он посмотрел на девушку с симпатией в надежде выжать из нее приветливую улыбку. Напрасный труд. Резко повернувшись, она пошла за его томатным супом, и он, глядя ей вслед, наблюдал, как она отчаянно виляет своим задом под черным платьем.

На самом деле этот дождливый скучный день на Восточном побережье вызывал ощущение тяжести и распутства.

Он быстро отправлял в рот ложки с супом, даже не пытаясь его распробовать. Не покончив с тарелкой, встал, пошел к телефонной будке. Ему незачем вытаскивать записную книжку. Он на память знал номер ее телефона. Он ждала ответа, сильно нервничая, чувствуя, как ручейки пота потекли где-то за ушами. Наконец ему ответил женский голос, и он вдруг почувствовал, как у него мгновенно пересохло в горле. Сглотнув, он сказал:

– Нельзя ли поговорить с мисс Хамфриз, прошу вас… Скажите ей, что звонит Чарли Андерсон… лейтенант Андерсон.