- Принять? Вы говорите его принять, теперь, сейчас? - и генеральша из всех сил выкатила свои глаза на суетившегося пред ней Ивана Федоровича.
- О, на этот счет можно без всякой церемонии, если только тебе, мой друг, угодно его видеть, - спешил разъяснить генерал. - Совершенный ребенок и даже такой жалкий; припадки у него какие-то болезненные; он сейчас из Швейцарии, только-что из вагона, одет странно, как-то по-немецкому, и вдобавок ни копейки, буквально; чуть не плачет. Я ему двадцать пять рублей подарил и хочу ему в канцелярии писарское местечко какое-нибудь у нас добыть. А вас, mesdames, прошу его попотчевать, потому что он, кажется, и голоден…
- Вы меня удивляете, - продолжала попрежнему генеральша; - голоден и припадки! Какие припадки?
- О, они не повторяются так часто, и притом он почти как ребенок, впрочем образованный. Я было вас, mesdames, - обратился он опять к дочерям, - хотел попросить проэкзаменовать его, все-таки хорошо бы узнать, к чему он способен.
- Про-эк-за-ме-но-вать? - протянула генеральша и в глубочайшем изумлении стала опять перекатывать глаза с дочерей на мужа и обратно.
- Ах, друг мой, не придавай такого смыслу… впрочем, ведь как тебе угодно; я имел в виду обласкать его и ввести к нам, потому что это почти доброе дело.
- Ввести к нам? Из Швейцарии?!
- Швейцария тут не помешает; а впрочем, повторяю, как хочешь. Я ведь потому, что, во-первых, однофамилец и, может быть, даже родственник, а во-вторых, не знает, где главу приклонить. Я даже подумал, что тебе несколько интересно будет, так как все-таки из нашей фамилии.
- Разумеется, maman, если с ним можно без церемонии; к тому же он с дороги есть хочет, почему не накормить, если он не знает куда деваться? - сказала старшая Александра.
- И вдобавок дитя совершенное, с ним можно еще в жмурки играть.
- В жмурки играть? Каким образом?
- Ах, maman, перестаньте представляться, пожалуста, - с досадой перебила Аглая.
Средняя, Аделаида, смешливая, не выдержала и рассмеялась.
- Позовите его, papa, maman позволяет, - решила Аглая.
Генерал позвонил и велел звать князя.
- Но с тем, чтобы непременно завязать ему салфетку на шее, когда он сядет за стол, - решила генеральша, - позвать Федора, или пусть Мавра… чтобы стоять за ним и смотреть за ним, когда он будет есть. Спокоен ли он, по крайней мере, в припадках? Не делает ли жестов?
- Напротив, даже очень мило воспитан и с прекрасными манерами. Немного слишком простоват иногда… Да вот он и сам! Вот-с, рекомендую, последний в роде князь Мышкин, однофамилец и, может быть, даже родственник, примите, обласкайте. Сейчас пойдут завтракать, князь, так сделайте честь… А я уж, извините, опоздал, спешу…
- Известно, куда вы спешите, - важно проговорила генеральша.
- Спешу, спешу, мой друг, опоздал! Да дайте ему ваши альбомы, mesdames, пусть он вам там напишет; какой он каллиграф, так на редкость! талант; там он так у меня расчеркнулся старинным почерком: "Игумен Пафнутий руку приложил"… Ну, до свидания.
- Пафнутий? Игумен? Да постойте, постойте, куда вы, и какой там Пафнутий? - с настойчивою досадой и чуть не в тревоге прокричала генеральша убегавшему супругу.
- Да, да, друг мой, это такой в старину был игумен… а я к графу, ждет, давно, и главное, сам назначил… Князь, до свидания!
Генерал быстрым шагами удалился.
- Знаю я к какому он графу! - резко проговорила Лизавета Прокофьевна и раздражительно перевела глаза на князя. - Что бишь! - начала она брезгливо и досадливо припоминая: - ну, что там? Ах, да: ну, какой там игумен?
- Maman, - начала было Александра, а Аглая даже топнула ножкой.
- Не мешайте мне, Александра Ивановна, - отчеканила ей генеральша, - я тоже хочу знать. Садитесь вот тут, князь, вот на этом кресле, напротив, нет, сюда, к солнцу, к свету ближе подвиньтесь, чтоб я могла видеть. Ну, какой там игумен?
- Игумен Пафнутий, - отвечал князь внимательно и серьезно.
- Пафнутий? Это интересно; ну, что же он?
Генеральша спрашивала нетерпеливо, быстро, резко, не сводя глаз с князя, а когда князь отвечал, она кивала головой вслед за каждым его словом.
- Игумен Пафнутий, четырнадцатого столетия, - начал князь, - он правил пустынью на Волге, в нынешней нашей Костромской губернии. Известен был святою жизнью, ездил в Орду, помогал устраивать тогдашние дела и подписался под, одною грамотой, а снимок с этой подписи я видел. Мне понравился почерк, и я его заучил. Когда давеча генерал захотел посмотреть, как я пишу, чтоб определить меня к месту, то я написал несколько фраз разными шрифтами, и между прочим "Игумен Пафнутий руку приложил" собственным почерком игумена Пафнутия. Генералу очень понравилось, вот он теперь и вспомнил.
- Аглая, - сказала генеральша, - запомни: Пафнутий, или лучше запиши, а то я всегда забываю. Впрочем, я думала будет интереснее. Где ж эта подпись?
- Осталась, кажется, в кабинете у генерала, на столе.
- Сейчас же послать и принести.
- Да я вам лучше другой раз напишу, если вам угодно.
- Конечно, maman, - сказала Александра, - а теперь лучше бы завтракать; мы есть хотим.
- И то, - решила генеральша. - Пойдемте, князь; вы очень хотите кушать?
- Да, теперь захотел очень, и очень вам благодарен.
- Это очень хорошо, что вы вежливы, и я замечаю, что вы вовсе не такой… чудак, каким вас изволили отрекомендовать. Пойдемте. Садитесь вот здесь, напротив меня, - хлопотала она, усаживая князя, когда пришли в столовую. - я хочу на вас смотреть. Александра, Аделаида, потчуйте князя. Не правда ли, что он вовсе не такой… больной? Может, и салфетку не надо… Вам, князь, подвязывали салфетку за кушаньем?
- Прежде, когда я лет семи был, кажется, подвязывали, а теперь я обыкновенно к себе на колени салфетку кладу, когда ем.
- Так и надо. А припадки?
- Припадки? - удивился немного князь: - припадки теперь у меня довольно редко бывают. Впрочем, не знаю; говорят, здешний климат мне будет вреден.
- Он хорошо говорит, - заметила генеральша, обращаясь к дочерям и продолжая кивать головой вслед за каждым словом князя, - я даже не ожидала. Стало быть, все пустяки и неправда; по обыкновению. Кушайте, князь, и рассказывайте: где вы родились, где воспитывались? Я хочу все знать; вы чрезвычайно меня интересуете.
Князь поблагодарил и, кушая с большим аппетитом, стал снова передавать все то, о чем ему уже неоднократно приходилось говорить в это утро. Генеральша становилась все довольнее и довольнее. Девицы тоже довольно внимательно слушали. Сочлись родней; оказалось, что князь знал свою родословную довольно хорошо; но как ни подводили, а между ним и генеральшей не оказалось почти никакого родства. Между дедами и бабками можно бы было еще счесться отдаленным родством. Эта сухая материя особенно понравилась генеральше, которой почти никогда не удавалось говорить о своей родословной, при всем желании, так что она встала из-за стола в возбужденном состоянии духа.
- Пойдемте все в нашу сборную, - сказала она, - и кофей туда принесут. У нас такая общая комната есть, - обратилась она к князю, уводя его, - попросту, моя маленькая гостиная, где мы, когда одни сидим, собираемся, и каждая своим делом занимается: Александра, вот эта, моя старшая дочь, на фортепиано играет, или читает, или шьет; Аделаида - пейзажи и портреты пишет (и ничего кончить не может), а Аглая сидит, ничего не делает. У меня тоже дело из рук валится: ничего не выходит. Ну вот, и пришли; садитесь, князь сюда, к камину, и рассказывайте. Я хочу знать, как вы рассказываете что-нибудь. Я хочу вполне убедиться, и когда с княгиней Белоконской увижусь, со старухой, ей про вас все расскажу. Я хочу, чтобы вы их всех тоже заинтересовали. Ну, говорите же.
- Maman, да ведь этак очень странно рассказывать, - заметила Аделаида, которая тем временем поправила свой мольберт, взяла кисти, палитру и принялась-было копировать давно уже начатый пейзаж с эстампа. Александра и Аглая сели вместе на маленьком диване, и, сложа руки, приготовились слушать разговор. Князь заметил, что на него со всех сторон устремлено особенное внимание.
- Я бы ничего не рассказала, если бы мне так велели, - заметила Аглая.
- Почему? Что тут странного? Отчего ему не рассказывать? Язык есть. Я хочу знать, как он умеет говорить. Ну, о чем-нибудь. Расскажите, как вам понравилась Швейцария, первое впечатление. Вот вы увидите, вот он сейчас начнет и прекрасно начнет.
- Впечатление было сильное… - начал-было князь.
- Вот-вот, - подхватила нетерпеливая Лизавета Прокофьевна, обращаясь к дочерям, - начал же.
- Дайте же ему, по крайней мере, maman, говорить, - остановила ее Александра. - Этот князь, может быть, большой плут, а вовсе не идиот, - шепнула она Аглае.
- Наверно так, я давно это вижу, - ответила Аглая. - И подло с его стороны роль разыгрывать. Что он, выиграть, что ли, этим хочет?
- Первое впечатление было очень сильное, - повторил князь. - Когда меня везли из России, чрез разные немецкие города, я только молча смотрел и, помню, даже ни о чем не расспрашивал. Это было после ряда сильных и мучительных припадков моей болезни, а я всегда, если болезнь усиливалась и припадки повторялись несколько раз сряду, впадал в полное отупение, терял совершенно память, а ум хотя и работал, но логическое течение мысли как бы обрывалось. Больше двух или трех идей последовательно я не мог связать сряду. Так мне кажется. Когда же припадки утихали, я опять становился и здоров и силен, вот как теперь. Помню: грусть во мне была нестерпимая; мне даже хотелось плакать; я все удивлялся и беспокоился: ужасно на меня подействовало, что все это чужое; это я понял. Чужое меня убивало. Совершенно пробудился я от этого мрака, помню я, вечером, в Базеле, при въезде в Швейцарию, и меня разбудил крик осла на городском рынке. Осел ужасно поразил меня и необыкновенно почему-то мне понравился, а с тем вместе вдруг в моей голове как бы все прояснело.
