Кэтти тяжело вздохнула:
— Ну что ты все время твердишь: не мой отец, не мой отец. Питер любит нас и мечтает подружиться с тобой. Разве он виноват в том, что ты ни разу не захотела с ним поговорить по-человечески?
Мария словно оглохла. Она молча взяла с комода зубную щетку и на ходу бросила матери:
— Отдохни. Я сама приготовлю Питеру еду.
На кухне девушка налила в кастрюльку воды, поставила туда бутылочку с молоком и водрузила все это на плиту. За несколько минут умылась и с теплой бутылочкой вернулась в детскую.
Мать поднялась с постели.
— Покорми Питера, ладно? И быстрее иди завтракать, а то опоздаешь в школу.
Кэтти вышла. Мария наклонилась к малышу, показала ему бутылочку и ласково пропела:
— Ну, хочешь кушать, Питер? Хочешь? Конечно, хочешь.
В темных глазенках вспыхнул огонек осмысленного выражения. Пухлые ручки потянулись к бутылочке, слюнявый ротик растянулся в беззубой улыбке.
— Ты мой хорошенький...
Надев на бутылочку соску, она сунула ее ребенку. Маленький Питер радостно хрюкнул, сжал резинку голыми деснами и сосредоточенно зачмокал.
Мария внимательно оглядела малыша:
— А ну-ка скажи, свалишься ты отсюда или нет, пока сестра будет одеваться? Я думаю, не свалишься.
Девушка погладила младенца по мягкому животику, достала из шкафа одежду, скинула пижамную куртку. Мурлыча под нос модную песенку, натянула трусики и уже взяла лифчик, но тут почувствовала на себе чей-то липкий взгляд и опустила руку. Медленно подняла глаза к висящему перед ней зеркалу. В тусклом стекле отражалась открытая дверь детской, часть кухни и сидящий возле стола отчим. Он жадно разглядывал девушку. Мария презрительно ухмыльнулась, не торопясь надела лифчик, потом подошла к двери и смерила отчима ненавидящим взглядом. Захлопнула дверь.
Брат и сестра закончили свои дела одновременно: девушка оделась, а младенец высосал положенное ему на завтрак молоко. С малышом на руках Мария вышла из детской. Отчима на кухне уже не было. Девушка отдала ребенка матери и села за стол. Перед ней стояла мисочка с неаппетитной слизистой массой.
— Опять овсянка?
— Между прочим, тебе овсянка очень полезна. Ешь.
Мария уныло сунула ложку в липкое варево. Больше всего ей сейчас хотелось курить, но при матери она этого делать не решалась. Придется потерпеть.
— Спасибо, я не голодна.
На кухню ввалился отчим — обрюзгший и раздраженный. Еще с порога он принялся отчитывать падчерицу:
— Что, овсянка слишком проста для твоего изысканного вкуса? Еще бы — плебейская еда. Может быть, ты предпочла бы яичницу с ветчиной?
Мария бросила на него враждебный взгляд.
— Честно говоря, я предпочла бы именно это.
Отчим неуклюже плюхнулся на стул, повернулся к Кэтти и прорычал:
— Каково, а? Поди, стыдится, что мы бедны и не трескаем по утрам яичницу с ветчиной?
Глаза девушки потемнели от гнева:
— А мы не были бы так бедны, если бы ты перестал лакать свое пиво и пошел зарабатывать деньги.
Питер обиженно вздохнул и заныл, обращаясь будто бы только к жене:
— Вот чего в ней нет, так это уважения к своим родителям. Одни оскорбления! Оно и понятно: где ей набраться чему-нибудь путному, если она шляется по ночам неизвестно с кем.
Мария вскинула голову:
— Своих родителей я уважаю! Но не тебя.
Кэтти хлопнула ладонью по столу:
— Мария! Замолчи!
Девушка раздраженно подвинула к себе миску:
— Пусть он не цепляется ко мне.
Пытаясь успокоиться, попробовала проглотить пресную холодную кашу. Отложила ложку. Кэтти не унималась.
— Отец прав. Ты не имеешь права ему грубить. Он заботится о тебе...
— Враки!
Мария вскочила из-за стола, грязная ложка свалилась на пол.
— Он заботится только об одном человеке — о самом себе. И больше ни о ком. Если бы твой замечательный муженек был мужчиной хоть наполовину, он ни за что не позволил бы тебе работать ночами. Да пойми же наконец — он пиявка. Пиявка!
Кэтти вскинула руку. Звонко хлопнула пощечина. Еще не осознав происшедшего, девушка прижала ладонь к пунцовой щеке. Минуту в кухне стояла мертвая тишина, потом Мария с ужасом выдохнула:
— Ты ударила... меня?
С трудом сдерживая рыдания, Кэтти попыталась говорить твердо, но голос дрожал:
— Да, чтобы научить уважать родителей.
Широко открытые глаза дочери наполнились слезами, и Кэтти умоляюще протянула к ней руки:
— Мария! Мария...
Девушка не заплакала и словно окаменела. Она посмотрела на мать холодно, отстраненно, будто видела впервые, потом отодвинулась, как отодвигаются от чужого человека.
— Мария!
— Извини, мама. Мне очень жаль.
Мария повернулась и тихо вышла из кухни, потом из квартиры. Хлопнула входная дверь.
Кэтти поняла, сердцем почувствовала, что дочь ушла от нее навсегда. Давясь рыданиями, она повернулась к мужу:
— Что я наделала! О, господи, что я натворила! Бедная моя девочка!
Питер не шелохнулся, будто весь этот крик не имел к нему никакого отношения. Он был спокоен, и только недобрая улыбка выдавала его торжество.
— Ты поступила правильно, Кэтти. Давно бы так.
Она перестала плакать.
— Думаешь, это поможет?
Питер глубокомысленно надул щеки:
— Да, конечно.
Кэтти внимательно посмотрела на Питера... В голове забрезжила слабая догадка, но как раз в эту минуту закричал ребенок. Она прижала к себе плачущего сынишку и застыла, глядя в одну точку. Ее раздирали сомнения.
О, как хотелось поверить в то, что она справедливо наказала Марию, в то, что другого выхода не было и ничего страшного не произошло, И чем больше Кэтти убеждала себя во всем этом, тем больнее ныло сердце от тяжелого предчувствия: случилось непоправимое.
Мария вошла в лавку как раз в тот момент, когда в будке возле входной двери зазвонил телефон.
— Не беспокойтесь, мистер Рэннис, я подойду. Это звонят мне.
Она сняла трубку, прикрыла ее ладонью:
— Алло.
Голос Росса спросил:
— Мария, это ты?
— Да.
Голос потеплел.
— Привет! Чем занимаешься?
— Ничем.
— Я собираюсь махнуть в Риверсайд Драйв. Там прохладно. Хочешь прокатиться?
— Хочу.
— Тогда я заеду за тобой прямо сейчас.
— Нет...
Мария задумалась:
— Мне надо переодеться. И вообще, давай встретимся где-нибудь в другом месте. Подальше от моего дома.
— Если хочешь, приходи в гараж на восемьдесят третьей улице между. Парк Авеню и Лексингтон Авеню.
— Хорошо. Я постараюсь там быть через полчаса. Привет.
— Пока.
В трубке послышался щелчок, потом короткие гудки. Мария вышла из будки. Подозрительно сощурив глаза, возле двери торчал мистер Рэннис.
— Кто звонил?
— Так, один приятель.
Он взял девушку за руку:
— Мария, хочешь шоколадку?
— Нет, спасибо.
Она хотела высвободиться, но старик еще крепче сжал пальцы:
— Про деньги я тебе сегодня не напоминаю.
Мария улыбнулась:
— И правильно делаете — у меня сегодня ни цента. И вообще, мне пора. Мать ждет.
Девушка вырвалась из цепкой клешни мистера Рэнниса и в два прыжка оказалась на пороге. Он едва успел крикнуть вдогонку:
— Мария, если захочешь чего-нибудь вкусного, сразу скажи. Все будет твое.
С улицы донесся веселый голосок:
— Спасибо, мистер Рэннис. Я запомню ваши слова.
Возле подъезда девушка столкнулась с выходившей из дома матерью, и Кэтти невольно засмотрелась на сверкающие под солнцем золотые волосы Марии.
— Здравствуй, дочка.
— Здравствуй, мама.
— Как дела в школе?
— Нормально.
— Что у тебя нового?
— А чего ты ждешь?
— Да нет, я просто спросила...
Кэтти хотела сказать, что сожалеет о случившемся, что за завтраком произошло ужасное недоразумение, но язык почему-то не слушался.
Мария, как ни в чем ни бывало, перевела разговор на другое:
— Куда ты идешь?
— Хочу пройтись по магазинам.
Кэтти солгала. Она собиралась идти к врачу, но говорить об этом дочери боялась, и на то были свои причины.
— Мария, а какие у тебя планы?
— Переоденусь и пойду к подруге. Заниматься.
— Постарайся не шуметь — малыш только что заснул.
— Хорошо.
Мария резко повернулась и, не сказав больше ни слова, вошла в подъезд. Поднявшись на свой этаж, она осторожно открыла дверь. В квартире стояла сонная тишина. Девушка на цыпочках подошла к гостиной — отчим, как всегда, дремал у раскрытого окна. Голова с разинутым ртом свесилась набок, возле ног валялась раскрытая газета.
Мария тихонько прошла в свою комнату. Раскинув пухлые лапки, уютно сопел в кроватке малыш. Она быстро сбросила с себя влажную от пота блузку и пошла на кухню. Там сняла лифчик, аккуратно повесила его на спинку стула, потом приоткрыла водопроводный кран. С тихим звоном в раковину ударила тоненькая струйка холодной воды. Через две минуты Мария смыла с себя мыло, наощупь нашла на гвозде полотенце. На растирание груди и плеч ушла еще минута. Не оборачиваясь, девушка потянулась за лифчиком — на спинке стула его не было. Голос отчима заставил ее вздрогнуть:
