Оскар Лутс - Весна

Почему Тыниссон велел ему соврать, будто они в субботу вечером ушли домой вместе? Почему он тут же добавил, что иначе всю вину взвалят на него? Почему Тыниссон так странно держался с ним в последние дни? Почему с другими ребятами был еще менее общителен, чем раньше? Не сам ли он и потопил плот? Но неужели у него хватило силы это сделать?

Он, правда, ужас какой сильный и может сделать все, что захочет…

Арно долго, долго думал об этом. Наконец, уже около полуночи, утомленная голова его снова опустилась на подушку, и клопы теперь могли спокойно приниматься за спящего.

Каким образом, с помощью каких волшебных сил и конфет удалось Тоотсу убедить девочек пойти к реке поглядеть на первый ледок – это знал один лишь Тоотс да разве еще святые ангелы господни. Видно, он, помимо всяких вкусных вещей, пустил в ход и ложь, уверяя, что лед нынче ослепительно белый и крепкий, как подошва сапога. В изображении Тоотса вообще любая вещь оказывалась «прямой», как дуга: ему ничего не стоило сказать, что солнце заходит синее, как василек, а у чесальщика с шерстобитни на носу колбаса выросла. Что же тут удивляться, если и лед у него был такой белый и на редкость прочный.

Девочки пришли к реке. Мальчики явились туда еще раньше, страшно шумели и устраивали «тарарам», как они сами называли свою игру. Если бы можно было собрать воедино весь этот гвалт и визг, то его хватило бы, чтобы пустить в ход водяное колесо на шерстобитне, и даже если бы Либле удалось повернуть реку вспять, то ему пришлось бы, к великому сожалению, убедиться, что шерстобитня все-таки работает.

В этот обеденный час Тоотс был занят тысячей различных дел. Тысяча первым было то, что он одной ногой провалился в воду и, мокрый, как ряпушка, юркнул в свой «вигвам», чтобы заменить испорченные «мокасины» новыми. Быстро натянув на ноги сухие «мокасины», принадлежавшие Мюту, который жил на дальней окраине прихода и держал для себя в школе запасную одежду, Тоотс снова вернулся к товарищам.

– Гляди, Тоотс шкуру сменил, – сказал какой-то шутник, – другие ее меняют весной, а Тоотс осенью.

– Что ж, одежда мужчину не портит, – ответил Тоотс и тут же подставил Сымеру ножку, так что тот шлепнулся прямо носом в землю. А Тоотс как ни в чем не бывало спросил его:

– Сымер, что ты там нашел?

Но наивысшей точки веселье ребят достигло тогда, когда рыжеголовый Кийр, прикрутив коньки, на своих тонких, как жерди, ножках заскользил по льду.

Тоотс дал бы, пожалуй, отрезать себе ухо, лишь бы Кийр хоть на минутку одолжил ему свои коньки. Он бегал за ним по пятам, как тень, предлагал ему сплюснутое дуло от ружья, или «пантикристо», как он его называл, а впридачу столовый нож «томагавк», – пусть только Кипр «немножечко-немножечко» даст ему коньки.

Но Кийр возразил, что «немножко» коньки дать нельзя, их если уж дают, так дают целиком. Сказав это, он, как привидение, помчался дальше вместе с остальными ребятами.

Девочки находились чуть поодаль, они тоже бегали по льду, делая миленькие круги, и щебетали между собой. У того, кто их, собственно говоря, и пригласил сюда, не было теперь времени с ними возиться, им пришлось обходиться без него. А ведь он привел их к реке только и затем, чтобы заманить в камыши, туда, где лед был еще тонкий, а потом с удовольствием понаблюдать, как кто-нибудь из них провалится. Но конце концов вышло так, что Кийр Тоотсу коньков не дал, и бедняга вынужден был вернуться к своему первоначальному замыслу.

Он подошел к девочкам и тотчас же начал их просвещать.

– Ну и чего вы, чудачки, тут зря башмаки треплете, – сказал он, – идите лучше к камышу, там лед прямо как стекло.

– Почему ж ты сам туда не идешь? – спросили у него.

– Я-то? Я тоже пойду, мне просто хотелось сначала вам показать.

– Знаем мы тебя! Опять хочешь какую-нибудь штуку выкинуть. Сам говорил – лед нынче белый как сахар, а какой же он белый? Ты же так врешь, что прямо дым изо рта валит.

– А разве лед не белый?

– Ну смотри, где ж он белый?

– Ну и ладно, пусть будет не белый. А вы все-таки пойдите к камышу.

– Не пойдем, иди сам.

– И пойду. Я и ходил уже. Там до чего занятно смотреть, как раки вокруг плота ползают! Один, черт, здоровенный, как рукавица, всех остальных сожрал. А потом подплыла огромная такая рыба, сом, наверно, с большущими выпученными глазами, и рака этого проглотила. Нет, там таких зверей увидишь, что прямо мороз по коже продирает.

– А плот разве около камышей затонул?

– Ну конечно.

– И разные страшные звери вокруг ползают?

– А как же!

– Ух! Как страшно! А ты не врешь?

– Вот дуры, с какой стати я буду врать? А вы сами разве не знаете, что на дне водятся разные страшные звери? В прошлом году наш батрак ловил на реке рыбу и вдруг видит – поплавок как нырнет под воду! Он дергает, дергает, наконец вытаскивает… а там огромная змея! Сама черная как уголь, а на шее белые круги.

– Ох, ты господи! – послышалось среди слушательниц.

– И что ж вы думаете, – продолжал Тоотс, – вытащил он эту страшную змею, а та хлоп да и обвилась ему вокруг шеи.

– Ой, ой, ой! Что же дальше было?

– Ну, что дальше было. Батрак знал разные слова – как змей ы говаривать, его мать научила, он и сказал:

И змея завертелась в воздухе и сразу же пропала… Куда ж она девалась?

– Бог знает, куда, только сразу же пропала. Завертелась и пропала.

Среди девочек началось движение. Каждая из них знала какую-нибудь страшную историю про змей, и каждой хотелось, чтобы ее слупили, когда она будет рассказывать.

– Тоотс, какие же это были змеиные слова? Скажи их еще раз.

– И Тоотс, сделав таинственное лицо, продекламировал:

И та девочка, которая его спросила, и другие сразу же стали заучивать наизусть змеиные слова. Зажмурив глаза, они бормотали про себя: «Ой, змея, уйди скорее, отпусти ты мою шею…»

– Ну, а идти в камыши плот смотреть боитесь? – спросил Тоотс помолчав.

– Раз вокруг плота такие страшные звери ползают – не пойду.

– Дура, так они же через лед на тебя напасть не могут. Ты на льду, а они там, на дне.

– А вдруг этот самый сом… такой страшный, большой…

– Ну, уж он не бог знает какой большой. Так… так… ну, чуточку побольше селедки.

– Я пойду посмотрю, – сказала наконец одна из девочек. Все оглянулись кто там такой смелый нашелся. Велико же было общее изумление, когда из толпы вышла Тээле и направилась к камышу.

– Не ходи! – предостерегающе крикнули ей девочки. Но Тээле, обернувшись, стала звать с собой остальных.

– Идемте! Идемте посмотрим! А ты, Тоотс, запомни: если ты опять наврал, мы тебя отдуем. Идем с нами, покажешь место, где плот затонул.

– Ступай, ступай, я потом приду, – ответил Тоотс и отошел от девочек подальше, туда, где ребята, держась друг за друга, огромным живым комом с криком и шумом неслись по льду.

Здесь он остановился и круглыми, точно у филина, глазами стал смотреть на Тээле. В нем происходила внутренняя борьба. Было ясно, что Тээле провалится, – лед вокруг камышей был совсем еще тонкий. Чтобы предостеречь ее, следовало сейчас же, немедля, крикнуть, позвать ее обратно. Она могла вот-вот провалиться. Но Тоотса обуяло любопытство – ему не терпелось посмотреть, как она бухнется в реку и как оттуда выберется. Было мгновение, когда он чуть не окликнул ее, но тут у него мелькнула мысль, что уже поздно, что делу ничем не поможешь. Он следил теперь за Тээле с таким волнением, что даже глаза его увлажнились, а сердце громко застучало. Тээле приближались к камышам; здесь вокруг каждого пучка стеблей чернели ямки, в которых, казалось, еще поблескивала вода.

Не все школьники в этот день были на реке. Четыре или пять девочек и столько же мальчиков остались в классе, готовили уроки или просто разговаривали. Среди них были также Тали и Тыниссон. Они стояли у окна и беседовали, поглядывая на реку: когда там становилось особенно шумно, крики ребят доносились и в классную комнату.

– Ты слышал, Либле увольняют? – спросил Тали.

– Кого увольняют? – переспросил Тыниссон.

– Либле. Пастор и кистер думают, что это он потопил плот.

– Тыниссон слегка покраснел. Продолжая разговор, он уже не смотрел Арно прямо в глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Либле сам говорил. Но я не верю, что это Либле сделал. Если бы он потопил плот, он бы не скрывал. Это сделал кто-то другой.

Тыниссон ничего не ответил и стал пристально смотреть в окно, словно там что-то привлекло его внимание.

Арно взглянул на товарища и решил задать ему прямой и откровенный вопрос. Арно сам удивился, почему вдруг поколебалось возникшее у него позавчера вечером убеждение, что плот потопил Тыниссон. Тогда Арно был в этом уверен, а сейчас ему было как-то неловко требовать у Тыниссона объяснения. В его присутствии Арно чувствовал себя скованным.