— Да, — загремел он, — ваша правда. Мы говорим смешно, но пора покончить с этим. Я устал от словесной пикировки. Прямой ответ на прямой вопрос: вы посылали сегодня свои войска, чтобы меня ошикать, или нет?
— Мой дорогой принц! Великий князь поднял брови.
— Посылали или нет?
— Мудрец, — заявил русский, все еще надеясь на увертки, — не глядит по сторонам, разве что переходя улицу.
Принц расколотил стакан.
— Посылали! — рявкнул он. — Я знаю! Слушайте, вы! Даю вам шанс. Даю вам и вашим треклятым солдатам двадцать четыре часа, считая с полуночи, чтобы покинуть страну. Если не уберетесь, то…
Он выдержал драматическую паузу. Великий князь медленно допил вермут.
— Вы видели мое профессиональное объявление в «Эре», любезный принц? — спросил он.
— Видел. Ну и что?
— И ничего не заметили?
— Нет.
— А-а. Будь вы более внимательны, вам бы бросилось в глаза: «Постоянное место жительства — Хэмпстед».
— Вы имеете в виду…
— Я имею в виду, что не вижу надобности менять объявление ни в малейшей степени.
Снова нависла напряженная тишина. Двое мужчин вперили глаза друг в друга.
— Это ваше окончательное решение? — спросил германец. Русский поклонился.
— Вот, значит, как, — сказал принц, поворачиваясь к двери. — Имею честь пожелать вам всего хорошего.
— Вам также, — отвечал великий князь. — Осторожно, ступенька.
Глава 9 ГЕНЕРАЛЬНОЕ СРАЖЕНИЕ
Известие о том, что дошло до открытого разрыва между генералами-завоевателями, не заставило себя долго ждать. О нем взахлеб говорили в ранних изданиях вечерних газет. Поспешно заручились мнениями д-ра Эмиля Райха,[137] д-ра Салиби,[138] Эугена Зандова,[139] мистера Чиозза-Мани[140] и леди Гроув.[141] В редакциях молодые люди с крутыми шишковатыми лбами строчили очерки о двух генералах. Все бурлило и кипело.
Тем временем устроители лондонских публичных зрелищ не отходили от телефонных и телеграфных аппаратов. Ссора произошла вечером в пятницу. Если не принять меры, бой мог начаться уже субботним утром. Не надо быть финансовым гением, чтобы подсчитать убытки для представлений, назначенных днем в субботу. Пострадали бы утренние спектакли. На ложах и партере, возможно, сражение бы не так сказалось, но сборы за дешевые места и галерку, несомненно, упали бы донельзя. Для публики, заполняющей театральную галерку, масштабная баталия неотразима. Если заурядная уличная драка собирает сотни зрителей, надо думать, никакое лицедейство на подмостках не выдержит конкуренции с битвой германской и русской армий.
Многочисленные футбольные стадионы также понесли бы тяжелый урон. В «Олимпии» должен был состояться грандиозный карнавал на роликовых коньках, и он был бы испорчен.
Не прошло и часа с появления первой вечерней газеты, как делегации от устроителей зрелищ поспешили в оба лагеря. Они представили положение дел откровенно и красноречиво. Генералы не остались глухи. Армии обменялись парламентерами, и в конце концов было решено приостановить военные действия до утра понедельника.
* * *
Хотя владельцы театров и директора футбольных клубов остались довольны, в некоторых отношениях вышло неудачно. С точки зрения историка, это все испортило. Если бы не отсрочка, читатели нашей хроники, вероятно — даже обязательно — получили бы яркий и мастерский отчет о великом сражении, с подробным описанием победной тактики. Расположение тех или иных полков, военные хитрости, стремительные атаки, стратегические отступления и уроки войны — все было бы разложено по полочкам.
А так, из-за неуместного добродушия генералов-противников назначенная дата была изменена, и историку остается лишь зафиксировать результат.
В субботу не позже четырех часов пополудни собралась легкая дымка. С наступлением ночи видимость ухудшилась, но фонари все еще можно было разглядеть на несколько шагов — для старожилов Лондона ничего из ряда вон выходящего. Только утром в воскресенье лег настоящий туман.
В воскресенье лондонцы проснулись и обнаружили, что свет застилает «лондонский особый»,[142] самый плотный и желтый за много лет. В такие дни клерка из Сити бодрит мысль: наконец-то у него появилась причина для опоздания, которую в кои веки не встретят насмешливым недоверием. Люди провели день дома в надежде, что назавтра распогодится.
— Куда им воевать в таких условиях, — судачили они.
В понедельник утром туман невероятно сгустился. Он окутал Лондон, как одеялом. Люди качали головами.
— Отложить им придется.
Такие шли разговоры, когда внезапно раздалось: «Бум!» И еще раз: «Бум-м-м!» Била тяжелая артиллерия. Сражение началось!
* * *
Не хочется ворчать или ныть, но все же досадно, что достопамятная баталия, битва, столь знаменательная для мировой истории, велась в таких условиях. Лондонские журналисты тогда блистали живописными репортажами. То было время живописных репортажей, ярких словесных картин. В каждой редакции ждали люди, способные с ходу расписать бой так, что даже лектору из Ассоциации молодых христиан[143] захотелось бы в штыковую атаку; люди, сыпавшие эпитетами и восклицательными знаками, пока читатель чуть ли не слышал грохот пушек. Там они и оставались — без дела, в праздности — будто броненосцы в доках. Они были бессильны. Барт Кеннеди начал было статью: «Туман. Беспросветный туман. И рев орудий.
Две нации сразились в тумане», — но так ничего и не вышло. Какое-то время материал подавал надежды, но скончался от истощения на середине второй верстатки.
Тяжело, что говорить.
Жребий военных корреспондентов был и того хуже. Бесполезно было объяснять, что в тумане у них — никаких шансов. «Если им хватает света воевать, — безжалостно гнали их редакторы, — вам хватит света глядеть», и выставляли за порог.
Им пришлось несладко. Эдгар Уоллес[144] заблудился практически сразу. Через два дня его нашли, оголодавшего, в деревушке Стипл Бампстед. Как он там оказался, неизвестно. Сам он рассказывал, что шел на звук стрельбы, и шел, и шел. Беннет Берли,[145] искушенный ветеран, сообразил ехать подземкой. Он добрался до Хэмпстеда, места самых яростных боев, как позже выяснилось, и при минимальном везении ему было бы что опубликовать. Однако лифт застрял на полдороге, когда рядом разорвался германский снаряд, и только на следующий вечер поисковая группа услышала его и спасла.
Остальные — А. Г. Хейлз,[146] Фредерик Вильерс,[147] Чарлз Хэндс[148] и прочие — заблудились, как Эдгар Уоллес, разве что поближе. Хейлз, направившись в Тоттнем, дошагал до Кройдона, падая с ног от усталости, с гвоздем в ботинке. Вильерс, столь же невезучий, финишировал в Ричмонде. Самый необычный маршрут был у Чарлза Хэндса. Насколько можно понять, он без приключений оказался на Лестер-сквер. Там он потерял ориентацию и, получается, брел без конца вокруг статуи Шекспира, в полной уверенности, что движется прямиком к Тоттнему. Через полтора дня он присел отдохнуть, и когда туман рассеялся, был обнаружен проходившим полицейским.
И все это время рокотали и громыхали невидимые пушки, а из темноты раздавались странные приглушенные кличи.
Глава 10 ТОРЖЕСТВО АНГЛИИ
Была среда, шестнадцатое сентября. Сражение двадцать четыре часа как завершилось. Туман поредел до бледно-лимонного цвета. Моросило.
К тому времени вся страна знала, что произошло. Детали, конечно, не были известны полностью, хотя надо отдать должное газетчикам: те не растерялись и безотлагательно принялись их измышлять, в целом удачно.
Вкратце факты сводились к тому, что русскую армию обошли с фланга и уничтожили чуть ли не целиком. От громадного войска, ступившего на английскую землю с другими завоевателями, осталась жалкая горсточка. Все, включая великого князя Водкиноффа, были в плену у германцев в Тоттнеме.
Победу нельзя было назвать бескровной. Уцелела едва пятая часть германской армии. По оценкам, не менее двух третей обеих армий полегло при последней атаке германцев на хэмпстедские высоты, когда был взят штурмом «Замок Джека Соломинки»[149] и захвачен русский генерал.
* * *
Принц Отто Саксен-Пфеннигский почивал в походной палатке в Тоттнеме. Он выбился из сил. После утомительного сражения его ждала тяжелая работа: надо было встречаться с репортерами, раздавать автографы, позировать перед камерами, хвалить патентованные лекарства — словом, справляться с тысячей дел и хлопот, неизбежных для знаменитости. А тут еще его продуло на поле боя. На столике рядом с кроватью красовалась хинная микстура.
