— Вспомни, что мы придумали тогда у Баррибо. Ну, что бы мы делали, если б у нас оказались деньги. Ты бы вернулся к живописи, я бы водворила дядю Джорджа обратно в Шипли.
— Помню. Ну, придется мне обойтись без живописи, а дяде Джорджу — без Шипли. Да ты знаешь, что будет со мной, если я уеду в Америку один? Я же рехнусь. Я все время буду думать о холостяках, которые вьются вокруг тебя.
— Господи, я ни на кого и смотреть не стану!
— Почему? Кто я такой? Просто один из свинопасов, причем далеко не лучший.
— Из кого?
— Такая сказка, ты читала в детстве. Одна принцесса полюбила свинопаса. Я к тому, что тебя будут окружать принцы, стараясь отвратить от свинопасов, и со временем ты непременно задумаешься, стоит ли дальше ждать Уильяма Холлистера?
— Ты про Уильяма Куокенбуша!
— Про него самого.
— Ни о чем я таком не задумаюсь. Я буду ждать тебя хоть целую вечность. Билл, дурачок, ты это знаешь!
— Это сейчас, но что ты скажешь через пять лет, когда Роско по-прежнему будет сидеть накрепко, отвергая все предложения руки и сердца? Я вижу, как ты слабеешь. Я вижу, как ты говоришь себе: «Да кто он такой, этот Холлистер? Где он мотается, почему считает себя вправе…»
— «…отнимать лучшие годы моей жизни?»
— Вот-вот! Нет уж, сударыня! Вы едете со мной в среду, и к черту все тонтины.
Глаза у Джейн сверкали.
— Ой, Билл! Я правда стою для тебя миллиона долларов?
— Больше. Гораздо больше. Всякий, кто получил такую девушку всего за миллион долларов, может сказать, что ему привалила огромная удача.
— Ой, Билл! — повторила Джейн. Когда через несколько минут Кеггс вернулся из своих странствий, ему снова пришлось кашлянуть.
23Однако на этот раз кашель не причинил ему боли. С удовольствием сообщаем, что Кеггс не напрасно верил в розендейл-родского аптекаря. Тот знал, что помогает от головы. Он налил немного из того флакончика, чуть-чуть из этого, добавил динамита, красного перца и вручил эту смесь страдальцу. Правда, тому сперва показалось, что сейчас у него в животе взорвется водородная бомба, но когда этого не произошло, он смог вернуться в свою уютную гостиную почти как новенький.
Здесь он обнаружил лорда Аффенхема. Совершенно сухой виконт в свитере и фланелевых брюках, которые мог бы сшить на заказ Омар Делатель Палаток, размышлял над аквариумом с золотыми рыбками.
— Муравьиные яйца, — бормотал он, когда вошел Кеггс. — Почему муравьиные яйца?
— Милорд?
— Я вот думаю, с чего бы рыбкам любить муравьиные яйца.
— Они с удовольствием ими кормятся, милорд.
— Знаю. Вот я и спрашиваю: как они сумели их полюбить? Не могу представить, чтобы они в природе общались с муравьями. Лопни кочерыжка, вы же не скажете, что предки этих рыбок выходили на берег, шастали по округе, находили муравейники и подкреплялись яйцами? Да, тут вся и суть, — философски сказал лорд Аффенхем и обратился к другому аспекту муравьиной жизни. — Вы знаете, что они быстрее бегают в теплую погоду?
— Милорд?
— Муравьи. Когда теплеет, они бегают быстрей.
— Вот как, милорд?
— Так я где-то прочел. За летние месяцы они наверстывают потерянное и носятся галопом. Зимой у них сон. Кстати. Вам только что звонили по телефону. Миссис Билсон. Вам это имя что-нибудь говорит?
— Это моя сестра, милорд.
— А, сестра? Я забыл, что у вас есть сестра. У меня как-то было целых три, — произнес лорд Аффенхем со скромной гордостью. — Так вот, она просила перезвонить.
Покуда Кеггс довольно долго разговаривал по телефону, лорд Аффенхем по-прежнему размышлял, сперва о золотых рыбках, потом о канарейке. Канарейка ела льняное семя, чего шестой виконт не стал бы делать даже на пари, и, погруженный в мысли о причудах птичьего вкуса, он не слышал, что происходит в другом конце комнаты. Будь у него время обратить внимание на разговор, он заключил бы, что абонент в Вэли-Филдз получил неприятные известия. Лицо Кеггса побагровело, рука с трубкой дрожала.
Тем временем лорд Аффенхем, исчерпав тему канарейки (и немудрено, потому что ничего захватывающего в ней не было), снова переключился на рыбок. Он как раз думал, что одна из них — вылитая Шропширская тетка, к которой его некогда отправил отец, когда резкое восклицание вывело его из задумчивости. Он в удивлении обернулся. То, что произнес перед этим Кеггс, никак не вязалось с достоинством бывшего дворецкого.
— Что вы сказали? — спросил лорд Аффенхем, моргая.
— Я сказал, чтоб ему провалиться, скотине, милорд, — почтительно отвечал Кеггс.
— Э? Кому?
— Мистеру Бэньяну, милорд.
— А, ему? Что он натворил?
Кеггс некоторое время боролся с чувствами. Наконец выдержка взяла верх. Дворецкий, закаленный годами службы, когда хозяин из вечера в вечер рассказывает за столом один и тот же анекдот, научается владеть собой.
— Для меня это оказалось полной неожиданностью, милорд, но, похоже, мистер Бэньян обручился с моей племянницей Эммой. — Тут чувства снова возобладали, и у Кеггса вырвалось. — Черт его побери! Тайная помолвка, милорд. Ее мать узнала только сегодня утром.
Лорд Аффенхем удивился. Он не мог взять в толк, чем новость так возмутила дядюшку. У Роско Бэньяна в чулке — двадцать миллионов долларов. Многие из тех, у кого есть племянницы, охотно поменялись бы с Кеггсом его заботами.
— Обручился с вашей племянницей? Хорошо, что с ней, а не со мной, но, на мой взгляд, это отличная партия. Он, конечно, жирная рожа, но при средствах. Вы же знаете, что денег у него куры не клюют?
— Разумеется, милорд. Мистер Бэньян один из самых богатых холостяков.
— Так чего вы кипятитесь? — в полном недоумении спросил лорд Аффенхем.
И вновь чувства едва не оказались сильнее Огастеса Кеггса. Человек его комплекции не может затрепетать, как одуванчик в мае, однако он, безусловно, немного заколыхался. Крыжовенные глаза блеснули опасным блеском, и заговорил он с глухим урчанием, как бульдог Джордж, когда тому в горло попадет кость.
— Моя племянница Эмма позвонила матери, милорд, и сообщила, что мистер Бэньян разорвал помолвку.
Теперь лорд Аффенхем понял. Его больше не удивляло, что бывший дворецкий шипит, словно откупоренная бутылка пива. На его месте он бы и сам зашипел. В нем сразу пробудилось сочувствие.
— Скотина. Дал вашей Эмме от ворот поворот? Сделал ей ручкой? Странно, а я и не знал, что у вас есть племянница Эмма.
— Думаю, что я, если и упоминал ее при вашей милости, то только под сценическим псевдонимом Элейн Донн.
— А, ясно. Она играет в театре?
— Именно так, милорд, и, взвесив за и против, она посчитала, что имя Эмма Билсон может стать помехой в карьере. Хотелось выбрать что-нибудь более звучное.
— Мда, может и так. Хотя была же Лотти Коллинз.
— Да, милорд.
— И Флорри Форд… и Дейзи Вуд. Простые имена.
— Да, милорд, но упомянутые вами особы пели в мюзик-холлах. Эмма занимается более серьезным искусством. Она — то, что в театральных журналах называется драматическая актриса. Когда мистер Бэньян с ней познакомился, она играла маленькую роль в переводной русской пьесе.
— О, Господи! Меня как-то водила на такую тетка. Толпа жутких личностей обсуждает, как все плохо, и не повесится ли Иван в амбаре. Не говорите мне, что Роско Бэньян по собственной воле ходит на русские пьесы.
— Нет, милорд. Он не видел Эмму на сцене. Они познакомились на вечеринке.
— А, это уже правдоподобнее. Я знаю, что бывает на вечеринках. Он сделал ей предложение?
— Да, милорд.
— Писал ли он ей письма по этому поводу?
— Несколько, милорд.
— Чего ей тогда тревожиться? Лопни кочерыжка, ее дело в шляпе. Она может подать в суд за нарушение брачного обещания и отхватить миллион.
— Нет, милорд. — Кеггса передернуло. «Слова печальнейшие на земле», словно говорил он, «так могло случиться». — Сегодня она подошла к столу, где держала письма от мистера Бэньяна, и обнаружила, что их нет.
— То есть, их не было на месте?
— Именно так, милорд. Очевидно, эмиссар мистера Бэньяна преступным образом проник в занимаемое ею помещение и завладел искомой корреспонденцией.
Лорду Аффенхему потребовалось несколько мгновений, чтоб распутать фразу и перевести с дворецкого языка на человеческий. Кеггс хотел сказать, что какой-то купленный Бэньяном подонок забрался к девушке в дом и стибрил чертовы письма. Вся благородная натура лорда Аффенхема возмутилась.
— Мерзавец!
— Да, милорд.
— Фесвитянин!
— Да, милорд.
— Она не должна это так оставлять.
— Трудно представить, как бедной девушке теперь получить возмещение.
— Она может набить ему морду.
— Вряд ли это компенсирует ей обиду.
— Ну кто-то же должен набить ему морду. Погодите! — вскричал лорд Аффенхем, поднимая могучую, как окорок, руку. — Вот оно, уже близко. Дайте подумать. — Он заходил по комнате. Очевидно, его мощный мозг работал. — Эй! — сказал он, останавливаясь на полушаге.
