После этих слов он помолчал, и я тоже. Затем он сказал:
— Я должен был сообщить вам все это, чтобы вы знали, как я связан со штерненхофской семьей и чтобы вам было ясно, в какой круг вы теперь тоже вступаете. Дети знают эти обстоятельства в общих чертах, вникать в них подробно им не было так важно, как вам. Я не хочу, чтобы у вас были тайны от будущей вашей супруги. Вы можете сообщить Наталии то, что я вам сказал, я этого, как вы понимаете, сделать не мог. О будущем Наталии я часто говорил с Матильдой. Она должна была выйти за того, к кому глубоко привяжется. Нужно величайшее взаимное уважение. То и другое составит ее счастье, которое миновало ее мать и отеческого друга. В сопровождении старого Раймунда, нынче уже умершего, Матильда предпринимала большие поездки. Она искала в них покоя, да и нашла его. Нашла в созерцании благороднейших произведений человечества и в наблюдении за разными народами и их обычаями. Наталии это придало твердость, благородство и лоск. Она знакомилась со многими молодыми людьми, но никогда не проявляла склонности ни к кому. Вот она и потеряла то, что называют «блестящие связи». Для меня было бы тоже большой заботой выбирать среди наших молодых людей. Когда вы впервые подошли к ограде нашего дома и я увидел вас, я подумал: «Вот, может быть, и супруг для Наталии». Почему я так подумал, не знаю. Позднее я снова подумал так, но уже знал почему. Наталия увидела вас и полюбила, как вы ее. Мы заметили зарождение этой взаимной симпатии. У Наталии она сказалась вначале в душевном подъеме, позднее в немного болезненном беспокойстве. У вас она открыла душу раннему расцвету искусства и проникновению в глубочайшие сокровища науки. Мы ждали развития событий. Для большей верности и для проверки прочности ваших чувств мы нарочно две зимы не привозили Наталию в город, чтобы вас разлучить, мать снова брала ее в большие поездки и вводила в свет. Но ее чувства оставались неизменны, и развязка пришла. Мы с радостью препоручаем девушку вашей любви и вашей защите, вы сделаете ее счастливой, а она — вас, ибо вы не изменитесь и она не изменится тоже. Густав когда-нибудь получит Штерненхоф и все, что к нему относится, ибо дом этот стал так дорог Матильде, что она хочет, чтобы он остался собственностью ее семьи и будущие поколения чтили то, что вложила в него первая владелица. Густав, мы уже знаем, так и поступит и, вероятно, постарается внушить такое же настроение своим потомкам. Наталия получит от меня Асперхоф со всем, что в нем есть, а также всю мою наличность. Вы не посрамите здесь память обо мне.
При этих его словах я со слезами на глазах протянул ему руку. Он пожал ее от всей души.
— Вы можете жить в Асперхофе, или в Штерненхофе, или у ваших родителей. Везде найдется место для вас. Вы можете также делить свое местожительство между нами, и так, наверное, и будет, пока все наши обстоятельства не приспособятся к этому новому событию. Бумаги относительно передачи моего состояния Наталии вы получите после вашей свадьбы. Пока я жив, ей достанется некая часть, остальное — после моей смерти.
Как вам распорядиться тем, что отойдет к ней сейчас, лучше всех научит вас ваш отец. Он, наверное, поговорит со мною и об этом. После свадьбы Наталия получит и ту часть, которая причитается ей из наследства ее отца Тароны.
— Фамилия Наталии Тарона? — спросил я.
— Разве вы этого не знали? — спросил он в ответ.
— Я всегда слышал, как Матильду называли госпожой фон Штерненхоф, — отвечал я, — с Матильдой и Наталией я не бывал нигде, кроме Штерненхофа, Асперхофа и Ингхофа, а там обеих всегда называли по именам. Других разысканий я вообще не предпринимал.
— Матильда сделала так, чтобы ее называли по Штерненхофу, это имя ей милее. Так, наверное, и получилось, что другого вы и не слышали. Для Густава надо будет хлопотать о разрешении носить эту фамилию.
— Но госпожи Тарона, сказали мне, как раз той зимой, когда я увидел Наталию в ложе, не было в городе, — сказал я и вспомнил о Преборне, который сообщил мне об этом обстоятельстве.
— Совершенно верно, — отвечал мой гостеприимец, — мы поехали туда только на представление «Короля Лира». Я был в ложе позади Наталии, но вас не видел.
— И я вас, — ответил я.
— Наталия рассказала нам о каком-то молодом человеке, на которого она обратила внимание в театре, — отвечал он, — но лишь долгое время спустя могла она открыть нам, что это были вы.
— А не видел ли я однажды зимой, в городе, после выздоровления императора, как вы ехали в украшении всех своих наград? — спросил я.
— Вполне возможно, — ответил он, — в то время я был в городе и при дворе.
Итак, мой дорогой юный друг, — сказал он через некоторое время, — я рассказал вам о своей жизни, потому что вам предстоит стать членом нашей семьи. Я говорил с вами от всей души, а теперь кончим этот разговор.
— Я обязан поблагодарить вас, — отвечал я, — однако все услышанное для меня еще слишком ошеломительно и ново, чтобы я мог сейчас найти слова благодарности. Только одно причиняет мне чуть ли не боль: что вы с Матильдой не вступили после вашего воссоединения в более тесный союз.
Старик покраснел при этих словах, покраснел так сильно и в то же время так красиво, как я никогда еще этого не замечал за ним.
— Время ушло, — отвечал он, — такие отношения уже не были бы так прекрасны, да и Матильда тоже этого не хотела.
Он уже встал раньше, теперь он подал мне руку, сердечно пожал мою и вышел из комнаты.
Я долго стоял, пытаясь собраться с мыслями. Когда я впервые поднялся к этому дому и на другой день увидел его изнутри, мне и в голову бы не пришло, что все произойдет так, как произошло, и что все это станет моей собственностью. Еще я понял теперь, почему, говоря о своих владениях, он обычно употреблял слово «наши». Оно уже относилось к Матильде и ее детям.
Пробыв еще некоторое время у себя в комнате, я покинул ее, чтобы прогуляться на свежем воздухе и мысленно еще раз вернуться к услышанному.
На следующий день, в тот час первой его половины, когда, как я знал, мой гостеприимец был менее занят, я, надлежаще одевшись, вошел в его комнату и поблагодарил за доверие, которым он меня одарил, и за уважение, которое выказал мне, сочтя меня достойным руки Наталии.
— Что касается доверия, — отвечал он, — то естественно, что никого, кто от нас далек, не посвящаешь в свои сокровенные дела. Но столь же естественно, что тот, кто в будущем станет, так сказать, частью нашей семьи, должен знать все, что этой семьи касается. Я рассказал вам самое главное, отдельные подробности, которые не всегда удается представить себе, суть дела вряд ли меняют. Что касается уважения, состоящего в том, что я считаю вас подходящим для Наталии супругом, то перед всеми мужчинами на свете у вас есть то неизмеримое преимущество, что Наталия вас любит и хочет вас и никого другого. Но несмотря на это преимущество, ни Матильда, ни я, которому тоже предоставлено тут какое-то право, не дали бы своего согласия, если бы ваша натура не внушала нам уверенности, что в данном случае может быть заключен прочный и счастливый семейный союз. Что касается уважения, которым я обязан вам независимо от этих дел, то я, по-моему, давал вам доказательства такового. Если я и думал, что вы можете стать в будущем мужем Наталии, то такая возможность была столь неопределенна, — ведь все зависело от вашего взаимного влечения, что мысль об этом никак не влияла на мое отношение к вам, да и только со временем стала дочерью моего о вас мнения.
— Вы и в самом деле дали мне столько доказательств своей доброжелательности и бережности, — отвечал я, — что я сам не знаю, чем их заслужил. Ведь никаких преимуществ во мне нет.
— Судить о причинах, рождающих уважение и привязанность, надо предоставлять другим. Ведь хотя в общем-то примерно знаешь, чего ты достиг в какой-то области, хотя сознаешь проявленную тобой добрую волю, всех оттенков своей души все же не знаешь, не знаешь, в какой мере они направлены на других, их знаешь только в их направленности на себя, а это очень разные направления. Кстати, милый мой сын, если в обществе полагается соблюдать определенные приличия и сдержанность в одежде и вообще в поведении, то в собственной семье это обременительно. Поэтому впредь приходи ко мне в своем повседневном платье. И хотя я не родственник твоей невесты, смотри на меня как на такового, к примеру, как на ее приемного отца. Все наладится, все образуется.
С этими словами он возложил руку мне на голову, посмотрел на меня, и на глазах его показались слезы. За время нашего знакомства я ни разу не видел увлажненными глаза этого старика. Поэтому я был потрясен и сказал:
— Так позвольте же и мне в этот торжественный час выразить свою благодарность за все, чем я стал в этом доме. Ибо если я что-то собой представляю, то стал я таким здесь, и исполните в этот час одну просьбу, которая для меня очень важна: позвольте мне поцеловать вашу достопочтенную руку.
