Ѣхать! Да вѣдь мы не такъ уговаривались? Я вынимаю часы, указываю Карнѣю на мѣсто по которому онъ похлопывалъ былинкой травы и утверждаю, что теперь на цѣлый часъ раньше. Но Карнѣй не сознается въ ошибкѣ, онъ разыскиваетъ травку, показываетъ на маленькую стрѣлочку и утверждаетъ, что мы должны уѣхать какъ разъ въ тотъ часъ, на который указываетъ маленькая стрѣлка. Мы стоимъ съ нимъ подъ скалою, держимъ въ рукахъ по травинкѣ, между нами помѣщаются часы, и ведемъ переговоры; въ концѣ-концовъ мнѣ приходится уступить, и я слѣдую за нимъ.
Первая моя мысль обращается къ овцѣ въ конюшнѣ, и ради нея я еще оттягиваю время отъѣзда. Къ несчастію, повидимому, часъ ея насталъ; когда мы уѣзжали, она повалилась на бокъ и, казалось, готова была испустить духъ.
Когда мы выѣзжаемъ со станціи, то попадаемъ въ громадное стадо овецъ, стоящее среди дороги. Оно не пускаетъ дальше нашихъ лошадей, густою массой окружаетъ и держитъ насъ въ плѣну. Четыре пастуха снабжены длинными посохами, кинжалами за поясомъ и ружьями за плечами, кромѣ того при нихъ есть и собаки. Собаки желто-сѣраго цвѣта и мало похожи на собакъ, а скорѣе на бѣлыхъ медвѣдей.
Наконецъ, мы освобождаемся и ѣдемъ дальше.
Дорога идетъ по равнинѣ, которая начинаетъ теперь понижаться; такъ продолжается на протяженіи многихъ верстъ, и мы быстро подвигаемся впередъ. Потомъ дорога снова поднимается вверхъ, круче, чѣмъ прежде, и мы взбираемся подолгу шагомъ. Мы проѣзжаемъ черезъ грузинское село съ церковью; въ общемъ, здѣсь гораздо больше обработанной земли, да и ближайшія горы не такъ отвѣсны. Долина болѣе открыта и зеленѣе, а вокругъ пашенъ и городовъ воздвигъ Самъ Господь наилучшія стѣны. Есть здѣсь также коровы и быки, небольшіе, но тучные и откормленные, есть и стадо овецъ числомъ въ нѣсколько тысячъ головъ. Двѣ женщины стоятъ въ полѣ и косятъ ячмень.
Другія грузинскія деревни. Подобная деревня представляетъ изъ себя по большей части одну тѣсно сплотившуюся кучку жилищъ, наискось лѣпящихся одно за другимъ по склону горы. Они отдѣлены другъ отъ друга не улицами или дорогами, а лѣстничными ступенями и лежатъ одно надъ другимъ, словно полки, выдолбленныя въ отвѣсной горѣ. Дома не имѣютъ оконъ и, вообще, никакихъ другихъ отверстій, кромѣ двери и дыры въ въ крышѣ надъ очагомъ. Крыша плоска и покрыта или торфомъ, или каменными плитками. На крышахъ лежатъ женщины на подушкахъ, здѣсь же на кровляхъ танцуютъ и играютъ; при благопріятной погодѣ вся семья ни днемъ ни ночью не покидаетъ крыши. Эти грузинскія деревушки имѣютъ такой видъ, словно онѣ подвергались натиску бури, которая и снесла съ ихъ домовъ верхнюю половину.
Деревня за деревней. У въѣзда въ каждую окружаютъ насъ просящія милостыню ребятишки. Маленькія существа эти клянчатъ съ навязчивостью, подобную которой встрѣтили мы только попавъ на обратномъ пути въ Турцію. На другомъ полѣ снова стоятъ женщины и срѣзаютъ хлѣбъ. Тѣ, что постарше, боязливо пригибаются съ землѣ и продолжаютъ работу, но одна молодая дѣвушка выпрямляется во весь ростъ, смотритъ на насъ и смѣется. На ней синій сарафанъ, волосы повязаны краснымъ платкомъ, бѣлые зубы ея сверкаютъ, глаза у нея темные. Когда она не можетъ больше глядѣть намъ вслѣдъ, то перестаетъ смѣяться, откидываетъ голову равнодушно и отворачивается. У насъ вырывается легкое восклицаніе. Это движеніе головы было неоцѣнимо прекрасно.
Деревня за деревней. Дорога идетъ въ виду подъема зигзагами, и Карнѣй щадитъ своихъ лошадей, ѣдетъ медленно и часто поитъ ихъ. Близъ одного водопоя нагоняетъ насъ чей-то экипажъ, который Карнѣй преспокойно пропускаетъ впередъ, такъ что намъ, ѣдущимъ сзади, приходится глотать невыносимую пылъ. Мы приказываемъ ему немножко остановиться, чтобы датъ пыли время улечься и разсѣяться, и вообще не особенно благодарны ему за его сонную ѣзду. Карнѣй находитъ, наоборотъ, что все идетъ прекрасно и, предовольный, напѣваетъ себѣ подъ носъ.
День клонится къ вечеру. Смеркается и становится замѣтно прохладнѣе. Мы накидываемъ на плечи шерстяныя одѣяла. Я дѣлаю открытіе, что стеаринъ на моей курткѣ снова застываетъ и выходитъ наружу; онъ служить намъ здѣсь на высотѣ вмѣсто термометра; мы находимся теперь на двѣ тысячи метровъ надъ уровнемъ моря. Мы все еще ѣдемъ изгибами по горамъ. Карнѣй еще разъ поитъ лошадей, хотя уже холодно. Поля остаются позади; мы уже почти на границѣ древесной растительности.
Опять экипажъ нашъ съ трескомъ катится по желѣзному мосту, и мы пріѣзжаемъ на станцію Коби, гдѣ должны переночевать. Незадолго до пріѣзда, Карнѣй вдругъ спрыгиваетъ съ козелъ и хватаетъ одну изъ лошадей за хвостъ. Сначала мы не понимаемъ такого удивительнаго поступка, во вскорѣ мы видимъ, что животъ лошади сильно раздулся, и животное едва можетъ итти.
Премилое и презабавное мѣстечко.
Мы просимъ себѣ помѣщенія, но всѣ отдѣльныя комнаты заняты. Однако мы все же не остаемся вслѣдствіе этого безпріютными. Спутницу мою направляютъ въ большую общую комнату для женщинъ, меня въ таковую же для мужчинъ. Вдоль стѣнъ стоятъ обшитыя кожей скамейки, на одной изъ нихъ я долженъ спать. Это отлично.
Мы просимъ поѣсть и тотчасъ же получаемъ превосходное филе, щи и зелень. Лихорадка моя возобновилась, меня предупреждаютъ поэтому удерживаться отъ извѣстныхъ кушаньевъ и напитковъ; но радость, что мы нашли такое уютное мѣстечко въ горахъ, заставляетъ меня забыть о лихорадкѣ и заказать вопреки всякой діэтѣ: филе, щи, зелень, пиво, а кромѣ того кофе.
Въ то время, какъ мы закусываемъ, приходитъ въ сѣни Карнѣй и желаетъ переговорить со мной. Мы слышимъ за дверью его голосъ и видимъ его самого всякій разъ, какъ дверь пріотворяется; но слуга на нашей сторонѣ и не желаетъ мѣшать намъ ѣсть и вызывать насъ къ нему. Тогда Карнѣй улучаетъ благопріятную минутку и проскальзываетъ къ намъ въ столовую.
Что ему собственно нужно отъ насъ?
Карнѣй объявляетъ намъ, что мы можемъ выѣхать завтра не раньше шести часовъ.
Почему же такъ? Вѣдь это противъ уговора, — мы согласились ѣхать въ пять часовъ, чтобы достигнуть Ананура раньше завтрашняго вечера. Онъ отвѣчаетъ что-то очень запутанно, по мы замѣчаемъ, что онъ проситъ насъ пойти съ нимъ.
И мы идемъ.
Мы не беремъ съ собою ни шляпъ ни пальто, потому что предполагаемъ, что онъ вызываетъ насъ просто за дверь; но Карнѣй ведетъ насъ довольно далеко вверхъ по дорогѣ. Луна еще наполовину не достигла полнолунія, но освѣщаетъ хорошо, кромѣ того небо усѣяно звѣздами. Мы видимъ что-то темное на верхнемъ краю дороги; Карнѣй идетъ впереди насъ прямо къ темному предмету. Мертвая лошадь! Одна изъ лошадей Карнѣя пала. Онъ до смерти запоилъ ее. Животное лежитъ съ животомъ раздувшимся на подобіе шара. Это вѣдь, стоитъ сто рублей, говоритъ Карнѣй. Онъ безутѣшенъ, онъ идетъ за нами, когда мы возвращаемся къ прерванному ужину, и все продолжаетъ говорить о ста рубляхъ. Да разумѣется, сто рублей пропали, никто уже не возмѣститъ ихъ Карнѣю, потому совершенно напрасно говорить о нихъ. Чтобы попрощаться съ нимъ, я говорю Карнѣю нѣчто въ родѣ: доброй ночи! Итакъ, завтра утромъ, въ пять часовъ мы ѣдемъ дальше.
Нѣтъ, въ шесть, говоритъ Карнѣй.
Мы никакъ не можемъ столковаться. Карнѣй доказываетъ намъ что-то, изъ чего мы понимаемъ только, что сто рублей погибли, и что завтра у него всего только три лошади.
Логика его не совсѣмъ ясна намъ. Съ тремя лошадьми еще болѣе причинъ пуститься въ путь съ пяти часовъ, если мы хотимъ добраться до Ананура. Послѣ многихъ операцій съ соломинками и часами и усиленныхъ повтореній указанія времени по-русски, Карнѣй, наконецъ, покоряется и киваетъ намъ въ знакъ пожеланія доброй ночи.
Поѣвши, мы снова выходимъ наружу, чтобы взглянуть на мертвую лошадь. Зачѣмъ только они оттащили ее такъ далеко отъ станціи? Не скрываются ли за этимъ фактомъ отчасти здѣшнія кавказскія христіанскія воззрѣнія? Здѣсь, какъ и во многихъ другихъ странахъ, первое, разумѣется, чему научились христіане, воздержаніе отъ конины. Потому-то и лежалъ раздувшійся языческій трупъ въ сторонѣ, на дорогѣ, подальше отъ всѣхъ людей, — казалось, никто не желалъ даже воспользоваться шкурой. Въ этомъ случаѣ кавказцы правы, если бы только христіанство ихъ вообще не было столь сомнительно. Правда на Кавказѣ разбросаны повсюду развалины церквей временъ царицы Тамары (1184–1212), а также и церкви позднѣйшей эпохи, но, несмотря на это, и понынѣ еще большое число кавказскихъ племенъ магометане. По ту сторону горъ, въ Баку, существовали еще лѣтъ пятьдесятъ огнепоклонники, а въ южномъ Кавказѣ, ближе къ Арменіи существуютъ даже поклонники бѣсовъ. Когда чеченцы въ среднемъ Кавказѣ были побѣждены русскими и должны были присягать русскому царю, то они сдѣлали это подъ непремѣннымъ условіемъ, что имъ позволятъ поклясться ихъ собственнымъ богомъ Гальгердомъ.
Луна и звѣзды сіяютъ. Лошадь все еще лежитъ на прежнемъ мѣстъ, раздувшаяся, языческая и отвратительная, двѣ собаки сидятъ подлѣ и сторожатъ ее. Но вотъ, подходитъ человѣкъ съ клещами въ рукахъ. То молодой еще человѣкъ. Онъ перекатываетъ дальше раздувшійся трупъ, подтруниваетъ надъ нимъ и говоритъ «прр», какъ будто для того, чтобы побудить мертвое животное лежать смирно. Этого онъ, можетъ статься, и не дозволилъ бы себѣ съ христіанскимъ трупомъ. Но вотъ, онъ снимаетъ подковы съ павшей лошади; вскорѣ затѣмъ является Карнѣй, и оба сговариваются воспользоваться также и шкурой. Почему бы и не такъ?
