Эрих Ремарк - Время жить и время умирать

Ознакомительная версия.

— Добрый вечер, — сказал он незнакомому человеку, стоявшему на ближайшем крыльце.

— Добрый вечер… — удивленно отозвался тот через несколько мгновений.

Подкованные сапоги Гребера гремели по мостовой. Скоро он стащит с себя эту тяжесть и разыщет свои легкие гражданские башмаки. Он вымоется прозрачной горячей водой, наденет чистую рубашку. Гребер пошел быстрее. Улица под его ногами как будто выгибалась, точно она была живая или насыщена электричеством. Потом вдруг потянуло дымом.

Он остановился. Это не дым из трубы, и не дым от костра; это запах гари. Посмотрел вокруг. Но дома были целы, крыши не повреждены. Широко раскинулось над ними темно-синее небо.

Гребер пошел дальше. Улица вела к маленькой площади со сквером. Запах гари стал сильнее. Казалось, он повис на голых вершинах деревьев. Гребер потянул носом, но никак не мог установить, откуда же запах. Теперь он был повсюду, точно упал с неба, как зола.

На ближайшем углу Гребер увидел первый разрушенный дом. Гребера словно толкнуло что-то. За последние годы он ничего другого не видел, кроме развалин, и никаких особых чувств это у него не вызывало. Но сейчас он смотрел на эту груду обломков, широко раскрыв глаза, точно видел рухнувшее здание впервые.

«Ну, один дом, куда ни шло, — говорил он себе. — Один единственный, и все. Остальные целы». Он торопливо прошел мимо груды развалин и опять потянул носом. Однако гарью несло не отсюда. Этот дом, видимо, разрушен уже давно. Может быть, — простая случайность, забытая бомба, которая наугад была сброшена летчиком, когда он возвращался.

Гребер поискал глазами название улицы. Бремерштрассе. До Хакенштрассе еще далеко. По крайней мере пол-часа ходу. Он зашагал быстрее. Людей почти не было видно. В каких-то темных воротах горели едва заметные синие электрические лампочки, и от этого казалось, что подворотни больны туберкулезом.

Потом Гребер увидел разбомбленный угол улицы. Здесь пострадало несколько домов. Кое-где устояли только капитальные стены. Черным зубчатым узором поднимались они в небо. Между ними висели невидимые до этого стальные балки, похожие на черных змей, которые, извиваясь, выползали из-под кирпичей. Часть щебня была убрана. Но и это были старые развалины. Гребер прошел совсем рядом с ними. Он перелез через обломки, загромождавшие тротуар, и увидел в темноте еще более черные тени: они шевелились, казалось, там ползают гигантские жуки.

— Эй! — крикнул Гребер. — Есть тут кто-нибудь?

Посыпалась штукатурка, звякнули кирпичи. Смутные фигуры метнулись прочь. Гребер услышал чье-то взволнованное дыхание; прислушался и вдруг понял, что это он сам так громко дышит, оказывается, он уже бежал. Запах гари усиливался. Развалины попадались все чаще. А вот и старый город. Гребер остановился и смотрел, смотрел, широко раскрыв глаза. Раньше тут тянулись деревянные дома, уцелевшие от времен средневековья, дома с выступающими фронтонами, островерхими крышами и пестрыми надписями. Теперь дома исчезли. Вместо них он увидел лишь хаос пожарища, обуглившиеся балки, обнаженные стены, груды щебня, остатки улиц, а надо всем курился белесый чад. Дома сгорели, как щепки. Он побежал дальше. Им вдруг овладел безумный страх. Он вспомнил, что недалеко от дома его родителей находится небольшой медеплавильный завод. Они могли бомбить завод. Гребер изо всех сил мчался по улицам между тлеющих, влажных развалин, толкал встречных и все бежал, бежал, то и дело карабкаясь через кучи обломков. И вдруг стал как вкопанный. Он заблудился.

Этот город, который был так хорошо знаком ему с детства, теперь настолько изменился, что Гребер уже не знал куда идти. Он привык ориентироваться по фасадам домов. Но их больше не было. Он спросил какую-то женщину, проскользнувшую мимо, как пройти на Хакенштрассе.

— Что? — испуганно переспросила она. Женщина была вся грязная и прижимала руки к груди.

— На Хакенштрассе.

Женщина сделала какое-то движение. — Вон туда… за угол…

Он пошел по указанному направлению. С одной стороны стояли обуглившиеся деревья. Более тонкие ветки и сучья сгорели, стволы и самые толстые ветви еще торчали. Они напоминали гигантские черные руки, тянувшиеся к небу.

Гребер попытался ориентироваться. Отсюда должна быть видна колокольня церкви святой Катарины. Теперь он не видел ее. Но может быть, и церковь обрушилась? Он уже никого ни о чем не спрашивал. В одном месте он заметил носилки. Люди разгребали лопатами обломки, сновали пожарные. Среди чада и дыма хлестала вода. Над медеплавильным заводом стояло угрюмое пламя. Он, наконец, нашел Хакенштрассе.

На погнутом фонарном столбе висела вывеска. Вывеску перекосило, и она как бы указывала вниз, на дно воронки, где лежали части стены и железная койка. Гребер обошел воронку и поспешил дальше. Немного дальше он увидел уцелевший флигель. Восемнадцать, это должен быть номер восемнадцать! Господи, сделай, чтобы восемнадцатый номер был цел!

Но он ошибся. Перед ним стоял только фасад дома. В темноте ему почудилось, что весь дом нетронут. Он подошел ближе; оказалось, что остальная часть флигеля рухнула. Застряв между стальными стропилами, висел над пустотой рояль. Крышка была сорвана, и клавиши белели, словно это был гигантский открытый рот, полный зубов, словно огромный доисторический зверь яростно скалился, угрожая кому-то внизу. Парадная дверь открыта настежь.

Гребер подбежал к дому.

— Стой! — крикнул чей-то голос. — Эй! Куда вы?

Гребер не ответил. Он вдруг почувствовал, что никак не может вспомнить, где стоял его отчий дом. Все эти годы он так ясно видел его перед собой, каждое окно, каждую дверь, лестницу — но сейчас, в эту ночь, все смешалось. Он даже не мог бы теперь сказать, на какой стороне улицы искать его.

— Эй, вы там! — крикнул тот же голос. — Вы что, хотите, чтобы стена вам на голову свалилась?

Гребер с недоумением разглядывал подъезд. Он увидел начало лестницы. Поискал глазами номер. К нему подошел участковый комендант противовоздушной обороны.

— Что вы тут делаете?

— Это номер восемнадцать? Где восемнадцать?

— Восемнадцать? — Комендант поправил каску на голове. — Где дом восемнадцать? Где он был, хотите вы сказать?

— Что?

— Ясно что. Глаз у вас нет, что ли?

— Это не восемнадцать?

— Был не восемнадцать! Был! Теперь-то его уже нет. В наши дни надо говорить «был»!

Гребер схватил коменданта за лацканы пиджака.

— Послушайте, — крикнул он в бешенстве. — Я здесь не для того, чтобы слушать ваши остроты! Где восемнадцатый?

Комендант внимательно посмотрел на него.

— Сейчас же уберите руки, не то я дам свисток и вызову полицию. Вам тут совершенно нечего делать. На этой территории производится расчистка развалин. Вас арестуют.

— Меня не арестуют. Я приехал с фронта.

— Подумаешь! Что ж, по-вашему, это не фронт?

Гребер выпустил лацканы коменданта.

— Я живу в восемнадцатом номере, — сказал он. — Хакенштрассе, восемнадцать. Здесь живут мои родители…

— На этой улице больше никто не живет.

— Никто?

— Никто. Уж я-то знаю. Я ведь тоже здесь жил. — Комендант вдруг оскалил зубы. — Жил! Жил! У нас тут за две недели было шесть воздушных налетов, слышите вы, фронтовик! Вы там, на фронте, бездельничаете, проклятые лодыри. Вы веселы и здоровы, сразу видно! А моя жена… Вот… — Он показал на дом, перед которым они стояли. — Кто откопает ее? Никто! Она умерла. «Копать бесполезно, — говорят спасательные команды. — Слишком много сверхсрочной работы…» Слишком много дерьмовых бумаг, дерьмовых бюро и дерьмовых начальников, которых необходимо спасать в первую очередь!.. — Он приблизил к Греберу свое худое лицо. — Знаешь что, солдат? Никогда ничего не поймешь, пока тебя самого по башке не стукнет! А когда ты, наконец, понял — уже поздно. Эх вы, фронтовик! — он сплюнул. — Вы, храбрый фронтовик, с иконостасом на груди! Восемнадцать — это там, как раз там, где скребут лопаты.

Гребер отошел от коменданта. «Там, где скребут лопаты, — повторил он про себя. — Там, где скребут лопаты! Неправда! Сейчас я проснусь и увижу, что я в доте, в подвале русской безымянной деревни, и тут же рядом — Иммерман, я слышу, как он ругается — и Мюкке, и Зауэр. Это же Россия, а не Германия, Германия невредима, она под защитой, она…»

Он услышал восклицания и скрежет лопат, затем увидел и людей на грудах развалин. Из лопнувшей водопроводной трубы на улицу хлестала вода. Она тускло поблескивала при свете синих лампочек.

Гребер столкнулся с человеком, отдававшим какие-то приказания.

— Это номер восемнадцать?

— Что? А ну, давайте-ка отсюда! Вы зачем тут?

— Я ищу своих родителей. Они жили в доме восемнадцать. Где они?

— Ну, откуда я могу знать? Что я, господь бог, что ли?

— Они спасены?

— Справляйтесь в другом месте. Это нас не касается. Мы только откапываем.

Ознакомительная версия.