с ноги на ногу. – Иду, и все. Впервой мне, что ли, на ночь глядя?.. – А лопату зачем взял? Может, золото ищешь? – Лицо мальчика стало серьезным.
– Я иду копать лазы к маленьким человечкам, которые живут под землей.
Тут Панчо забеспокоился, его охватил ужас.
– Не ходи, Лягушонок! Послушай ты меня, своего старого друга, своего крестного отца, не ходи! Ведь это я нашел тебя в кустах полыни, это я спас тебя от чертей. Теперь ты – христианин. Не ходи ты к своим родственникам! Послушайся старика, Лягушонок!
Туляречито стоял, потупившись, он пытался переварить эти новые для него сведения.
– Ты должен был сказать мне, что они мои родственники! – крикнул он. – Я не такой, как все. Я одинокий без моего народа, а они живут глубоко в сырой земле. Когда я прохожу мимо беличьего дупла, мне хочется там спрятаться. Мой народ, они как я, и они меня зовут. Мне надо вернуться домой, Панчо.
Панчо отступил на шаг и поднял скрещенные пальцы.
– Тогда отправляйся к своим родственникам, отправляйся к чертям. Я не могу воевать с дьяволом, я не святой. Но смотри! Я поднимаю крест против тебя и против всего вашего отродья!
И Панчо осенил его крестом.
Туляречито грустно улыбнулся и зашагал прочь.
Его сердце прыгало в груди от радости – он возвращался домой. Всю жизнь он был парией, одиноким и чужим для всех этих людей, а теперь он шел домой. Как всегда, он слышал голоса земли – где-то вдалеке паслись коровы, и их колокольчики тихо позвякивали, квохтал потревоженный перепел, тихо повизгивал койот, – этой ночью ему не придется петь свои песни, стрекот тысяч насекомых сливался в единую симфонию. Но не это интересовало сейчас Туляречито: он хотел услышать тихие голоса подземного парода.
Один раз он остановился и позвал:
– Отец! Я вернулся, – но ответа не было.
Он заглядывал в беличьи дупла и шептал:
– Эй, гномы, где вы? Не бойтесь, это я, Туляречито. Я вернулся.
Но ответа не было. Мало того, он и не чувствовал, чтобы где-то поблизости были гномы. Туляречито знал, что где-то тут, совсем рядом пасутся олень с оленихой, знал, что за кустом стоит в засаде, поджидая кроликов, дикая кошка. Все это он чувствовал, хотя и не видел. А вот гномы не подавали никаких признаков жизни.
Из-за гор вышла полная сахарная луна.
– Сейчас звери выйдут на охоту, – тихим шепотом, почти как безумный, произнес Туляречито, – тогда и мой народ появится.
На краю ложбины заросли обрывались. Дальше начинался фруктовый сад – массивные зеленые кроны деревьев. Это был сад Берта Мэнро. Когда усадьба стояла заброшенная – тогда здесь водились черти, – Туляречито частенько приходил сюда по вечерам, лежал под деревом, глядя на звездное небо, и своими нежными пальцами перебирал звезды. Войдя в сад, он понял, что где-то здесь, совсем рядом, живут гномы. Он еще не слышал их, но знал, что они тут. Он стал звать их, но они не появлялись.
– Может, им не нравится, что сейчас так светло, – сказал он, глядя на полную, яркую луну.
Под большим персиковым деревом Туляречито вырыл нору – очень глубокую и довольно широкую, в три фута шириной. Он работал всю ночь, останавливаясь на минутку лишь для того, чтобы послушать, не появились ли гномы. Он ничего не слышал, но был уверен, что они где-то рядом. На рассвете он бросил работу, забрался в кусты и уснул.
После завтрака Берт Мэнро вышел проверить капкан, – он недавно поставил капкан на койота, – и обнаружил под деревом нору.
– Что за черт! – буркнул он. Потом сообразил: – Наверно, ребятишки роют туннель. Но это же опасно! Вдруг их засыплет, или кто-нибудь свалится в яму и сломает ногу?
Он вернулся в дом, взял лопату и забросал нору землей.
– Мэнни, – спросил он у младшего сына, – это не ты вырыл яму в саду?
– Э-а! – сказал Мэнни.
– А не знаешь, кто?
– Э-а! – сказал Мэнни.
– Понимаешь, кто-то вырыл глубокую яму. Это опасно. Скажи ребятам, чтоб не копали, а то их засыплет.
Спустилась ночь. Туляречито проснулся и вылез из кустов. Увидев, что ямы нет и труды его пропали даром, он зарычал как зверь, но потом подумал и даже рассмеялся.
– Они тут были, – решил он. – Они не знали, кто вырыл яму, испугались и снова зарыли ее. Сурки тоже так делают. А вот теперь я спрячусь, и когда гномы придут зарывать нору, я им скажу, кто я такой. И тогда они возьмут меня к себе.
Туляречито снова принялся копать и вырыл нору еще глубже вчерашней, потому что земля была уже рыхлая. Перед самым восходом солнца он спрятался в кустах и стал наблюдать.
Перед завтраком Берт Мэнро снова вышел посмотреть капкан и опять наткнулся на яму.
– Вот черти! – выругался он. – Неймется им… Нет, без Мэнни здесь не обошлось!
Он осмотрел яму и стал сбрасывать в нее землю ногой. Дикий крик, похожий на рычанье зверя, заставил его обернуться. По-лягушачьи подпрыгивая на своих длинных ногах и размахивая лопатой, на него шел Туляречито.
Когда Джимми вышел позвать отца к столу, он оторопел. Берт Мэнро лежал на куче земли с разбитой головой. По его подбородку текла кровь. Из ямы кто-то полными лопатами выбрасывал землю.
Джимми решил, что этот человек убил его отца и собирается теперь зарыть тело. Одурев от страха, он бросился в дом и стал обзванивать соседей.
Сбежалось полдюжины мужиков. Туляречито сражался как раненый лев и сопротивлялся до тех пор, пока его не стукнули по голове его же собственной лопатой. Тогда его связали и отправили в тюрьму.
В Салинасе мальчика обследовала медицинская комиссия. Когда врачи задавали ему разные вопросы, он смущенно улыбался и ничего не отвечал. Франклин Гомес рассказал комиссии все, что знал о нем, и просил оформить его опекуном.
– Поверьте, мистер Гомес, это невозможно, – сказал в конце концов судья. – Вы говорите – он добрый мальчик. Но вчера он пытался убить человека. Поймите, мы никак не можем оставить его на свободе. Рано или поздно, он опять на кого-нибудь кинется.
Поразмыслив, судья решил отправить Туляречито в Напу, в сумасшедший дом для преступников.
Элен Ван Девентер была высокая женщина с правильным, красивым лицом и трагическими глазами. Всю свою жизнь она воспринимала как одну большую трагедию. Кто-то отравил ее персидского котенка, и Элси – ей тогда было пятнадцать лет – выглядела безутешной вдовой. Она оплакивала его в продолжение шести месяцев – не напоказ, а сдержанно, тихо. Когда умер ее отец, – а умер он шесть месяцев спустя после
