рваные, а кроме того, механик почему-то иногда пускает их кверху ногами.
Рабкор
Яков Иванович Стригун со своей супругой променяли два кровных пятака на право посмотреть чудную картину «Тайна склепа» — американскую трюковую, с участием любимицы публики.
— Садись, Манечка, — бормотал Стригун, пробираясь с супругой в 20-й ряд.
Манечка села, и в зале свет погас. Затем с балкона кто-то плюнул, целясь Манечке на шляпу, но промахнулся и попал на колени.
— Не сметь плевать! Хулиганы, — вскричал Стригун, как петух.
— Молчи, выжига, — ответила ему басом тьма с балкона.
— Я жаловаться буду! — крикнул Стригун, размахивая кулаками в темноте и неясно соображая, кому и на кого он будет жаловаться.
— Если не замолчишь, плюну тебе, мне твоя лысина отчетливо видна, отсвечивает, — пригрозила тьма.
Стригун накрылся шапкой и прекратил войну.
На экране что-то мигнуло, раскололось надвое, пошел темными полосами дождь, а затем выскочили огненные и неизвестно на каком языке слова. Они мгновенно скрылись, а вместо них появился человек в цилиндре и быстро побежал, как муха по потолку, вверх ногами. Крышей вниз появился дом, и откуда-то из потолка выросла пальма. Затем приехал вверх колесами автомобиль, с него, как мешок с овсом, свалился головою вниз толстяк и обнял даму.
Дружный топот потряс зал.
— Механик, перевернись! — кричала тьма.
Яркий свет залил зал, потом стемнело и на экран вышел задом верблюд, с него задом слез человек и задом же помчался куда-то вдаль.
В зале засвистали.
— Задом пустил механик картину! — кричали на балконе.
На экране вдруг лопнуло, как шарообразная молния, и затем под тихий вальс на экране выросла вошь величиной с теленка.
— Вот мерзость, — сказала в ужасе Манечка, — и к чему она в склепе, не пойму?
К первой вши прибавилось 7 новых, и они с унылыми мордами, шевеля лапками, понесли гроб. Рояль играл мазурку Венявского [197]. В гробу лежал человек, как две капли воды похожий на Стригуна. Манечка охнула и перекрестилась, Стригун побледнел. Выскочила огненная надпись:
«Вот что ждет тебя, железнодорожник, если ты не будешь ходить в баню и стричься!»
— И бриться! — завыл балкон, — скинь вшу с экрана! Вшей вчера видали, даешь «Тайну склепа»!
Музыка заиграла полечку. Выскочили слова «Чаплин женился!» и опять исчезли. Вместо них показались на потолке ноги в белых гетрах. Потом все исчезло с экрана. Несколько мгновений сеялись какие-то темные пятна, затем и они пропали. Вышла маленького роста личность в куцем пиджаке и объявила:
— Сеанс отменяется, так как у механика перегорели угли.
Зал приветствовал его соловьиным свистом, и публика, давя друг друга, кинулась к кассе.
Возле нее еще долго бушевала толпа, получая обратно свои пятаки.
Праздник с сифилисом. По материалу, заверенному Лака-Тыжменским сельсоветом
В день работницы, каковой празднуем каждогодно марта восьмого дня, растворилась дверь избы-читальни, что в деревне Лака-Тыжма, находящейся под благосклонным шефством Казанской дороги, и впустила в избу-читальню местного санитарного фельдшера (назовем его хотя бы Иван Иванович).
Если бы не то обстоятельство, что в день 8 марта никакой сознательный гражданин не может появиться пьяным, да еще на доклад, да еще в избу-читальню, если бы не то обстоятельство, что фельдшер Иван Иванович, как хорошо известно, в рот не берет спиртного, можно было бы побиться об заклад, что фельдшер целиком и полностью пьян.
Глаза его походили на две сургучные пробки с сороковок русской горькой, и температура у фельдшера была не свыше 30 градусов. И до того ударило в избе спиртом, что председатель собрания курение прекратил и предоставил слово Ивану Ивановичу в таких выражениях:
— Слово для доклада по поводу Международного дня работницы предоставляется Ивану Ивановичу.
Иван Иванович, исполненный алкогольного достоинства, за третьим разом взял приступом эстраду и доложил такое:
— Прежде чем говорить о Международном дне, скажем несколько слов о венерических болезнях!
Вступление это имело полный успех: наступило могильное молчание, и в нем лопнула электрическая лампа.
— Да-с... Дорогие мои международные работницы, — продолжал фельдшер, тяжело отдуваясь, — вот я вижу ваши личики передо мной в количестве восьмидесяти штук...
— Сорока, — удивленно сказал председатель, глянув в контрольный лист.
— Сорока? Тем хуже... То есть лучше, — продолжал оратор, — жаль мне вас, дорогие мои девушки и дамы... Пардон!.. Женщины... Ибо чем меньше населения в данной области, как показывает статистика, тем менее заболеваний венерическими болезнями, и наоборот. И в частности, сифилисом... Этим ужасающим бичом для пролетариата, не щадящим никого... Знаете ли вы, что такое сифилис?
— Иван Иванович! — воскликнул председатель.
— Помолчи минутку. Не перебивай меня. Сифилис, — затяжным образом, икая, говорил оратор, — штука, которую схватить чрезвычайно легко! Вы тут сидите и думаете, что, может быть, вы застрахованы? — (Тут фельдшер зловеще засмеялся.) — Ха!.. Шиш с маслом. Вот тут какая-нибудь девушка ходит в красной повязке, радуется, восьмые там марты всякие и тому подобное, а потом женится и, глядишь, станет умываться в один прекрасный день... сморкнется — и хлоп! Нос в умывальнике, а вместо носа, простите за выражение, дыра!
Гул прошел по всем рядам, и одна из работниц, совершенно белая, вышла за дверь.
— Иван Иванович! — воскликнул председатель.
— Виноват. Мне поручено, я и говорю. Вы думаете, что, может, невинность вас спасет? Го-го-го!.. Да и много ли среди вас неви...
— Иван Иванович!! — воскликнул председатель.
Еще две работницы ушли, оглянувшись в ужасе на эстраду.
— Придете вы, например, сюда. Ну скажем, бак с кипяченой водой... То да се... Жарко, понятное дело, — расстегивая раскисший воротничок, продолжал оратор, — сейчас, понятное дело, к кружке... Над вами: «Не пейте сырой воды» и тому подобные плакаты Коминтерна, а перед вами сифилитик пил, со своей губой... Ну скажем, наш же председатель...
Председатель без слов завыл.
Двадцать работниц с отвращением вытерли губы платками, а кто их не имел — подолами.
— Чего ты воешь? — спросил фельдшер у председателя.
— Я никаким сифилисом не болел!! — закричал председатель и стал совершенно такой, как клюква.
— Чудак... Я к примеру говорю... Ну скажем, она, — и фельдшер указал трясущимся пальцем куда-то в первый ряд, который весь и опустел, шурша юбками.
— Когда женщина 8-го марта... достигает половой, извините за выражение, зрелости, — пел с кафедры оратор, которого все больше развозило
