Две пушки в любое время могли быть присоединены к тому или другому батальону. Зарядные ящики стояли неподалеку, в каких-нибудь двухстах шагах, под защитой деревьев. Ближе, в какой-нибудь сотне шагов, стояли на дороге пороховые ящики, а в тридцати шагах высились строения фольварка.
– Выгнали? – издали спросил генерал у подъезжавшего улана.
– Согласно приказу.
Сокольницкий во главе нескольких взводов сам направился в деревушку. Как только пехотинцы вошли в нее, был отдан приказ поставить ружья в козлы и приняться за работу. Солдаты под руководством офицеров и мужики под руководством солдат стали быстро срывать солому с крыш и уносить ее далеко за околицу. В поле солому укладывали в ряд, чтобы засыпать ее землей и сделать таким образом бруствер. Когда стропила всех хат были обнажены, мужикам приказали таскать на накаты хат навоз, приготовленной для удобрения, и обильно поливать его водой и навозной жижей. За час напряженного труда все накаты были покрыты толстым слоем разжиженного навоза. Тогда мужики стали таскать туда сорванные с петель двери, шкафы, лавки, бочки и устраивать из них убежища и укрытия для стрелков. Одновременно они разобрали все плетни, которыми с обеих сторон была обнесена дорога при въезде в деревню, и вырубили деревья, которые могли служить неприятелю прикрытием в поле. В самой деревне, на южном конце ее, мужики под надзором вооруженных штыками солдат поспешно рыли на всем протяжении дороги два широких и глубоких рва.
Вырытой из рвов глиной мужики покрывали уложенную солому, делая наскоро траншею. Они вкатывали во рвы по самые оси телеги с высокими грядками, наполненные камнями, рухлядью, навозом и засыпанные доверху землей. Сбив крест-накрест срубленные за деревней толстые осокори, мужики в промежутках вкапывали их в землю. Пространство между осокорями они тщательно заполняли фашинами, землей, навозом, плетнями, которые были снесены в деревне перед хатами, чтобы они не загораживали проходов и не мешали быстрому передвижению войск.
В проходах между хатами и густо настроенными ригами мужики тоже копали траншеи, насыпали валы, ставили позади них двойные палисады, вкапывали засеки из брусьев и балок. Хаты, стоявшие на отшибе, разобрали совершенно, так как их невозможно было включить в район укреплений.
Когда южный конец деревни со стороны поля был уже более или менее укреплен, Сокольницкий направил десять рот для разрушения дороги в Надажин. Солдаты сравняли с полях все рвы и канавы, снесли все изгороди, срубили все деревья. Остальные восемь рот были посланы на другую работу. После того как все проходы в деревню, особенно с южной стороны, были закрыты, остались еще неиспользованные бревна, балки и половины ворот, которые приказано было прислонить к стенам хат, выдавшихся на улицу, и обложить снаружи толстым слоем мокрого навоза Солдаты с мужиками продолжали разбирать отдельные риги, укрепляли места послабее, подпирали снаружи засеки и насыпали, насыпали землю без конца.
Батальон шестого полка под командой легионера Серавского, стоявший ближе всего к Малым Фалентам и плотине, был лучше всего прикрыт лесом, поэтому он больше всего работал по укреплению деревушки.
Было уже после полудня, когда подготовка к отражению нападения была более или менее закончена. Пока солдаты таскали на крестьянских носилках землю и навоз, переносили бревна и другие тяжести, они измазались в грязи, вспотели, а главное проголодались. Был дан сигнал на отдых. Солдатам разрешили подкрепиться. Те уселись на земле и принялись было расстегивать ранцы и добывать манерки, когда вдруг через поле по вспаханной земле прискакал офицер из кавалерии Рожнецкого. Он быстро отдал рапорт командующему и во весь опор через Пухалы помчался к Михаловицам. Сокольницкий спокойно ел кусок хлеба с холодным мясом. Он поискал глазами Ольбромского и приказал ему:
– Скачите вдоль ольшаника и болот к Пухалам. Там будет дорога, которая ведет на кладбище. Обогните кладбище с той стороны и как можно дальше выезжайте в открытое поле, на небольшие пригорки прямо против Рашина. Оттуда внимательно смотрите по сторонам, особенно на Ляски, Янчевицы и Лешноволю. Как только заметите что-нибудь интересное, скачите ко мне с рапортом.
Рафал послал коня в указанном направлении и вскоре выехал за кладбище. Грунт там был полегче, песчанистей. Земля не липла к копытам, даже немного пылила. Конь бежал резвой рысью, а в душе всадника словно медный голос могучего набатного колокола, пела радость жизни.
Юноша окреп духом, воодушевился. Он узнал особое упоение, неизъяснимое, наивысшее упоение опасностью и разрушением, как при виде пожара, охватывающего в темную ночь бревенчатые строения деревни, ее частые соломенные кровли и обезумевших людей. Ему как будто и жаль, и страшно, и больно, а на самом деле им владеет неслыханная радость. Человеческий стон окрыляет душу, крик отчаяния возбуждает ее, как ветер птицу, а зрелище высоких огненных столбов дыма доставляет ей бесстыдное наслаждение.
Около корчмы под названием «Уют», на дороге, ведущей к Янчевицам, так же, как и накануне, стояла конница Рожнецкого. Часть ее можно было еще увидеть под Надажинским лесом, за Сенкоцином. Не обнаружив никакого движения этой конницы и выждав довольно долго, Рафал проехал дальше, чтобы с небольшой возвышенности окинуть взглядом более широкий горизонт. В эту самую минуту польская конница стала медленно-медленно рассыпаться эскадронами и отступать по направлению к Соколову, Коморову, Пенцицам. Краски вдали переливались в чудных лучах апрельского солнца, в густой дымке, которой окутались, подсыхая, поля. Вдруг клубы тумана, дымившегося над полями, дрогнули, точно рассеченные надвое ножом. Огромный сизый столб взлетел над уходящими эскадронами и вслед за ним над всей окрестностью, словно раскатистый окрик, пронесся громозвучный гул. Рафал весело рассмеялся. С радостью он воскликнул:
– Ага! Наконец-то!
Второй раскат, третий. Потом два почти одновременно.
– Ну! Ну! – вызывал их всадник. – Бей же, бей!
Точно отвечая на его призыв, грянули снова залпы: раз, два, три, четыре! Минута тишины – и опять, все чаще и чаще. Столбы сизого дыма и удивительно круглые или продолговатые его кольца тяжело понеслись по направлению к Лешноволе. Ряды польской конницы быстро расстраивались, снова соединялись и, все время отступая, мерным шагом шли по направлению к Пенцицам. Ольбромский увидел среди ровных полей покинутый «Уют». Напрягая зрение, он вгляделся и в далекой дымке заметил серые, движущиеся тучи. Казалось, далекий-далекий, изрезанный просеками лес приближался к нему по полям.
– Идут… – прошептал Рафал.
Сердце забилось у него в груди при виде необозримых толп. Какие-то слова, лишенные смысла и связи, звучали в ушах. Глаза не могли наглядеться. Ноги до того одеревенели, что он не в силах был дать шпору коню.
Рафал оставался на этом поле до тех пор, пока конница Рожнецкого не отошла настолько, что стала казаться таким же движущимся серым лесом. Орудийные залпы смолкли. Только ряды становились все более и более явственными. Юноша уже ясно видел сверкающий лес штыков, движения ног, краски… Кавалеристы выдвинулись вперед. Сначала можно было различить только масть коней; но вскоре обозначились цвета мундиров гусар наместника с ротами пандуров и кайзеровскими гусарами на флангах под командой генерала Шаурота, и, наконец, показалась бригада генерала Шпета.[556] Вся кавалерия на рысях мчалась к «Уюту».
Рафал дал шпору Братцу и во весь опор понесся прямо к ольшанику. Изумленными глазами искал он батальоны. Юноша не видел их нигде. Лишь около самых зарослей он заметил между деревьями развернутый строй… В Фалентах тоже никого не было. Все спало вокруг в глухом безмолвии… Ни живой души… От странной боли у всадника сжалось сердце… Конь его летел по истоптанной, изрытой копытами пашне, уходя по колено в глину. На грязной дороге, между деревьями, вблизи помещичьего дворца и резервов Серавского Рафал увидел верхом на коне Сокольницкого. Генерал смотрел в полевую подзорную трубу. Он не обратил внимания на Ольбромского, когда тот остановился перед ним, ловко, с большой силой осадив коня. Конь дышал тяжело, со свистом, а офицер обливался потом. Он чувствовал, что рана под мышкой и в боку открылась и кровь обильно течет в бандаж. Юноша был так счастлив…
Рядом со снятыми с передков пушками, повернувшись к ним лицом, стояли канониры с помощниками. Первые два помощника – рядом с жерлом, следующие два – рядом с осью, канониры – против винграда, третья пара помощников – рядом с осью передка, четвертая пара – на шаг дальше в сторону дышла и пятая еще на шаг дальше. Одиннадцатый помощник занимал место справа около самого конца дышла. Упряжные лошади неподвижно стояли, повернувшись в сторону Рашина, и пряли ушами. Зажженные шнуры фитилей горели в руках у канониров живыми, сильными и острыми язычками.
