Во имя какой справедливости, вопрошала она, мужчины требуют от женщин хранить верность, хотя сами, когда речь заходит о них, считают ее ненужной и смехотворной? Почему женщина должна оставаться целомудренной, а мужчина может себе позволить быть безнравственным волокитой и развратником? На это можно было бы ответить, что многие женщины той поры не были ни целомудренными, ни верными. Но несправедливость заключалась в другом: эти женщины считались преступными; уличив в супружеской измене, их могли подвергнуть тюремному заключению; изменив мужу, они теряли честь даже в глазах своих собственных детей, между тем как на мужей, заводивших любовные интрижки, все смотрели так, как смотрят на пьяниц или, скажем, гурманов, то есть со снисходительной веселостью, весьма близкой к сообщничеству. Такое неравенство в области чувств, считала Санд, делало трудным для женщины умной и деликатной достижение счастья — как в свободной любви, так и в браке.
Жорж Санд требовала также экономического равенства для обоих полов. В те времена замужняя женщина не могла свободно распоряжаться ни своим заработком, ни своим имуществом. До выхода замуж сама Жорж Санд (вернее, Аврора Дюпен) была полновластной владелицей поместья Ноан, унаследованного ею от бабушки. Выйдя замуж, она должна была передать управление поместьем супругу, который чуть было не разорил ее. Муж в те времена бесконтрольно распоряжался общим достоянием супругов. Замужество как бы пожизненно обрекало женщину на зависимость от мужчины, даже если по своему рождению или положению она была выше. Права на развод практически не существовало, так что женщине было очень трудно избавиться от такого порабощения. Жорж Санд требовала для женщины, как и для мужчины, права свободного расторжения брачного союза и права свободно распоряжаться своими доходами. Таковы были границы ее феминизма. Он не затрагивал вопросов гражданского равенства. Не то чтобы она сама не имела политических воззрений: она была пылкой республиканкой и социалисткой; но она не требовала для женщин ни права голосовать, ни права быть избранными. И тут она — нам это сегодня очевидно — ошибалась, ибо именно благодаря гражданскому равенству женщина мало-помалу приблизилась к равенству и в экономической области. С тех пор как женщины начали принимать участие в голосовании, депутаты, заинтересованные в их голосах, начали с бóльшим уважением относиться к их устремлениям и правам.
Однако в области нравов мало что изменилось. И сегодня половина всего человечества живет как бы в рабстве: огромное число женщин продолжают считать, что для того, чтобы выжить, им нужно продавать свое тело, причем эта необходимость всячески вуалируется различными мифами и обрядами. Против этого морального рабства законодатель почти бессилен. Освобождение женщин — дело рук самих женщин. Оно будет медленным, ибо женщинам надо освободиться не только от тирании мужчин, но и от тех представлений о мужчинах и о самих себе, которые все еще в них живут.
«Оба пола, быть может, гораздо ближе друг другу, чем принято считать, — сказал Рильке. — И великое обновление мира будет, без сомнения, состоять вот в чем: мужчина и женщина, освободившись от заблуждений, перестанут смотреть друг на друга как на противников. Они объединят свою человеческую сущность, чтобы вместе — серьезно и терпеливо — нести тяжкий груз плоти, которым они наделены от века… В один прекрасный день слова «девушка» и «женщина» будут обозначать не просто пол, отличный от мужского, но нечто присущее только им. Они перестанут быть просто дополнением и обретут законченную форму бытия — возникнет женщина в ее истинной человечности». Когда этот день придет, освобождение женщины станет также и освобождением мужчины. Ибо тиран — одновременно и раб. Прощайте.
Не готовьте для себя ненужных сожалений
Сейчас, под солнцем Монако, я читаю, querida, «Письма некоторым людям» Поля Валери, недавно опубликованные его родными. Любите ли вы Валери? Надеюсь, да. В противном случае у нас появился бы серьезный повод для разногласий. Я считаю Валери одним из двух самых умных людей, которых я знал; другим был философ Ален. Предвижу, что многим придется не по нраву это мое признание!
В одном из своих писем Валери пишет: «Историю человека щепетильного можно резюмировать так: чем дольше он живет, тем сильнее сожалеет о том, мимо чего когда-то прошел, испытав чувство неприятия. В юности он почувствовал отвращение к женщине. Любовь представлялась ему тогда чем-то отталкивающим… Повзрослев, он начал неприязненно относиться ко всему, что связано с деньгами. Некоторое время успех — даже слава — казались ему чем-то зазорным… Но то, что теперь ему осталось, — выжимки, очищенные ото всех «побочных продуктов», — оказалось столь мелким, невесомым, малозначительным и до такой степени лишенным цены, что и жизнь-то нечем было украсить. Отсюда и невеселые воспоминания о прошлом, и сожаления, и жалкий вид человека, непонятого другими, и горечь, неизбывная горечь».
Есть много верного в этих рассуждениях, относящихся к 1915 году, то есть к тому времени, когда Валери сам еще не познал славу со всеми ее «побочными продуктами». Отказываться от того, что тебе предлагает жизнь, если ты можешь принять это без ущерба для собственной чести, просто безрассудно. Да, в юности нужно познать любовь, чтобы не испытывать трагических мук и злости на самого себя в возрасте, когда любовь нам уже больше не дается. Да, нужно заслужить к старости почет, чтобы не влачить под конец жизни горестные и жалкие дни. Сам по себе успех не свидетельствует о таланте, но человека талантливого он избавляет от соблазна гнаться за успехом на склоне лет. Мораль: не следует пренебрегать ничем из того, что можно обрести в жизни, не совершая ничего недостойного.
Поэтому, когда у вас будет взрослый сын, сударыня, предостерегите его от абстрактных и крайних представлений, которые в старости обернутся горькими сожалениями. Внушите ему, что от любви остаются чудесные воспоминания. Жерар Бауэр, который находится здесь вместе со мной, пишет предисловие к «Мемуарам Казановы». Он рассказывал мне вчера о своем герое. Этот необыкновенный искатель приключений не мог пропустить ни одной юбки, ни одного ломберного стола и обладал удивительным даром рассказчика, заставлявшим окружающих искать с ним знакомства. К чему все это привело? К тому, что в зрелом возрасте он написал историю своей бурной жизни и шагнул прямо в бессмертие. Это не значит, что ваш дорогой отпрыск должен взять Казанову за образец. Только необычайно одаренный человек может сыграть в жизни столь дерзостную роль; к тому же мы живем не в восемнадцатом столетии. Я только советую ему следовать мудрым советам Горация: «Лови же день — красотку — и фортуну, — коль скоро боги тебе удачу ниспошлют».
Я прекрасно понимаю, что ясность духа, отсутствие зависти, женолюбия и честолюбия приличествуют старости, кроме того, я знаком с людьми, которые умудрялись чувствовать себя счастливыми, не имея ничего из того, что другие полагают необходимым для счастья. Я и сам стараюсь принимать свою жизнь такой, какова она есть, и не сравнивать ее с жизнью других; мне это удается, но я отдаю себе отчет в том, что подобная мудрость давалась бы мне с бóльшим трудом, будь мое существование совсем лишено радостей. Словом, не станем гнаться за благами мира сего с неприличной горячностью, но, повстречав их на своем пути, примем их с благодарностью. Редки те, кому ни разу в жизни не выпало счастья, но еще более редки те, кто сумел его сохранить. Обретя вас, дорогая, я не хочу вас терять и удерживаю подле себя. Прощайте.
После спектакля «Царь Эдип»
На днях я издали видел вас, querida, в «Комеди Франсез». Ваше одеяние — белое плиссированное платье, перехваченное золотым пояском, — делало вас похожей на злосчастного царя Фив. В Доме Софокла играли «Царя Эдипа». Я с волнением вспомнил, что впервые увидел вас именно здесь — в зале Ришелье. Вы были так хороши!
Спектакль не нарушил вашей обычной безмятежности. Так оно и должно быть. Возвышенная драма не будоражит зрителя. Страсти в ней упорядочены поэзией и умерены всемогуществом рока. Заранее известные нам события не могут нас волновать. Придя в театр, вы уже знали, что Эдип выколет себе глаза золотой застежкой, а Иокаста повесится. Вот почему вы спокойно поправляли прическу и улыбались своему соседу.
Вокруг меня раздавались поразительные речи:
— Какая прекрасная мелодрама!
— Какой великолепный детектив!
— Совсем как у Сименона! Помните «Грязь на снегу»?
Какая-то уже немолодая дама («И зачем только существуют перезрелые женщины?» — удивлялся Байрон) спрашивала:
— И чего этот болван добивается? В первые же десять минут все уже поняли то, что ему предстоит обнаружить… Иокаста, она-то отлично видит, что не следовало бы все это ворошить. У женщин есть чутье: они умеют не замечать того, что неприятно… Но этому занятому лишь самим собой мужлану непременно нужно дойти до конца. Тем хуже для него!
