Я смотрел, затаив дыхание… Фу-у-у! «Вы только поглядите, какое великолепие! — обратился я к моим спутникам. — Какое искусство маневрирования!.. А сколько опасностей!»
Да-да, они заметили, только сильно продрогли. Та же песня!..
— Что ж, тогда в путь!
Я не собирался навязываться.
Еще не совсем рассвело. Совсем рядом справа, прямо над фабрикой «Орпингтон» светилась, бледно просвечивая мглу, гигантская электрическая вывеска «Ригли». Похоже было, к сожалению, что день выдастся пасмурный, а я-то надеялся, что распогодится.
Шквалистый ветер нес сажу. Мы по-прежнему стояли у парапета в ожидании, когда я окончательно решу, возвращаться к полковнику или нет. От еще не погашенного где-то в Ист-Хэме пожара наносило желтым едким дымом. Там метались огненные сполохи, по временам высоко взмывали столбы пламени…
Значит, здесь действительно поработали цепеллины. Старичина был совсем подслеповат, а вот Вирджиния, обладавшая острым зрением, видела далеко. Я указывал ей на одно место поблизости от Кэннон-Док, куда мы ходили совсем недавно.
— Состен! — растормошил я его. — А ведь они уплыли!
— Кто уплыл?
— «Конг Хамсун», бестолковый!
И верно, ни единой мачты там уж не торчало… а парусник видно было черт знает из какой дали, он выше всех домов.
Он не стал спорить.
— Да, да, конечно!.
Мол, ничего не попишешь…
В лицо дул резкий порывистый ветер с моря. Состена била крупная дрожь.
— Ты, часом, не заболел? Не заболел, спрашиваю?
— С-с-с-сам в-в-видишь!
— Тогда вперед!
Еще триста, четыреста ярдов до конца моста. Я подхватил Вирджинию и Состена под руки.
— Ну же, поскакали, шелапуты, слышите? Я повторил им принятый порядок действий.
— Значит, садимся в 113-ый, к «Памятнику»… на Йорк-сквер выходим — вот и все дела! You, miss, вы звоните по телефону!
Отлично.
Но у Состена возникла идея:
— А может быть, сначала по чашечке кофе?
— Где ты его достанешь? Кофе… Легко сказать! В такую-то рань…
— Чашечку мокко, сударь! — заупрямился он.
— Да где же тебе подадут?
— А вон, рядом! — показал он на противоположный берег.
Я знал, что у него губа не дура…
— В «Калабаре». Знаешь такое место? Я не знал.
— На Твикенхэм, недоумок! Я-то знаю! За станцией, салун Виктора!
— В такую-то рань?
— Обязательно!
— Откуда такая уверенность?
— Нюхом чую!
Я живо вообразил кофе прямо из перколатора… Соблазнительно!
И малышке не повредит. Чашка обжигающего кофе — это то, в чем она нуждалась.
И все же я видел в этом проявление слабости. Следовало бы прямиком отправиться к дяде… вместо того, чтобы разгуливать, таскаться из кофейни в кофейню… Это все умышленные проволочки. Так мы не договаривались, и вообще это черт знает что!.. Я мог это понять, но они сбивали меня с верного пути.
— Мокко — это жизнь!
В предвкушении кофе он совершенно преобразился, глядел весело, эдаким лихим гулякою…
В ветреные дни посредине моста дуло со страшной силой… такие шквалы, что просто сносило, валило с ног. Чтобы устоять, приходилось напрягать все силы.
И как же они радовались! Дурачились, точно малые дети, притворялись, будто их сдувает, сносит ветром… чтобы я бегал за ними и ловил… расшалились!..
— Ну, хватит! — рассердился я наконец.
Они прикидывались, будто их отрывает от перил. Заводилой выступал Состен.
Я крепко взял малышку под руку. Пошли! Дружно!
Я сопротивлялся вместе с ней налегавшим порывам ветра. Настоящий ураган! А она радовалась, а она заливалась!
— Восхитительная пора — молодость! — заметил я. Состен, который шествовал позади с видом эдакого обольстителя, сердцееда, затянул пронзительным фальцетом:
Вы ль это, дамочка?
Вас видел ли вчера в метро,
Где мне дышали вы в плечо?
Он приплясывал, входил во вкус… Обрушился очередной шквал, подхватил его, откачнул, ударил о парапет. А ему и горя мало… последовал новый взрыв смеха, покатывались оба!..
Новый шквал сокрушительной силы… Мы сбавили ход, завиляли зигзагами, совсем стали… попятились… поднатужились… соединенными усилиями вжались в стену ветра…
Ну, наконец добрались, преодолели мост! Фу-у-у!.. Какой взрыв ликования! Они хохотали в полном восторге: вот была потеха!..
Я одернул на Вирджинии юбку, задравшуюся от ветра до самого подбородка. А то ведь так и заявились бы в город. Но они уже ни на что не обращали внимания… Теперь им загорелось поиграть в прятки. Сладу с ними не было!.. Я один сохранял серьезность. С них усталость как рукой сняло. Зная мой комический дар, они пристали ко мне с просьбой изобразить ворчуна, заявили, что шагу более не ступят прежде, чем я не сострою подобающую рожу, не нахмурю брови.
— Фердинанд, dear, make your face! Скорчите рожу, Фердинанд!
— Давайте, давайте, шевелитесь!
Не испытывал я желания представлять.
Вот и меня записали в шуты… Кто бы мог подумать!..
Это меня-то, воплощение заботы и сдержанности!..
