Мигель Астуриас - Ураган

— Правильно, — поддержал Лестер, — они все мистеры черт-те кто, неизвестно что…

— Все они… — начал было Макарио Айук Гайтан, нет, не хочу ругаться. Вот дон Лестер тоже из их краев, а не такой.

— Я говорю, какой бы ни был этот мистер, — продолжал Мид, — здесь они все одинаковые. Может, кто из них сам по себе и хороший человек, а на этой должности все равно становится», тем самым, что хотел сказать Макарио. — Он помолчал и прибавил: — В общем, хотите продавать — продавайте, а я не продам.

Они вышли из дому медленно, тяжелыми шагами, будто несли покойника. Бастиансито похлопывал широкополой шляпой по голенищу. Закусил губы Лино Лусеро. И низко опустил голову Хуан Состенес, словно клонили ее к земле тяжкие мысли о вопиющей несправедливости, давили, не давали распрямиться.

— Вот уедешь, а я возьму да и продам бананы, сказала Лиленд устало и включила вентилятор. Жара истомила ее.

— Нельзя. Они стоят гораздо дороже, чем нам дают. А кроме того, никогда не следует отступать перед подлостью. С этого и началось моральное поражение нашей так называемой христианской цивилизации.

— Но они же сильнее, дорогой!

— Да, сейчас они сильнее, черт их возьми, потому, что они нас грабят. Но у кроткой овечки могут оказаться волчьи зубы. Ты вот раньше писала рассказы для журналов, изображала нас в виде взрослых детей. Теперь тебе надо бы написать другой рассказ. Не про волка в овечьей шкуре, это старо, так старо, что давно протухло, нет, ты напиши лучше, как зубной врач вставил овце волчьи зубы, чтобы она могла жить среди волков.

Шляпа на голове, чемодан в руке, трубка в зубах. Лестер идет твердо, и тяжелые его шаги гулко раздаются по плитам холла. Но вдруг шаги становятся совершенно бесшумными, как во сне. Лестер не смотрит под ноги, он и так знает, чувствует подошвами своих грубых ботинок, что ступил на землю великой державы. Он идет по мягко пружинящему ковру, покрывающему пол конторы правления компании «Тропикаль платанера».

— Мистер Лестер, — говорит управляющий конторой, — у меня нет намерения ущемлять ваши интересы, но платить за бананы другую цену мы не в состоянии.

— Я просил бы вас телеграфировать в главное управление Компании. Или, может быть, вы позвоните в Чикаго? Время не ждет, наши бананы пропадут.

— Нет, мистер Лестер, мое время дороже, чем ваши бананы, я не могу терять его даром. Проще нагрузить пару судов и выбросить бананы в море.

— Но…

— Всего только пару судов, примерно миллион гроздьев… и выбросить в море.

Лестер Мид нахмурился, вынул изо рта трубку и стал набивать ее снова. Вошел секретарь, напомнил господину управляющему об очередной партии в гольф и исчез. Мид поднялся, пожал руку управляющему и пошел прочь. Он шел до тех пор, пока не услыхал звук своих шагов по плитам холла…

И вот он плывет со своим чемоданом по Атлантическому океану на одном из тех судов, что везут к нам яд, убивающий детей в материнской утробе, а увозят гигантские гроздья бананов. Как белые гробы, качаются эти суда на волнах, и горько глядеть на них.

— Флотилия гробов, — сказал Мид негру, корабельному слуге, такому высокому, что казалось, он непременно разобьет себе лоб о притолоку, но всякий раз в последний момент негр ухитрялся нагнуться.

Несколько служащих Компании плыли на том же судне. Даже в отпуске лица их хранили выражение тупого канцелярского усердия, от одежды пахло патентованными лекарствами.

Некоторые давно жили в этих местах и знали Мида, помнили сумасшедшего Швея, его смех «а-хаха-ха-ха!». А теперь Швей на бананах помешался, никому, говорит, не понять, как это бывает: берешь маленькую такую штучку грязно-кофейного цвета, вроде нароста, пахнет от нее сыростью, закапываешь в землю и смотришь на нее долгие, долгие дни, а она все такая же. И вдруг, в один прекрасный день, как пойдет в рост! Растет, растет, растет — и вот покачивается перед тобою эдакое стройное чудо.

Пассажиры, видимо, сговорились, старались поменьше сталкиваться с опасным психопатом. Тихий свист, щелчок пальцами, негромкое покашливание, и тот, кто шел по коридору, поворачивал обратно, кто стоял на палубе и любовался морем, переходил к другому борту. Мид появлялся в салоне — и все спешили выйти, а кто замешкался, делал вид, что попал сюда случайно, разыскивая слугу.

Все это заметил некий протестантский пастор и заинтересовался безобидным, на его взгляд, безумцем. Судно шло по Мексиканскому заливу, его швыряло как скорлупку, но пастор, хватаясь за стены и перила, добрался все же до палубы и уселся рядом с Лестером Мидом.

Волны вздымались к небу и падали в бездну. Наверное, так выглядела земля в первый день творения, только горы и пропасти были тогда не водяные, а из вздыбленной, мутной, едва остывшей и твердеющей материи. Лестер Мид вяло слушал рассуждения пастора о сотворении земли. Но стоило пастору сказать что-то о выращивании бананов, Лестер встрепенулся, будто только того и ждал.

— А вы думаете, ваше преподобие, — он выпрямился на своем стуле, — вы думаете, что огненная лава остыла, возникла жизнь и земля стала рождать бананы, — он повернул к пастору загорелое лицо с орлиным носом и зелеными, совсем зелеными глазами, земля стала рождать бананы для того, чтобы эти мерзавцы без конца богатели и хозяйничали как хотят по всему побережью Карибского моря?

Пастор привел подходящую к случаю цитату из Евангелия. Лестер выпрямился еще больше и схватился за стул — судно бросалось из стороны в сторону, как необъезженный конь.

— Ваше преподобие, Евангелие толкуют и так, и этак, а там сказано прямо, без обиняков, нечего подправлять да замазывать: «Если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя…» Боюсь, что служители церкви как раз тем и занимаются — пытаются эти непреклонные слова как-то смягчить в интересах некоторых людей, главным образом тех, что выручают миллионы, высасывая нашу землю и тружеников, на ней работающих. Эти люди ведут себя как разбойники на большой дороге, и при этом многие из них даже не обязательно негодяи.

Помолчали. Волны с грохотом били в борта, палуба сотрясалась от гулкой дрожи машины.

— На то он и миллионер, — продолжал Лестер Мид. — Он достаточно богат и может позволить себе такую роскошь — перестать быть негодяем…

Шляпа на голове, чемодан рядом на сиденье, трубка во рту. Совсем один, затерянный среди миллионов людей, Лестер сидит в машине и ждет, когда загорится зеленый свет. Он взял машину на вокзале, здесь, в Чикаго, а в Чикаго прибыл поездом из НьюЙорка.

Лестер крепко спал в эту ночь и проснулся рано. Лежа в постели, он слушал, как гудит, пробуждаясь, огромный город, окутанный непроницаемым серым туманом. Потянулся всем телом, простыни английского полотна приятно холодили кожу, зарылся в подушки, крепко зажмурился и наконец открыл глаза. Чувство глубокой радости заполнило душу. Как благодарить судьбу за то, что увела его, Лестера Мида, далеко от этих городов, в зеленый мир банановых зарослей?

Быстро побрился, умылся, оделся. Надел шляпу, взял портфель, трубку. Пора. Застегнул ремешок часов и побежал к лифту. Улица, тысячи людей, сутолока. Наконец он пробился сквозь толпу к какой-то машине…

«Зеленый Папа его ждет». Это звучало как издевательство. Ждать пришлось Лестеру, около трех часов просидел он в приемной, пока его наконец впустили в кабинет.

Высшее должностное лицо компании «Тропикаль платанера» восседало за письменным столом. На нем был серый легкий костюм, шелковая итальянская рубашка цвета семги и желтый галстук. Увидев Лестера, он тотчас встал, пожал ему руку, пригласил садиться! и вновь опустился в свое вращающееся кресло.

Теперь они сидели друг против друга… Зеленый Папа маленькими невыразительными глазками разглядывал Мида из-за толстых стекол очков в темной черепаховой оправе. Мид тоже глядел на него. Всего лишь какие-то доли секунды, но они достаточно хорошо рассмотрели один другого. Закурили. Зеленый Папа откинулся в кресле.

— Вы совершенно правы, мистер Мид, все это так. Однако повысить цену на бананы мы не можем. Более того — я приказал вообще прекратить закупку.

— Это нечестно.

— Мы, мистер Мид, торговое предприятие, а не общество взаимного вспомоществования, хотя благодаря ангельской доброте миллионеров-альтруистов в самом деле можно подумать, будто «Тропикаль платанера» — благотворительное заведение и существует для того только, чтобы оказывать благодеяния роду людскому, но мы — ассоциация пайщиков.

— А вы не думаете, что могут найтись пайщики, которые откажутся увеличивать свои доходы таким путем, которые просто не представляют, какими методами вы действуете, а если бы узнали, они бы устыдились.

— Пайщики видят только дивиденды.

— Разве вы знаете этих людей? Всех до одного?

— Для нас людей нет, есть держатели акций.