Казалось, они успели сильно осунуться за этот короткий промежуток, как будто давно уже голодали в своих безжизненных позах. Капитан с петлей каната в руке, опустившись на одно колено, покачивался из стороны в сторону с холодным застывшим лицом. Но полные жизни глаза его все еще поддерживали корабль; он никого не замечал, словно весь уйдя в сверхчеловеческое напряжение этого усилия. Мы прикрепили Джемса Уэйта в безопасном месте. Мистер Бэкер пробрался к нему, чтобы помочь нам. Мистер Крейтон, очень бледный, пробормотал лежа на спине: «Славно сделано!» — подарил нас, Джимми и небо презрительным взглядом и медленно закрыл глаза. То там, то сям кто-нибудь делал легкое движение, но большинство оставалось апатичным, не меняя скрюченных поз и что-то бормоча между приступами озноба. День подходил к концу; огромное и красное солнце без облаков низко спускалось, словно нагибаясь, чтобы заглянуть в наши лица. Длинные солнечные лучи, великолепные и холодные, ударяли прямо в расширенные зрачки открытых глаз, которые встречали их, не мигая. Пряди волос и спутанные бороды покрылись сединой от морской соли.
Лица были землистого цвета, и темные крути под глазами тянулись до ушей, сливаясь с провалами осунувшихся щек. Губы посинели и утончились; они с трудом двигались, словно были приклеены к зубам. Некоторые грустно усмехались, дрожа от холода под лучами солнца. Другие были печальны и спокойны. Чарли, убедившись внезапно, что молодость его не имеет никакого значения, был глубоко подавлен своим открытием и бросал вокруг испуганные взгляды. Безбородые норвежцы походили теперь на преждевременно состарившихся детей и тупо смотрели перед собой. С подветренной стороны, на краю горизонта, навстречу пылающему солнцу, вздымались гигантские волны. Огненный шар медленно погружался вниз, круглый и сверкающий, и гребни разбивались на краю лучезарного диска. Один из норвежцев, по-видимому, заметил это и, сделав огромное усилие, заговорил. Его голос поразил других и заставил их пошевельнуться. Они задвигали своими затекшими шеями и с трудом обернулись, удивленно глядя на него — одни со страхом, другие в торжественном молчании. Он что-то лепетал, обращаясь к закатывающемуся солнцу, и кивал головой; а в это время огромные волны начинали уже перекатываться через алый круг, отбрасывая свою тень поверх бушующих волн на человеческие лица. Гребень вала с громким свистящим ревом разбился о корабль, и солнце, словно потушенное им, скрылось окончательно. Лепечущий голос замер, исчез вместе со светом. Послышались вздохи. Среди тишины, наступившей внезапно после грохота разбившейся волны, раздался чей-то усталый голос:
— Этот проклятый чухонец свихнулся!
Один из матросов, привязанный за пояс, беспрерывно хлопал по палубе открытой ладонью частыми торопливыми шлепками. В сгущающейся темноте сумерек на корме вырисовалась чья-то крупная фигура, которая двинулась на четвереньках вперед: она напоминала по движениям какого-то большого осторожного зверя. Это был мистер Бэкер, обходивший группы людей. Он ободряюще фыркал на каждого из нас и щупал, крепко ли мы привязаны. Некоторые с полуоткрытыми глазами пыхтели, словно от жары, другие механически отвечали ему сонными голосами: «Есть, сэр!» Он, фыркая, переходил от одного к другому:
— Уф!.. А наша-то, поди, выворачивается! — и вдруг громким сердитым голосом накинулся на Ноульса за то, что тот отрезал длинный кусок от фала румпель-талей. — Уф… стыдитесь… румпель-тали… ничего умней не придумали… уф… а еще матрос первой статьи… уф…
Хромой был уничтожен.
— Раздобыл, что мог, чтобы привязать себя, сэр.
— Уф… привязать себя. Сапожник вы или матрос, что?., уф… Этот румпель может сейчас понадобиться… уф… Он нужнее кораблю, чем ваш хромой скелет. Уф!.. Оставьте. Оставьте себе, раз уж вы сделали это!
Он медленно пополз дальше, что-то бормоча про себя насчет «взрослых, которые хуже детей». Эта ссора подбодрила всех. Послышались тихие голоса: «Алло! Алло!..» Люди стряхивали с себя мучительную дремоту и спрашивали, делая судорожные движения:
— Что случилось? В чем дело?
Ответы прозвучали с неожиданной веселостью:
— Это подшкипер распекает за что-то хромого Джека или еще кого-то…
— Да ну?.. А за что?
Кто-то даже хихикнул. Этот инцидент оживил всех нас, как удар хлыста, как милый отголосок обычных спокойных дней. Донкин, которого страх совершенно парализовал, вдруг ожил и закричал:
— Вот, послушайте, ребята! Полюбуйтесь, как они разговаривают с нами. Почему кто-нибудь из вас не заедет ему в рожу? Бей его! Бей его! Двинь, как следует. Пусть знает наперед, что мы такие же люди, как и он! Все теперь небось отправимся к черту. Сначала дохли с голоду на этом гнилом корабле, а теперь вот помираем из-за каких-то подлых грубиянов! Бей его!
Его крики не умолкали в сгущающейся тьме. Он брызгал слюной и всхлипывал, взвизгивая:
— Бей его, бей его!
Ярость и страх, с которыми он боролся за свое презренное право на жизнь, сильнее испытывали наше мужество, чем грозные тени ночи, надвигавшейся сквозь непрерывный шум шторма. С кормы послышался голос мистера Бэкера:
— Эй, кто-нибудь там, заткните ему пасть, не то мне придется сделать это самому.
— Засохни… подавись! — крикнуло несколько голосов, раздраженных и трясущихся от холода.
— Вот как врежу тебе сейчас по роже, будешь знать, — сказал усталым голосом какой-то невидимый матрос. — Не хочу я, чтобы подшкипер беспокоился из-за такой сволочи!
Донкин замолк, затих в своем лежачем положении, погрузившись в спокойствие отчаяния. На черном небе выступили звезды, блестя над чернильным морем, которое в ответ посылало им эфемерный ослепительно белый свет, рождавшийся в черном водовороте волн. Звезды с высоты своего предвечного покоя холодно и жестко взирали на смятение земли. Они со всех сторон обступали побежденный, истерзанный корабль — безжалостные, как глаза торжествующей черни, недоступные, как человеческие сердца.
Ледяной ветер с юга ликующе завывал под мрачным великолепием неба. Холод с неудержимой силой потрясал людей, словно собираясь вытряхнуть из них все внутренности. Короткие стоны еле слышно слетали с онемевших губ. Некоторые бормотали свою жалобу на то, что уже «не чувствуют себя ниже поясницы», а те, у которых были закрыты глаза, воображали, будто в груди у них кусок льда. Многие, утратив чувствительность в пальцах, слабо, но упорно, хлопали руками по палубе, несмотря на полное изнеможение. Вамимбо отсутствующим мечтательным взором смотрел перед собой. Скандинавы не переставали, стуча зубами, бессмысленно бормотать что-то непонятное. Стойкие шотландцы решительным усилием воли удерживали свою нижнюю челюсть в неподвижности. Большие и сухие люди с запада продолжали лежать в непроницаемой угрюмости.
Какой-то человек поочередно то ругался, то зевал. У другого при дыхании хрипело в горле. Два пожилых закаленных матроса, привязанные рядом, грустно перешептывались друг с другом, вспоминая хозяйку гостиницы в Сундерланде, с которой они оба были знакомы. Они восхваляли ее материнскую заботливость и щедрость, попробовали было даже поговорить об ее бифштексах и ярком огне в нижней кухне, но слова слабо замерли на их губах, закончившись легким вздохом. Вдруг чей-то голос крикнул в холодную ночь:
— О господи!
Никто не пошевельнулся и не обратил внимания на этот возглас. Два или три человека нетвердым заученным движением закрыли лица руками, но большинство остались совершенно неподвижными. Эта оцепенелость придавала еще больше мучительной остроты мыслям, которые проносились в их сознании с быстротой и яркостью снов. Время от времени кто-нибудь из них вдруг отзывался неожиданным коротким восклицанием на волшебный призыв какой-нибудь иллюзии, затем снова погружался в молчаливое созерцание знакомых лиц и предметов. Они вызывали в памяти образы забытых морских товарищей и слышали голоса умерших и погибших капитанов. Они вспоминали веселую суету освещенных газом улиц, удушливую жару кабаков или палящее солнце в тихие дни на море.
Мистер Бэкер покинул свое ненадежное место и пополз вдоль юта, делая время от времени остановки. В темноте, на четвереньках, он напоминал хищника, рыскающего среди трупов. Добравшись до уступа, подшкипер прислонился к наветренной стороне стойки и посмотрел вниз на главную палубу. Ему показалось, что судно имеет намерение слегка выпрямиться.
«Ветер как будто утихает», — думал он. Но море вздымалось так же бурно, как и прежде. Волны злобно пенились, и подветренная палуба исчезала, как и прежде, под их шипучей белизной, напоминавшей кипящее молоко. Снасти вибрировали на одной бесконечной тягучей ноте, а ветер при каждом подъеме судна с долгим протяжным воем прорывался через ростры. Мистер Бэкер спокойно наблюдал эту картину. Вдруг кто-то рядом с ним залепетал неожиданно и очень громко, словно холод резко вырывался из него. Он продолжал: к — Ба… ба… ба… бррр… брр… ба… ба…
