— Но я никак не могу.
— Я тоже.
— У меня тут дело.
— И у меня тоже.
— Я должна быть здесь.
— И я тоже.
Она с минуту рассматривала меня.
— Миссис Эттвэлл сказала, что ты учитель.
— Да, я выступаю в роли учителя. Изучаю это дело.
— Почему? — неуверенно спросила она.
— А что такого?
— Раньше у тебя все было хорошо.
— Сейчас еще лучше. Я работаю. Одри помолчала.
— Да, тебе уехать нельзя.
— Верно.
— И мне — тоже!
— Что же, придется нам мириться с неловкостью.
— А почему должна быть неловкость? Ты же сам сказал, что уже всё пережил.
— Абсолютно. Я даже помолвлен.
Одри слегка вздрогнула и стала чертить носком туфли по гравию. Наконец она проговорила:
— Поздравляю.
— Спасибо.
— Надеюсь, ты будешь очень счастлив.
— Я просто уверен.
Она опять замолчала. Мне пришло в голову, что, посвятив её так основательно в свои дела, я имею право поинтересоваться и ею.
— А как ты тут очутилась?
— Это довольно долгая история. Когда мой муж умер…
— О! — воскликнул я.
— Да, он умер три года назад.
Говорила она ровно и чуть сурово. Истинную причину этой суровости я узнал позднее, а тогда я объяснял это тем, что ей приходится общаться с человеком, ей неприятным, то есть со мной, и мне стало еще горше.
— Какое-то время я заботилась о себе.
— В Англии?
— В Америке. Мы уехали в Нью-Йорк сразу же после того, как я тебе написала. С тех пор я жила в Америке. Здесь я несколько недель.
— А как ты очутилась в Сэнстеде?
— Несколько лет назад я познакомилась с мистером Фордом, отцом мальчика, который сейчас в этой школе. Он рекомендовал меня мистеру Эбни. Тому нужен был помощник.
— Ты зависишь от своей работы? Я хочу сказать — прости, если затрагиваю слишком личную тему, — мистер Шеридан…
— Нет, денег он не оставил.
— А кем он был? — решился я. Я чувствовал, что говорить об умершем ей больно, во всяком случае — со мной, но тайна Шеридана изводила меня пять лет, я хотел узнать побольше о человеке, перевернувшем всю мою жизнь, даже не появившись в ней.
— Он был художник. Друг моего отца.
Мне хотелось подробностей. Какой он был с виду, как говорил, чем отличался от меня. Но было ясно, что ей не хочется говорить о нем, и, чувствуя обиду, я все-таки уступил ей, подавив свое любопытство.
— Так у тебя только и есть эта работа?
— Вот именно. Если у тебя дела обстоят так же, ну что ж, тут мы и останемся.
— Останемся, — эхом повторил я.
— Мы должны сделать положение легче для нас обоих.
— Конечно.
Она посмотрела на меня своим странным взглядом, широко раскрыв глаза.
— А ты похудел, Питер.
— Вот как? Страдания, думаю. Или физические упражнения.
Одри отвела взгляд и закусила губу.
— Ты ненавидишь меня, — отрывисто бросила она. — И все эти годы ненавидел. Что ж, неудивительно.
Отвернувшись, она медленно побрела прочь, и тут мне открылась вся низость моей роли. С самого начала я только и старался побольнее кольнуть её, мелко ей отомстить. За что? То, что случилось пять лет назад, — моя вина. Нельзя позволить уйти ей. Я чувствовал себя подлым гадом.
— Одри! — крикнул я.
Она остановилась. Я подбежал к ней.
— Одри, — начал я, — ты ошибаешься. Если я кого и ненавидел, то только себя. А тебя я понимаю…
Губы её чуть приоткрылись, но она молчала.
— Я понимаю, почему ты так поступила. Теперь я вижу, каким я был пять лет назад.
— Ты так говоришь, чтобы помочь мне, — тихо произнесла она.
— Нет, я уже давно это понял.
— Я безобразно обошлась с тобой.
— Ничего подобного. Определенному сорту мужчин очень нужна… встряска. И они получают её, рано или поздно. Так случилось, что свою я получил от тебя. Но это не твоя вина. Я бы всё равно получил, что следует. — Я засмеялся. — Судьба караулила меня за углом. Ей страшно хотелось чем-то меня оглоушить. Под рукой оказалась ты.
— Прости, Питер.
— Чепуха! Ты вбила в меня немножко разума. Вот и всё. Каждому человеку требуется образование. Большинство получают его в малых дозах. Мои деньги мешали его получить. К тому времени, как я встретил тебя, мне уже здорово недодали, и я получил все одним махом.
— Ты великодушен.
— Ну, что ты! Я просто вижу всё яснее, чем раньше. В те дни я был истинной свиньей.
— Вот уж нет!
— Был, был. Ладно, не будем из-за этого ссориться.
В доме прозвенел колокольчик, призывая к завтраку, и мы повернули к двери. Когда я отступил, пропуская её, Одри остановилась.
— Питер… Питер, будем разумны. Зачем нам испытывать неловкость? Давай притворимся, будто мы старые друзья, которые теперь встретились. Да и почему «притворимся»? Ведь недоразумения разъяснились, и мы опять друзья, правда?
Одри протянула руку. Она улыбалась, но глаза смотрели серьезно.
— Ну, что? Старые друзья, Питер? Я взял её руку.
— Старые друзья.
И мы отправились завтракать. На столе рядом с моей тарелкой лежало письмо от Синтии.
1
Приведу его полностью. Написано оно было с борта яхты «Русалка», стоявшей на якоре в Монако.
«Мой дорогой Питер, где же Огден? Мы ждем его каждый день. Миссис Форд извелась от беспокойства. Она без конца спрашивает меня, есть ли у меня новости, и ужасно утомительно каждый раз отвечать, что их нет.
С Вашими возможностями Вы уже давно могли бы похитить его. Действуйте быстро. Мы полагаемся на Вас. Спешу, Синтия».
Я несколько раз прочитал это деловитое послание — днем, и после обеда, и вечером, чтобы поразмыслить над ним в одиночестве. Выйдя из дома, я побрел к деревне.
На полпути я вдруг понял, что кто-то идет за мной следом. Вечер был темный; ветер, свистящий в деревьях, усиливал пустынность деревенской дороги. В такое время, в таком месте особенно неприятно услышать шаги позади.
Неопределенность нервирует. Резко развернувшись, я на цыпочках двинулся обратно. И не ошибся. Минуту спустя в потемках обозначилась темная фигура, и восклицание, раздавшееся, когда я перестал таится, доказало, что я застал преследователя врасплох.
Последовала короткая пауза. Я ожидал, что человек, кто бы он ни был, рванется бежать, но он шагнул вперед.
— Прочь с дороги! — крикнул я, и моя трость агрессивно проскрежетала по гравию: я вскинул её, готовый к неожиданным поворотам событий. Пусть знает, что у меня есть какое-то оружие.
Намек скорее обидел, чем напугал преследователя.
— Ну, босс, к чему грубить, — укоризненно попенял он хриплым полушепотом. — Я ж ничего не затеваю.
У меня сложилось впечатление, что голос этот я слышал, но не мог вспомнить — где.
— Зачем вы меня преследуете? — спросил я. — Кто вы?
— Да вот, хочу поболтать. Я вас приметил еще под фонарем, да и пристроился в хвост. Игру-то я вашу раскусил.
Теперь я узнал его. Если только в окрестностях Сэнстеда не появилось двух человек из Баури, то это — тот самый, кого я видел в среду вечером; тот, кто навлек на себя неодобрение мисс Бенджэфилд.
— Не понимаю, — сказал я. — Какая игра?
— Да ну вас, — отмахнулся он. — Шутки шутками, а зачем вы терлись вчера возле дома? Мальчишку выслеживали?
— Так это вы на меня наткнулись?
— Ну! Подумал было, что дерево. Чуть нокаут не получил.
— Зато я получил. Видно, вы очень торопились.
— А то! — просто согласился человек и сплюнул. — Вот что, — завел он снова, облегчив душу критикой этого захватывающего эпизода. — Золотце это — прямо потрясный паренек. Я подумал, это взрыв какой, когда он заголосил. Но не будем тратить время. Оба мы за ним охотимся.
— Что вы имеете в виду?
— Да хватит придуриваться. — Он сплюнул. Видимо, этим незатейливым способом он умел выражать всю гамму чувств. — Я же вас знаю!
— Тогда у вас есть преимущество. Хотя мне кажется, что и я вас видел прежде. Это ведь вы были в «Перьях» в среду вечером и пели что-то такое про собаку?
— Точно. Я и был.
— Откуда вы меня знаете?
— Аи, да кончай ты придуриваться, Сэм!
И в голосе у него мне послышалась невольное восхищение.
— Нет, скажите, кто я, по-вашему? — терпеливо спросил я.
— Ах, чтоб тебя! Но тебе меня не обдурить! Ловкач ты, Сэм Фишер, вот ты кто. Я тебя знаю.
Я онемел от удивления. Поистине, некоторым славу прямо навязывают.
— Я, тебя, Сэм, никогда не видал, — продолжал он. — Но знаю, это ты. И скажу тебе, как я докумекал. Во-первых, только ты да я знаем, что Золотце тут. Мои ребята ловко умыкнули его из Нью-Йорка. И я слыхал, что ты приехал сюда за ним. Ну вот, когда я наткнулся на типа, который следит тут за мальчишкой. Так кто ж это выходит, как не ты? А этот тип говорит как пижон-ученый, — и ты так говоришь. Так что кончай придуриваться, Сэм, давай перейдем к делу.
