— О, так вы были в Бразилии?
Кажется, я, как это часто со мной случается, ляпнул что-то не то. Он удивленно уставился на меня.
— Разве вы не знали, что я был в Бразилии?
— К сожалению, нет. Мне никто ничего не рассказывал.
— Я-то думал, вас ввели в курс дела. Глупо посылать репортера, ничего ему заранее не объяснив.
Я со своей тонкой проницательностью сразу понял, что тут какая-то путаница.
— Вы ждали репортера?
— Разумеется, я ждал репортера. Разве вы не из «Дейли Экспресс»?
— Нет, к сожалению.
— Я думал, вы пришли взять у меня интервью о моей экспедиции в Бразилию.
— О, значит, вы ученый?
Кажется, я снова что-то ляпнул. Он был явно задет.
— А кто же я, по-вашему? Разве имя Планк вам ничего не говорит?
— Так вы Планк?
— Разумеется.
— Подумать только, какое странное совпадение, — сказал я, крайне заинтригованный. — Понимаете, я разыскиваю одного типа, которого тоже зовут Планк. Не вас, конечно, а кого-то другого. Тот, кто мне нужен, скорее всего, простой парень, от сохи, сын у него моряк. Раз уж вы с ним однофамильцы, наверное, вам будет интересно послушать одну занятную историю. Взгляните-ка на эту безделушку, — сказал я, протягивая ему кикимору.
Он в изумлении воззрился на нее.
— Откуда она у вас? Это редкий образчик древнего туземного искусства, я приобрел ее в Конго, потом продал сэру Уоткину Бассету.
Я был поражен.
— Значит, это вы ему ее продали?
— Конечно, я.
— С ума сойти!
Меня разбирала бойскаутская гордость. Мне ужасно нравился этот Планк, и я был счастлив, что смогу сделать для него доброе дело. Вот сейчас он растроганно воскликнет: «Благослови вас Бог, Бертрам Вустер!» Впервые я порадовался, что Стиффи поручила мне это дело.
— Тогда вот что я вам скажу, — начал я. — Дайте мне пять фунтов и…
Я осекся. Он смотрел на меня пристальным холодным взглядом, наверное, такой же взгляд он устремлял на ныне покойных львов, леопардов, антилоп-гну и прочих, чьи останки красовались на стенах холла. Мне рассказывали у нас в «Трутнях», что точно так же смотрит Проссер Денежный мешок, наш клубный миллионер, если кто-нибудь попробует попросить у него в долг пару-тройку монет, чтобы продержаться до будущей среды.
— Ах, вот оно что! — сказал Планк с таким омерзением, что впору самому папаше Бассету. — Теперь я понял, что вы за птица. Где только таких не встретишь! Никаких пяти фунтов, любезнейший. Ни с места! Сейчас вызову полицию.
— В этом нет необходимости, сэр, — произнес почтительный голос, и через французское окно в комнату вошел Дживс.
При его появлении глаза у меня полезли на лоб и я, по-моему, даже издал удивленный возглас. Вот уж кого никак не ожидал увидеть, так это Дживса, и при всем желании не мог взять в толк, как он здесь очутился. Иногда мне кажется, что он умеет дематериализоваться, как эти типы, что живут в Индии, — факиры, что ли, — которые растворяются в воздухе где-нибудь в Бомбее, а через пять минут обнаруживаются в лучшем виде, скажем, в Калькутте или еще подальше.
Не мог я также уразуметь, как он догадался, что его господин попал в переделку и срочно нуждается в помощи, разве что прибег к телепатии, вроде бы так называется это явление. И вот он здесь, — голова с сильно выступающим затылком, спокойный взгляд светится умом, — а как же иначе, ведь он столько рыбы поедает, — и я безмерно рад его появлению. По собственному опыту знаю, какой он непревзойденный маг в деле вытаскивания тех, кто ухитрился сесть в лужу, а я сейчас сидел в ней по самые уши.
— Майор Планк? — спросил Дживс. Планк вылупил глаза.
— А вы кто такой, черт побери?
— Главный инспектор Уитерспун, сэр, Скотланд-Ярд. Этот человек пытался выманить у вас деньги?
— Да, именно этим он тут и занимался.
— Так я и предполагал. Мы давно за ним следим, но до сих пор не удавалось поймать его на месте преступления.
— Стало быть, он отъявленный жулик?
— Совершенно верно, сэр. Он известная личность в преступном мире, специализируется на выманивании денег. Обычно проникает в дом, рассказывает какую-нибудь правдоподобную небылицу и вымогает деньги.
— Видно, он и не на такое еще способен. Похоже, крадет вещи и пытается их продать. Взгляните на статуэтку, которая у него в руках. Я ее продал сэру Уоткину Бассету, который живет в «Тотли-Тауэрсе». У этого типа хватило наглости явиться сюда и предложить ее мне за пять фунтов.
— Неужели, сэр? С вашего позволения я конфискую указанный предмет искусства.
— В качестве вещественного доказательства?
— Совершенно верно, сэр. А теперь я доставлю этого субъекта в «Тотли-Тауэрс» для очной ставки с сэром Уоткином.
— Разумеется, действуйте. Его следует проучить. Вид у него жуликоватый. Я сразу заподозрил, что его разыскивает полиция. Давно вы следите за ним?
— Очень давно, сэр. В Скотланд-Ярде он известен под кличкой Тирольский Джо, потому что он не расстается с тирольской шляпой.
— Он и сейчас в ней пришел.
— Он без нее ни шагу.
— Неужели у него не хватает ума прибегнуть к самой примитивной маскировке?
— Видите ли, сэр, ход мысли подобных индивидуумов с трудом поддается логическому анализу.
— Так вы полагаете, что нет необходимости звонить в полицейский участок?
— Нет, сэр. Я возьму его под стражу.
— Хотите, я для верности стукну его по голове зулусской дубинкой?
— Это необязательно, сэр.
— Все-таки надежнее.
— Благодарю вас, сэр. Уверен, он не окажет сопротивления.
— Ладно, поступайте, как считаете нужным. Но смотрите, чтобы не удрал.
— Приму все меры, сэр.
— Упрячьте его в сырой каземат, кишащий крысами.
— Слушаюсь, сэр.
От всех этих обратных пасов, пропфорвардов, невесть откуда взявшихся камердинеров, от безответственных разговоров о зулусских дубинках котелок Бертрама Вустера варил из рук вон плохо, так что обмен мнениями состоялся не раньше, чем мы с Дживсом достигли моего автомобиля, оставленного мною у подъездных ворот.
— Дживс, как вы сказали, главный инспектор…? — спросил я, когда ко мне мало-помалу вернулся дар речи.
— Уитерспун, сэр.
— Почему Уитерспун? Хотя, с другой стороны, — я люблю рассматривать предмет с обеих сторон, — почему бы и не Уитерспун? Впрочем, едва ли сейчас уместно останавливаться на этой проблеме, мы можем обсудить ее позднее. Насущный вопрос, суть, так сказать, дела, в котором надлежит разобраться незамедлительно, это как, черт побери, вы здесь очутились?
— Я предвидел, что мое появление может оказаться для вас немного неожиданным, сэр. Я поспешил за вами немедленно, как только услышал о признании, которое сделал сэр Уоткин в разговоре с мисс Бинг. Я предполагал, что, беседуя с мистером Планком, вы можете попасть в неловкое положение, и надеялся, что успею перехватить вас, прежде чем вы вступите в общение с ним.
К сожалению, мне почти совсем не удалось проникнуть в смысл вышесказанного.
— Что еще за признание сэра Уоткина?
— Упомянутое признание было сделано в разговоре, состоявшемся сразу после обеда, сэр. Мисс Бинг мне сообщила, что хочет в последний раз воззвать к лучшим чувствам сэра Уоткина. Как известно, мисс Бинг принимает близко к сердцу историю, связанную со статуэткой из черного янтаря. Ей казалось, что имеет смысл хорошенько усовестить сэра Уоткина. К ее большому удивлению, едва она приступила к разговору, сэр Уоткин добродушно рассмеялся и спросил, умеет ли она хранить тайну. После чего признался, что в истории, которую он поведал мистеру Траверсу, нет ни слова правды и что на самом деле он заплатил майору Планку за упомянутый предмет искусства тысячу фунтов.
Прошло немало времени, прежде чем мне удалось понять, о чем он толкует.
— Тысячу соверенов?
— Да, сэр.
— Не пятерку?
— Нет, сэр.
— Вы хотите сказать, что он солгал дяде Тому?
— Да, сэр.
— Но какого черта?
Сейчас скажет, что понятия не имеет, подумал я. Как бы не так!
— Полагаю, побудительная причина очевидна, сэр.
— Только не для меня.
— Сэром Уоткином двигало желание вызвать зависть мистера Траверса. Мистер Траверс коллекционер, а любой коллекционер чувствует себя несчастным, когда узнает, что его собрат приобрел ценный objet d'art за незначительную сумму.
Наконец я врубился. Понял, о чем речь. Узнать, что Бассет отхватил тысячефунтовую вещицу за гроши, — это же для дяди Тома все равно что испить стакан желчи с полынью. Стиффи говорила, что на нем лица не было, и я этому охотно верю. Бедняга, наверное, чуть Богу душу не отдал.
— Дживс, вы попали в самую точку. Именно этого Бассет и добивался. Его хлебом не корми, только дай отравить жизнь дяде Тому. Ну и фрукт!
