Он стоял прямо надо мной. Пот струился по всем его членам, он задыхался, его руки едва шевелились.
Подняв меч, я ударил его копье и отсек наконечник, в руке у него осталось лишь древко из ясеня. Я даже в шуме сраженья расслышал, как медь стукнула о деревянную палубу. И Аякс понял: это мой день и боги на моей стороне. Он отступил, наконец он это сделал: отступил. А я поднялся на корабль. И поджег его.
В этом пламени вы должны запомнить меня. Гектора, потерпевшего поражение, вы должны запомнить стоящим на корме того корабля, со всех сторон окруженного огнем. Гектора, труп которого Ахиллес три раза протащил по земле вокруг Трои, вы должны запомнить живым и победоносным в сверкающих серебром и медью доспехах. Я слышал эти слова от одной царицы, они запали мне в душу, и сейчас я хочу их вам повторить: помните обо мне, помните обо мне, но забудьте о моей судьбе.
Они были так молоды, что я казался им стариком. Учителем, возможно, отцом. Я видел, как они умирают, и не мог ничего поделать – такой была моя война. Обо всем остальном кто сейчас вспомнит?
Я помню, как Патрокл вбежал в жилище Ахиллеса, рыдая. Это было в день той яростной битвы и жестокого пораженья. Патрокл в слезах изумил нас Он плакал, как плачет малютка-девочка, что ловит полу материнской одежды и просится на руки, когда же мать возьмет ее на руки, она смотрит на нее снизу вверх и по-прежнему плачет. Он был героем, но рыдал как девчонка, малютка.
– Что случилось? – спросил его Ахиллес – Ты получил весть о наших домашних? Жив ли отец твой? А мой? Или, быть может, тужишь ты об ахейцах, что из-за собственной спеси погибают у своих кораблей?
Он все время лелеял свой гнев, понимаете? Но в тот день Патрокл в слезах просил выслушать его без обиды и злобы. Всего лишь выслушать.
– Сегодня величайшее горе постигло ахейцев. Те, что слыли храбрейшими, ныне лежат, раненные, на кораблях – Диомед, Одиссей, Агамемнон. Наши врачи вокруг них трудятся, пытаются вылечить раны. Ты же, воин могучий, ты один непреклонен, ты не хочешь забыть своей боли. Так услышь о боли моей, Ахиллес! Ты не хочешь сражаться, я же хочу. Вверь мне мирмидонское войско. Позволь облачиться в твои доспехи – быть может, троянцы примут меня за тебя и пустятся в бегство. Одолжи мне твои доспехи, и мы их отбросим обратно к троянской стене.
Так он просил Ахиллеса, не зная, что молит о смерти.
Ахиллес внял его речи. Видно было, что она его взволновала. И то, что он произнес в ответ, изменило ход этой войны.
– Страшная боль пронзает сердце, если видишь, как человек грабит другого лишь потому, что властью он выше. Эту боль терплю сейчас я, а обидчик мой – Агамемнон. Но оставим то, что случилось: сего не изменишь. И невозможно, наверное, питать в сердце гнев бесконечный. Я давно объявил, что не смягчусь, покуда грохот сраженья не достигнет моих кораблей. Это мгновенье настало. Возьми же мои доспехи, Патрокл, и веди в бой мирмидонян. Вмешайся в сраженье и спаси наш стан от беды. Отрази троянцев, пока они не спалили наших судов и не лишили нас надежды на возвращение. Но запомни слова мои и им повинуйся: если и вправду ты хочешь вернуть мне мою честь и славу, остановись, лишь только враги отступят от кораблей, не преследуй их в поле и возвращайся назад. Не лишай меня моей доли славы и чести. В пылу битвы не поддавайся желанию гнать троянцев до стен Приамова града. Пусть другие ахейцы их гонят, а ты, Патрокл, возвращайся назад. Возвращайся ко мне.
Он поднялся и, забыв о своей печали, воскликнул:
– А теперь поспеши, вооружайся быстрее. Я вижу, жадное пламя бушует вблизи моего корабля, не мешкай, а я соберу мирмидонцев.
Разве мог я остановить их? Разве в силах отца, разве в силах учителя повлиять на судьбу?
Патрокл облачился в блестящую медь. На ноги наложил пышные поножи с серебряными застежками. Закрыл грудь блистающим, словно звезда, панцирем Ахиллеса. Повесил на плечо меч с серебряными узорами и щит, огромный и крепкий. На гордую голову водрузил искусно сделанный шлем, грозно над ним развевался гребень из конского волоса. Наконец он выбрал копье. Но не взял Ахиллесово. То копье, что мог поднять лишь хозяин, некогда сделал из ясеня кентавр Хирон и подарил отцу Ахиллеса Пелею – на гибель враждебным героям.
Ахиллес вышел из шатра, и мирмидонцы окружили его. Эти воины были подобны хищным волкам, в их сердцах жила неукротимая дерзость. Пятьдесят кораблей привел Ахиллес к Илиону. Пять отрядов под началом пяти героев: Эвдора, Пизандра, Менеофия, Алкимедона. И моим, старца Феникса. Ко всем Ахиллес обратил суровое слово:
– Вы винили меня в непреклонности, в том, что я лелею в душе гнев свой, что я держу вас при кораблях, не пуская в бой. Ныне ждет вас сражение, к которому вы так стремились. Бейтесь отважно и доблестно!
Его голос разносился над войском, мирмидонцы сомкнулись, словно камни в плотной стене. Щит к щиту, шлем к шлему, воин к воину – при каждом движении гривы на шлемах касались соседей по строю. Патрокл возвышался во главе войска на колеснице, в которую Автомедон впряг двух бессмертных и быстрых, как ветер, коней: Ксанфа и Балия, а также Педаса – коня смертного, но прекрасного.
Ахиллес вернулся в шатер и отпер пышно изукрашенный ковчег, который его мать сама приказала погрузить на корабль; он был полон хитонов, плащей и тяжелых покровов. В нем хранился и драгоценный кубок, которым Ахиллес творил возлияния одному только Зевсу и никакому другому богу. Он вынул кубок, очистил серой, промыл прозрачной водой и, омыв себе руки, наполнил его искрящимся вином. Затем вышел наружу и, став перед войском, возливал вино и молился всемогущему Зевсу о том, чтобы Патрокл врагов отразил и с победой вернулся назад. И все мы молились о том же.
Мы налетели на троянцев, как рой свирепых потревоженных ос. От кораблей страшным эхом отозвались наши крики. И вопль Патрокла, мчавшегося впереди в пышных доспехах Ахиллеса. И троянцы увидели его. Блистательного, стоящего на колеснице рядом с Автомедоном. Они подумали: Ахиллес, И тут же у них в ополчении поднялось смятенье, а в душах – тревога. Пропасть смерти разверзлась у них под ногами, и каждый стал озираться, ища спасенья от грозной погибели. Патрокл первым метнул копье в середину неприятельских рядов и поразил Пирехма, владыку пеонян, он поразил его в правое плечо, тот со стоном рухнул на землю, пеоняне в страхе бросились в бегство, оставив наполовину сожженный корабль. Патрокл погасил огонь и устремился к другим кораблям. Троянцы, отступив, еще не бежали от кораблей, схватка была жестокой и тяжкой. Один за другим все наши герои поражали врагов, один за другим погибали троянцы, и, наконец, их ряды смешались, и они побежали, будто овцы от свирепых волков. Пыль от конских копыт поднималась столбом до небес. Вся окрестность наполнялась воплями бегущих. Патрокл в неистовстве бросался туда, где видел больше смятения, много воинов пало тогда от его руки, и много колесниц с грохотом перевернулось. Он мчался вперед в поисках Гектора, он пылал желанием умертвить его, он жаждал чести и славы. И вот Патрокл увидел его среди троянцев, пытавшихся преодолеть ров, а увидев, устремился за ним; его окружали бегущие воины, ров преграждал путь к отступлению, и к тому же из колесниц вылетали дышла, и кони вырывались на свободу, как потоки из берегов; но Гектор, Гектор поистине был величайшим воином: на поле боя он слушал свист летящих копий и стрел, знал, куда повернуться, когда биться вместе с другими, а когда в одиночку, умел прятаться и в нужный момент появляться; и сейчас легконогие кони быстро несли его прочь. И тогда Патрокл развернулся и погнал врагов назад к кораблям, отрезая им путь к отступлению и прижимая к морю, чтобы там уничтожить, – Патрокл ударил в незащищенную грудь Пронооя, увидев на колеснице оцепеневшего в ужасе Фестора, вонзил копье ему в челюсть, оно вышло с другой стороны, и Патрокл поднял копье с телом Фестора, как рыбак поднимает удочку с клюнувшей рыбой, и перебросил его, навеки застывшего с раскрытым ртом, через борт колесницы. Затем он ударил камнем в лоб Эриала – его голова раскололась под шлемом пополам, герой упал на землю, и тут же над ним распростерлась смерть. Она распростерлась и над остальными: Эримас, Амфотер, Эпальт, Тлиполем, Эхий, Пир, Ифей, Эвипп, Полимел – все они полегли от руки Патрокла.
– Стыдно! – раздался крик Сарпедона, Зевсова сына, владыки ликийцев. – Стыдно бежать от этого воина, я сражусь с ним, сражусь и узнаю, кто он.
Сказав так, он слез с колесницы. Патрокл увидел его и тоже спрыгнул на землю. Как слетаются в бой на высоком утесе два коршуна с горбатыми клювами и кривыми когтями, так они наступали один на другого. Копье Сарпедона пролетело над левым плечом Менетида Патрокла, а Патрокл троянцу попал прямо в грудь, в самое сердце. Сарпедон рухнул на землю, словно дуб, что срублен на корабельный киль. Он лежал распростертый под колесами колесницы, задыхаясь и царапая окровавленную землю ногтями. Он хрипел, как животное. Из оставшихся сил он взмолился к Главку, любимому другу:
