Агата была растрогана. Какъ красиво это было; красиво и грустно. И она была выведена. И все? Нѣтъ, это такъ грустно. Но должно же бытъ дано при этомъ какое-нибудь разъясненіе; вѣдь любовь такая сильная не растетъ на деревьяхъ.
"Но вѣдь есть же такая любовь?
"Да, можетъ быть, она существуетъ гдѣ-нибудь на островахъ блаженныхъ…" при этомъ словѣ въ немъ проснулся поэтъ: островъ блаженныхъ, и онъ продолжалъ: "и это мѣсто называется вечерней рощей, тамъ было все зелено и тихо, когда они туда пришли. Мужчина и женщина одинаковаго возраста, она блондинка, — свѣтлая, сіяющая, какъ бѣлое крыло; около нея онъ казался темнымъ. Двое, загипнотизировавшихъ другъ друга, двѣ души: пристально, улыбаясь, глядѣвшіе другъ на друга, они, молча улыбаясь, ласкались, и, улыбаясь, обнимались".
"И голубыя горы смотрѣли на нихъ…"
Вдругъ онъ остановился.
"Простите меня! Я дѣлаюсь смѣшнымъ. Сядемте на скамейку".
И они сѣли. Солнце заходило, заходило все ниже. Въ городѣ пробили башенные часы. Иргенсъ продолжалъ говорить горячо и мечтательно. Лѣтомъ, можетъ быть, онъ уѣдетъ въ деревню, будетъ лежать передъ хижиной на берегу моря, а ночью будетъ кататься на лодкѣ, Представьте себѣ, на лодкѣ въ совершенно тихую ночь. Но вотъ теперь у него такое чувство, какъ будто Агата безпокоится по поводу времени, и, чтобы удержать ее онъ сказалъ:
"Не думайте, фрекэнъ Линумъ, что я постоянно говорю о голубыхъ горахъ. Но это, правда, ваша вина, что я теперь это говорю, да, вы виноваты въ этомъ. Вы какъ-то особенно вліяете на меня, точно увлекаете меня, когда вы около. Я знаю, что говорю. Это чистота и свѣтъ въ вашемъ лицѣ, и когда вы наклоняете вашу голову немного на бокъ, тогда… Я смотрю на васъ съ эстетической точки зрѣнія, понимаете".
Агата быстро на него взглянула при этихъ словахъ, вотъ, почему онъ прибавилъ, что онъ эстетически смотритъ на нее. Она, можетъ быть, не поняла — ей было не ясно, почему онъ сдѣлалъ это замѣчаніе, и она собиралась что-то сказать, когда онъ снова заговорилъ, смѣясь:
"Я надѣюсь, что не очень вамъ надоѣлъ своей болтовней; если да, то я сегодня же отправлюсь въ гавань и утоплюсь. Да, вы смѣетесь, но… Впрочемъ, я хочу вамъ сказать, что къ вамъ очень идетъ, когда вы сердитесь; я очень хорошо видѣлъ вашъ быстрый взглядъ. И если мнѣ разрѣшено выразиться еще разъ поэтически, то я скажу, что вы одно время имѣли видъ дикой, нѣжной серны, поднимающей головку — она что-то почуяла въ воздухѣ".
"Но теперь я вамъ кое-что скажу", возразила она, поднимаясь. "Который часъ? Я нахожу, что вы очень занятно говорите, но теперь намъ нужно итти. Если я виновата въ томъ, что вы такъ много болтали, то, вѣроятно, уже вы виноваты въ томъ, что я васъ слушала и совсѣмъ забыла о времени".
Они поспѣшно оставили паркъ и сошли съ дворцоваго холма.
Когда она хотѣла войти въ музей скульптуры, онъ сказалъ, что сегодня, пожалуй, не будетъ для осмотра времени, это можно отложить до другого дня. Что она объ этомъ думаетъ?
Она остановилась и задумалась на нѣкоторое время. Потомъ начала смѣяться и сказала:
"Да, но вѣдь мы должны туда пойти; мы должны вѣдь тамъ быть. Нѣтъ, я просто начинаю грѣшить".
И они снова пошли дальше.
То, что она осталась съ нимъ, чтобъ загладить свой проступокъ, и что у нихъ обоихъ была какая-то тайна, все это втайнѣ обрадовало его. Онъ опять что-то хотѣлъ сказать, занять ее, но ей уже это больше не было интересно. Она больше его не слушала, а все спѣшила, чтобы музей не былъ запертъ до ихъ прихода. Она быстро взбѣжала по лѣстницѣ, пробѣжала мимо шедшихъ навстрѣчу людей, быстро бросала взгляды направо и налѣво, ей хотѣлось видѣть самыя выдающіяся произведенія, она крикнула: "Гдѣ группа Лаокоона? — Скорѣе. Я хочу ее видѣть". И она побѣжала отыскивать группу Лаокоона. Оказалось, впрочемъ, что у нихъ было еще добрыхъ десять минуть, которыя они могли провести болѣе спокойно.
Одну минутку ей показалось, что она чувствуетъ на себѣ мрачный взглядъ Гольдевина изъ-за угла; но какъ только она сдѣлала шагъ впередъ, чтобъ убѣдиться въ этомъ, глаза тотчасъ же исчезли, и она больше объ этомъ не вспоминала.
"Жалко, что у насъ нѣтъ больше времени", говорила она нѣсколько разъ и останавливалась то передъ одной, то передъ другой фигурой.
Пока они обѣжали первый этажъ, время уже прошло и имъ пришлось уходитъ. На обратномъ пути она опять говорила съ Иргенсомъ и казалась такой же довольной, какъ и прежде; у подъѣзда она протянула ему руку и сказала: спасибо, два раза спасибо! Онъ просилъ прощенья, что они не могли, какъ слѣдуетъ, осмотрѣть музея. Она кротко ему улыбнулась и спросила, какъ онъ можетъ такъ говорить, вѣдь онъ такъ хорошо занималъ ее, такъ хорошо! Но, несмотря на это, она все-таки морщила лобъ немного.
"Да, да, до свиданія въ Тиволи", поклонился Иргенсъ.
"Развѣ и вы тамъ будете?" спросила она удивленно.
"Меня объ этомъ просили, тамъ будутъ нѣкоторые изъ моихъ товарищей".
Агата не знала, что фру Ханка написала ему по поводу этого убѣдительную записку. — Она отвѣтила только:. — Ахъ, такъ! — поклонилась и вошла въ домъ.
Олэ дожидался ее, — она бросилась ему на шею и крикнула оживленно, радостно:
"Знаешь, какъ хороша группа Лаокоона, — и все вообще, не было времени подробно все осмотрѣть, но мы какъ-нибудь пойдемъ туда вмѣстѣ, не правда ли? Да, обѣщай мнѣ это теперь. — Я хочу итти съ тобой".
Когда Олэ и Агата вечеромъ пошли къ Тидеманъ, чтобы вмѣстѣ съ ними ѣхать въ Тиволи, Агата вдругъ сказала:
"А жалко, что и ты не поэтъ, Олэ!".
Онъ взглянулъ на нее озадаченный.
"Ты такъ думаешь?" спросилъ онъ. "Ты тогда бы меня больше любила?"
Тогда она вдругъ увидала, какъ необдуманно она поступила, — она въ сущности даже и не думала объ этомъ. Это просто случай, злой, злой случай, и она очень раскаивается въ этомъ; — она все бы отдала, чтобы вернутъ сказанное. Она остановилась, обняла крѣпко своего жениха обѣими руками посреди улицы и крикнула ему, чтобъ выпутаться какъ-нибудь:
"И этому ты вѣришь? Ну, я тебя поймала, Олэ, ха-ха-ха! Послушай, ты же не вѣришь… Честное слово, Олэ, я этого не думала. Это было такъ глупо, что я сказала, — но неужели ты вѣришь, что я подумала объ этомъ хоть минутку? Ты долженъ мнѣ отвѣтить, вѣришь ли ты этому, я хочу это знать."
"Нѣтъ, теперь я этому не вѣрю", сказалъ онъ и провелъ рукой по ея щекѣ. "Нѣтъ, дорогая дѣтка. Но что ты такъ взволновалась изъ-за такого пустяка, Агата! Даже если бъ ты это подумала, ну такъ что же? — Ну, пойдемъ теперь. Мы не можемъ, вѣдь, здѣсь оставаться и обниматься посреди улицы, глупая дѣточка, хе-хе!"
Они пошли дальше. — Она была ему глубоко благодарна, что онъ отнесся къ этому такъ спокойно. Ахъ, онъ былъ такой добрый и чуткій, — она любитъ его, Боже, какъ его любитъ!..
Но этотъ маленькій случай опредѣлилъ ея поведеніе на весь вечеръ.
Когда представленіе окончилось, всѣ собрались въ ресторанѣ. Многіе были налицо, почти вся компанія, даже Паульсбергъ съ женой; позже пришелъ и адвокатъ Гранде, таща за собой Гольдевина, учителя, который противился и упирался руками и ногами. Адвокатъ встрѣтилъ его передъ Тиволи и ему хотѣлось притащитъ его съ собой.
Какъ и всегда, болтали обо всемъ, — о книгахъ, объ искусствѣ, о людяхъ, о Богѣ, коснулись женскаго вопроса, не забыли и политики.
— Жалко, что статья Паульсберга въ "Новостяхъ" не имѣла вліянія на Стортингъ; теперь 65 голосами противъ 24-хъ было рѣшено остаться при прежнемъ положеніи вещей; пять человѣкъ изъ представителей неожиданно заболѣли и не могли принять участія въ голосованіи.
Мильде объявилъ, что онъ отправляется въ Италію.
"Но вѣдь ты теперь пишешь Паульсберга?" перебилъ его актеръ Норемъ.
"Ну, такъ что же, портретъ я могу окончить въ нѣсколько дней".
Между ними было тайное соглашеніе, что портретъ не будетъ готовъ раньше закрытія выставки; Паульсбергъ настаивалъ на этомъ. — Онъ не хотѣлъ быть выставленъ со всякимъ остальнымъ товаромъ — онъ любилъ одиночество, уваженіе. Большое окно въ художественномъ магазинѣ для одного себя.
Вотъ почему, когда Мильде объявилъ, что онъ можетъ окончитъ портретъ въ нѣсколько дней, Паульсбергъ возразилъ коротко и ясно:
"Пока я не могу тебѣ позировать, я работаю".
На этомъ разговоръ оборвался.
Около фру Ханки сидѣла Агата. Она ей тотчасъ же крикнула: "Идите же ко мнѣ, вы, съ ямочкой, сюда ко мнѣ!" И при этомъ она тотчасъ же обернулась къ Иргенсу и шепнула: "Развѣ она не мила? А?"
На фру Ханкѣ опять было сѣрое шерстяное платье и кружевной воротникъ; шея была открыта. Весна немного дѣйствовала на нее и придавала ей нѣсколько болѣзненный видъ. У нея все еще трескались губы, и она постоянно облизывала ихъ языкомъ, а когда смѣялась, дѣлала гримасу.
Она говорила съ Агатой о томъ, что скоро переѣдетъ на дачу, гдѣ надѣется видѣть ее. Онѣ будутъ собирать землянику, сгребать сѣно, лежатъ на травѣ. Вдругъ она обращается черезъ столъ къ мужу и говоритъ:
