— Гм! — произнес капитан Макмердо. «Черт бы побрал этих штатских! — подумал он про себя. — Вечно они говорят сладкие слова и стараются все уладить».
Мистер Уэнхем сел в кресло, которого ему не предлагали, вынул из кармана газету и начал:
— Вы видели это лестное сообщение в сегодняшних газетах, полковник? Правительство приобрело для себя очень ценного слугу, а вам обеспечивается прекраснейшее место, если вы, в чем я не сомневаюсь, примете предлагаемую вам должность. Три тысячи в год, восхитительный климат, отличный губернаторский дворец, полная самостоятельность и верное повышение в чине. Поздравляю вас от всего сердца! Смею думать, вам известно, джентльмены, кому мой друг обязан таким покровительством?
— Понятия не имею! — сказал капитан, принципал же его страшно покраснел.
— Одному из самых великодушных и добрых людей на свете, и к тому же из самых знатных, — моему превосходному другу, маркизу Стайну.
— Будь я проклят, если приму от него место! — зарычал Родон.
— Вы раздражены против моего благородного друга, — спокойно продолжал мистер Уэнхем. — А теперь, во имя здравого смысла и справедливости, скажите мне: почему?
— Почему? — воскликнул изумленный Родон.
— Почему? Черт подери! — повторил и капитан, стукнув тростью об пол.
— Хорошо, пусть будет «черт подери», — сказал мистер Уэнхем с самой приятной улыбкой. — Но взгляните на дело, как человек светский… как честный человек, и посмотрите, не ошиблись ли вы. Вы возвращаетесь домой из поездки и застаете — что?.. Милорд Стайн ужинает с миссис Кроули в вашем доме на Керзон-стрит. Что это, какое-нибудь странное или необычайное происшествие? Разве он и раньше не бывал у вас сотни раз при таких же точно обстоятельствах? Клянусь честью, даю вам слово джентльмена (здесь мистер Уэнхем жестом парламентария положил руку на жилет), что ваши подозрения чудовищны, совершенно необоснованны и оскорбительны для достойного джентльмена, доказавшего свое расположение к вам тысячью благодеяний, и для безупречной, совершенно невинной леди.
— Не хотите же вы сказать, что… что Кроули ошибся? — спросил мистер Макмердо.
— Я убежден, что миссис Кроули так же невинна, как и моя жена, миссис Уэнхем, — заявил мистер Уэнхем весьма энергически. — Я убежден, что наш друг, ослепленный безумной ревностью, наносит удар не только немощному старику, занимающему высокое положение, своему неизменному другу и благодетелю, но и своей жене, собственной чести, будущей репутации своего сына и собственному преуспеянию в жизни. Я сообщу вам, что произошло, — продолжал мистер Уэнхем серьезно и внушительно. — Сегодня утром за мной послали от милорда Стайна, и я застал его в плачевном состоянии, — мне едва ли нужно осведомлять полковника Кроули, что в таком состоянии окажется всякий пожилой и немощный человек после личного столкновения с мужчиной, наделенным вашей силою. Скажу вам прямо: вы поступили жестоко, воспользовавшись преимуществом, которое дает вам такая сила, полковник Кроули! Не только телу моего благородного и превосходного друга была нанесена рана, но и сердце его, сэр, сочилось кровью! Человек, которого он осыпал благодеяниями, к которому питал приязнь, подверг его столь позорному оскорблению. Разве назначение, опубликованное сегодня в газетах, не является свидетельством его доброты к вам? Когда я приехал к его милости сегодня утром, я застал его поистине в плачевном состоянии, больно было на него смотреть. И он, подобно вам, жаждал отомстить за нанесенное ему оскорбление — смыть его кровью. Вам, полковник Кроули, я полагаю, известно, что милорд на это способен?
— Он храбрый человек, — заметил полковник. — Никто никогда не говорил, что он трус.
— Его первым приказом мне было написать вызов и передать его полковнику Кроули. «Один из нас, — сказал он, — не должен остаться в живых после того, что произошло минувшей ночью».
Кроули кивнул головой.
— Вы подходите к сути дела, Уэнхем, — сказал он.
— Я приложил все старания, чтобы успокоить лорда Стайна. «Боже мой, сэр! — сказал я. — Как я сожалею, что миссис Уэнхем и я сам не приняли приглашения миссис Кроули отужинать у нее!»
— Она приглашала вас к себе на ужин? — спросил капитан Макмердо.
— После оперы. Вот пригласительная записка… стойте… нет, это другая бумага… я думал, что захватил ее с собой; но это не имеет значения, — заверяю вас честным словом, что я ее получил. Если бы мы пришли, — а нам помешала только головная боль миссис Уэнхем: моя жена страдает головными болями, в особенности весной, — если бы мы пришли, а вы вернулись домой, то не было бы никакой ссоры, никаких оскорблений, никаких подозрений. И, таким образом, исключительно из-за того, что у моей бедной жены болела голова, вы хотели подвергнуть смертельной опасности двух благородных людей и погрузить два знатнейших и древнейших семейства в королевстве в пучину горя и бесчестья.
Мистер Макмердо взглянул на своего принципала с видом человека, глубоко озадаченного, а Родон почувствовал глухую ярость при мысли, что добыча ускользает от него. Он не поверил ни единому слову во всей этой истории, но как ее опровергнуть?
Мистер Уэнхем продолжал все с тем же неудержимым красноречием, к которому он так часто прибегал во время своих выступлений в парламенте.
— Я просидел у ложа лорда Стайна целый час, если не больше, убеждая, умоляя лорда Стайна отказаться от намерения требовать поединка. Я указывал ему, что обстоятельства дела, в сущности говоря, подозрительны, — они действительно возбуждают подозрение. Я признаю это, всякий мужчина на вашем месте мог обмануться. Я сказал, что человек, охваченный ревностью, — тот же сумасшедший, и на него так и следует смотреть, что дуэль между вами должна повести к бесчестью для всех заинтересованных сторон, что человек, занимающий столь высокое положение, как его милость, не имеет права идти на публичный скандал в наши дни, когда среди черни проповедуются самые свирепые революционные принципы и опаснейшие уравнительные доктрины, и что, хотя он ни в чем не виноват, молва будет упорно его порочить. В конце концов я умолил его не посылать вызова.
— Я не верю ни одному слову из всей этой истории, — сказал Родон, скрежеща зубами. — Я убежден, что это бессовестная ложь и вы помогли ее состряпать, мистер Уэнхем. Если я не получу вызова от лорда Стайна, я сам его вызову, черт подери!
Мистер Уэнхем побледнел как полотно при этом яростном выпаде полковника и стал поглядывать на дверь.
Но он обрел себе помощника в лице капитана Макмердо. Джентльмен этот поднялся с места и, крепко выругавшись, упрекнул Родона за такой тон.
— Ты поручил свое дело мне, ну и веди себя, как я считаю нужным, а не как тебе хочется! Ты не имеешь никакого права оскорблять мистера Уэнхема подобными словами, черт возьми! Мистер Уэнхем, мы должны просить у вас извинения. А что касается вызова лорду Стайну, то ищи кого-нибудь другого, — я ничего не стану передавать! Если милорд, получив трепку, предпочитает сидеть смирно, то и черт с ним! А что касается истории с… миссис Кроули, то вот мое твердое убеждение: ровным счетом ничего не доказано. Жена твоя невинна, как и сказал мистер Уэнхем. И, во всяком случае, дурак ты будешь, если не возьмешь предложенного места и не станешь держать язык за зубами!
— Капитан Макмердо, вы говорите как разумный человек! — воскликнул мистер Уэнхем, чувствуя, что у него отлегло от сердца. — Я готов забыть все слова, сказанные полковником Кроули в минуту раздражения.
— Я был в этом уверен, — сказал Родон с злобной усмешкой.
— Помалкивай, старый дуралей, — произнес добродушно капитан. — Мистер Уэнхем не станет драться, и к тому же он совершенно прав.
— Я считаю, — воскликнул эмиссар Стайна, — что это дело следует предать глубочайшему забвению. Ни одно слово о нем не должно выйти за пределы этого дома! Я говорю в интересах как моего друга, так и полковника Кроули, который упорно продолжает считать меня своим врагом.
— Лорд Стайн едва ли будет болтать, — сказал капитан Макмердо, — да и нам оно ни к чему. История эта не из красивых, как на нее ни посмотри, и чем меньше о ней говорить, тем будет лучше. Поколотили вас, а не нас. И если вы удовлетворены, то к чему же нам искать удовлетворения?
Тут мистер Уэнхем взялся за шляпу, а капитан Макмердо пошел его проводить и затворил за собой дверь, предоставив Родону побушевать в одиночестве. Когда оба джентльмена очутились за дверью, Макмердо в упор посмотрел на посланца лорда Стайна, и в эту минуту его круглое приветливое лицо выражало что угодно, но только не почтение.
— Вы не смущаетесь из-за пустяков, мистер Уэнхем, — сказал он.
— Вы льстите мне, капитан Макмердо, — отвечал тот с улыбкой. — Но я заверяю вас по чести и совести, что миссис Кроули приглашала нас на ужин после оперы.
