Холмистые лужайки и дальние леса запрыгали перед Роско Бэньяном, как в старом немом кино. Он встал. Лицо у него было багровое, глаза сверкали.
– Я ему шею сломаю!
– Ну, если это необходимо, ломайте. Но против этого есть закон.
– Прямо сейчас и сломаю.
– А как насчет обеда?
– Я не хочу обедать.
– А я хочу, – сказал Мортимер Байлисс. – Я безумно голоден, но не могу пропустить, как вы будете ломать Кеггсу шею. Еду с вами. Я один из тех подростков, о которых пишут в газетах – охотник до острых ощущений.
Лорд Аффенхем нечасто принимал гостей в Вэли-Филдз, предпочитая выказывать радушие в клубе, но, когда принимал, Огастес Кеггс любезно облачался в старый доспех, как памятным вечером у Стэнхоупа Твайна, и спешил в бой. Огастес Кеггс, пенсионер и капиталист, по-прежнему жил феодальным духом, и если уж прислуживал, так не щадя живота, как в Шипли-холл.
Соответственно он и распахнул парадную дверь Лесного Замка перед приехавшим Биллом. Билл, переживший за последние дни значительные нервные потрясения, в первую минуту подумал было, что тронулся под их влиянием и видит галлюцинации. Затем в голову пришло более приемлемое объяснение. Кеггс, рассудил он, за соответствующую мзду нанимается на вечер к тем жителям Вэли-Филдз, которым пришла фантазия устроить вечеринку. И он сердечно приветствовал старого знакомого.
– Привет, – сказал он. – Мы частенько видимся в последнее время?
– Да, сэр, – согласился Кеггс, снисходительно улыбаясь.
– А вы, похоже, прыгаете с места на места, как альпийская серна. Кажется, я прошлый раз не сказал вам, как меня зовут? Ладно, какие могут быть тайны между старыми друзьями. Я – Холлистер.
В выпуклых глазах Кеггса блеснул почтительный интерес.
– Вот как, сэр? Не сочтите за вольность, но могу ли я спросить, не сын ли вы мистера Джозефа Холлистера из Нью-Йорка?
– Верно, моего отца звали Джозеф. Вы его знали?
– Я служил у покойного Дж.Дж.Бэньяна, а мистер Холлистер-старший частенько обедал за нашим столом. Вы поразительно на него похожи. Прошу сюда, сэр. Его милость у себя в кабинете.
Кабинет был большой, просторный, уютно обставленный в сельском стиле -изгнанный из рая лорд Аффенхем не поленился прихватить с собой все милые сердцу кресла, ковры, картины, книги и мелкие вещицы. По стенам висели его фотографии на разных этапах становления: школьник, студент, гвардеец, бульвардье, воин на полях Лооса и Соммы… Билл с интересом бы их рассмотрел, дабы узнать, всегда ли его хозяин обладал такой странной формой. Однако ему не дали – лорд Аффенхем, мрачный, словно только что получил тревожные вести, усадил его в кресло, сунул ему в руку бокал и тут же заговорил.
– Холлоуэй, – сказал он.
Билл заметил, что его зовут Холлистер. Лорд Аффенхем удивился, но сказал, что это неважно, потому что теперь они близкие друзья и он будет называть его просто Огастес.
– Почему? – с интересом спросил Билл.
– Это ваше имя.
– Мое имя – не Огастес.
– Не Огастес?
– Нет, не Огастес.
Лорд Аффенхем прищелкнул языком.
– А, я вижу, почему ошибся. Это Кеггса зовут Огастес. Я, бывает, путаю имена. Моя племянница Энн, сестра Джейн…
– Это которую вытащили из пруда?
– Да, всю в пиявках. Она выскочила за такого Джефа Миллера, и лишь много позже я избавился от убеждения, что его зовут Уолтер Уиллард.
– По-моему, разница не большая.
– Не большая, но хочется быть точным. Джейн вечно ругает меня за эту забывчивость.
– А где Джейн?
– В кухне.
– Можно с ней поговорить?
– Не советую. Женщины не любят, когда им мешают готовить, особенно если они уже на взводе. Мда, Фред, не хочется говорить, но она на взводе. Ходит, как во сне, смотрит, как умирающая утка, и не отвечает, когда с ней заговариваешь. У нее нервное потрясение.
– Да нет, не может быть.
– Потрясение, – твердо повторил лорд Аффенхем. – А чего вы хотите? Вы же ее и огорошили. Помню, в двенадцатом году у одной девицы случилось нервное потрясение, когда мне не понравилась ее новая шляпка. Чтобы вылечить, пришлось купить ей бриллиантовое солнышко. Вы потрясли Джейн до глубины души, будь она неладна. Если хотите обскакать этого чертова Твайна, придется вам рыть землю и есть сапожный крем. Обстоятельства сложились крайне неблагоприятные. Знаете что она сказала перед тем, как сунуть курицу в духовку? Твайн огреб жуткую кучу денег.
Билл вздрогнул.
– Твайн? Сколько?
– Двадцать тысяч, чтоб ему пусто было.
– Что?!
– Факт. Ей сказал Кеггс, а он, похоже, присутствовал при разговоре Бэньяна и того, искусствоведа.
– Байлисса?
– Я бы сказал Банстеда.
– Причем тут они с Бэньяном?
– Я и рассказываю. Похоже, этот Бэньян с этим Банстедом говорили про этого Твайна, и этот Банстед сказал, что этот Твайн гений или что-то такое, и этот Бэньян дал этому Твайну двадцать тысяч долларов в обмен на процент от его будущих заработков. С пьяных глаз, наверное. Выходит, у Твайна, чтоб ему провалиться, теперь двадцать тысяч в заднем кармане. Значит, исчезло последнее препятствие, которого нас спасало. Он мог бы жениться на пятидесяти Джейн. Если бы, – добавил лорд Аффенхем, обдумав последнюю фразу, – он был мормон. Мда, – заключил он, – это мурло заполучило денежки, и, если вы намерены чего-нибудь добиться, Фред, берите ноги в руки.
Его мрачность передалась Биллу. До сих пор тот был склонен недооценивать противника; но Стэнхоуп Твайн, чей вельветовый карман оттопыривает Бэньяновское золото – противник опасный. Без сомнения, надо брать ноги в руки, рыть землю и есть ваксу, не говоря уже о том, чтобы засучить рукава и разбиться в лепешку.
– Вы уверены?
– Говорю вам, Кеггс там был.
– Где?
– В Шипли, при разговоре.
– Что он там делал?
– Поехал к Бэньяну, что-то ему понадобилось.
– Странно, что они говорили при Кеггсе.
– Он, наверное, подслушивал в замочную скважину.
– И еще. Не понимаю, как Роско решился поставить двадцать тысяч долларов невесть на кого. Решительно не в его духе.
Лорд Аффенхем понял, что его молодой друг запутался, и отнесся к этому терпеливо. Он и сам иногда запутывался.
– Это не Роско, а Бэньян.
– Его зовут Роско.
– Нет, нет. Бэньян.
– Роско – имя, Бэньян – фамилия.
На лорда Аффенхема снизошло просветление. Он тоже умел схватывать на лету.
– Ах, имя? Так, так, так. Теперь я разобрался.
– В это совершенно невозможно поверить. Роско никогда не расстается с деньгами. Все знают, что у него в карманах одностороннее движение.
Лорд Аффенхем не любил споров.
– А вот отдал!
– Если это правда.
– Конечно, правда. Зачем Кеггсу выдумывать? Вы уклонились от сути, Фред. Нельзя терять драгоценное время, спрашивая себя, зачем этот Рональд совершил опрометчивый поступок. Мы должны объединить усилия и выработать план совместных действий. Еще коктейль?
– Спасибо. Да, он мне нужен.
– Перед нами стоят две проблемы, – сказал лорд Аффенхем, когда вновь наполнил бокалы. – А: как помирить вас с Джейн, и Б: как сделать, чтоб она не помчалась к регистратору и не окрутилась с этим паршивцем. Первая проблема – самая сложная. Решив ее, вы сами разберетесь со второй. Вот уж не поверю, что вам слабо утереть ему нос! Вы будете рады услышать, что первое затруднение я готов устранить.
– Готовы?
– Да. Можно приступать. Вы стихи читаете?
– Часто. А что?
– Я вот подумал: бывает, кто-нибудь их поэтов набредает на что-то дельное. Помните, один сказал, что женщины – сущие стервы, когда с вами все хорошо, но просто ангелы, когда вы мучаетесь похмельем…
– Когда легко, горда и холодна…[25]
– Вот, вот. Мой старикан читал это всякий раз, как напьется. Все так и есть. Возьмите Джейн. Она злится, но стоит горю омрачить ваше чело, уверен, бросится вас облизывать. В точности как ее сестра.
– Это которая вышла за Уилларда?
Лорд Аффенхем прищелкнул языком.
– Старайтесь запоминать имена, Фред, – сказал он укоризненно. – Я вам говорил, его зовут Миллер, Джеф Миллер. Вы плохо слушаете. Мда, Джеф Миллер, отличный малый, которого я считал своим сыном, втюрился в мою племянницу и стал за ней ухлестывать, а она, дурища, не желала слушать, потому что вообразила, будто любит эту клейстерную душу, Лайонела Грина. Когда Джеф к ней подкатывался, ее перекашивало, как от флюса. Не желала с ним говорить. Завела привычку: останутся с глазу на глаз – пулей вылетает из комнаты. Это затрудняло ухаживания.
– Осложняло, можно сказать.
– Еще как. Бедняга совсем скис. А было это в Шипли, на моих собственных глазах. У меня сердце кровью обливалось смотреть, как Энн отшивает Джефа и каждая минута приближает день, когда она станет женой этого киселя. Я готовился, скрепя сердце, принять в семью художника по интерьеру, но тут, однажды вечером, очаровательная особа, некая миссис Моллой, которая тогда гостила в Шипли, огрела Джефа по голове моей табакеркой.
