Жена Сикоры с пользой употребила костюм Войтеха в хозяйстве, кроме фрака, который портной долго хранил, а затем однажды продал проходившим через город комедиантам.
Новая одежда очень понравилась Войтеху; его первой мыслью было: «Если бы меня видела мама!» То же самое он думал и в то время, когда его нарядили в ливрею, с той только разницей, что ливреи он стыдился, а серой куртке радовался. Жоли прыгал возле него, а мальчик поворачивался перед ним во все стороны. В это время в дверях появился Иозеф и позвал Войтеха к госпоже Скочдополе.
Как только мальчик вошел к барыне, Жолинка бросился к ней. В комнате никого не было, кроме Марьянки. Барыня сидела, откинувшись в кресле, в лице ее не было ни кровинки, но она была приветлива и показалась Войтеху гораздо красивее, чем раньше, когда на ней все сверкало, а платье шуршало.
— Как тебе нравится твоя новая одежда, Войтех? — первым делом спросила она его.
Войтех уверил ее, что очень нравится, подошел, поцеловал ей руку и поблагодарил. Раньше простой человек не смел целовать барыне руку.
— Тебе не надоела служба у меня и уход за Жолинкой?
— О нет, ваша милость, мы любим друг друга.
— Стало быть, ты бы хорошо берег его, даже если бы меня тут не было и я не поручала бы тебе этого?
— Было бы грешно обижать его, он хороший. Раньше он обычно ворчал на каждого нищего, но я его всегда ругал, а потом когда мы встречали кого-либо, он смотрел на меня, не натравлю ли я его, и, когда я ему говорил: «Не трогай!» — молчал. Жолинка теперь такой хороший, курицы не обидит, а если бы мне грозила опасность, он защитил бы меня. Я разделил бы с ним последний кусочек. Хотя ему не полагается, но он ест уже картошку и пьет из глиняной миски.
— А кто научил его этому?
— Это получилось само собой, ваша милость. Когда мы гуляем, он много бегает, и мы заходим к Сикоре или во двор. Жена приказчика дает немного молока в миске или Анинка Сикора — кусок картофелины, и если он голоден, то все съедает. Правда, Жолинка?
Песик подбежал к Войтеху, несколько раз повернулся возле него и опять стал кружиться около барыни.
— А ты хотел бы учиться, ходить в школу? — опять спросила барыня, улыбнувшись рассказу мальчика.
— Хотел бы,— поспешно ответил он.
— А не думал ли ты, кем бы хотел стать, когда вырастешь?
— Я думал об этом не один раз,— сказал Войтех и, опустив глаза, стал теребить полу куртки.
— Так скажи мне, кем именно? — ласково сказала барыня.
Но мальчик молчал и переминался с ноги на ногу.
Чтобы не терять зря времени, Марьянка ходила по комнате с метелочкой из перьев и обмахивала различные безделушки и статуэтки, хотя на них не было ни пылинки. Увидев смущение мальчика, она усмехнулась и сказала:
— Что, у тебя язык отсох, Войтех? Скажи, кем бы ты хотел стать: портным, каменщиком, как отец, или сапожником, или, может быть, трубочистом?
Мальчик покраснел, еще ниже опустил голову, засунул руку в карман и с трудом проговорил:
— Я хотел бы быть доктором!
На глазах у него выступили слезы и брызнули на пестрый ковер.
— Ну что же, старайся, учись и будешь доктором. Смотри только, будь таким же хорошим, честным человеком, как наш доктор,— сказала барыня.
В это время в дверях появился доктор. Услышав, о чем идет речь, и увидев сиявшего радостью мальчика, он изумленно поглядел на бледное лицо госпожи Скочдополе.
Получив разрешение уйти, Войтех бросился к Кларинке, рассказал ей, что будет доктором, а затем помчался прямо к Сикоре и, едва добежав до двери, крикнул:
— Папаша, мамаша, Анинка, Иоганка, Доротка, Вавржинек!
— Что тебе? Вавржинек в саду, куча раков! — воскликнул Сикора.
— Послушайте, барыня сказала, что я буду учиться и стану доктором. Не бойтесь ничего, если вы захвораете, я вам всем помогу! — кричал он.
— Видишь, мальчик, видишь, как тебя любит бог; это твоя мать за тебя просит,— воскликнула жена портного, и слезы радости выступили на ее глазах.
Мальчик расплакался.
— Ты станешь барином, куча раков!
— Пожалуй, и разговаривать с нами не захочешь,— заметила Иоганка.
— Вовсе нет. Наш доктор хотя и барин, но разговаривает с каждым, а я буду такой же, как он, и так же, как он, буду помогать бедным и брать деньги только у богатых и все буду делать, как он,— мне так и барыня сказала.
Войтех не пошел от Сикоры в замок. Он чувствовал большую радость, хотел обнять кого-нибудь, но сердце, которое разделило бы его чувства, руки, которые с таким жаром притянули бы его к себе, скрыла земля, и никто, никто на свете не мог заменить ему их.
— Если бы я мог сказать вам, мамочка, одно-единственное словечко и вы могли посмотреть на меня; ох, нет у меня никого на свете, как были вы! — изливал свое горе Войтех, обнимая могилу матери, и слезы градом лились на зеленую траву и цветы. Один цветочек успокаивающе смотрел на него синим глазком, и мальчику казалось, будто это глаза его матери. Когда же он спустя долгое время поднял голову, над ним сверкала яркая звезда и с колокольни доносился благовест.
И мальчику показалось, будто возле него стоит мать и, как бывало, благословив его, говорит: «Теперь иди спать».
Войтех медленно поднялся и пошел в замок. Ложась спать, он пододвинул постель Жолинки вплотную к своей, обрадовался, когда песик прыгнул к нему, положил голову рядом с его головой и, поверяя ему свои горести и желания, проговорил:
— Подожди, я сделаюсь доктором; если с тобой что-нибудь случится, я тоже помогу тебе, потому что ты хороший песик.
Шепча что-то, сиротка уснул в слезах, а Жолинка, свернувшись около него калачиком, тоже задремал.
На следующий день приехали в замок гости; возвратился лесничий, и с ним пожилая дама и мальчик, немного моложе Войтеха. Господин Скочдополе принял их радушно, мальчика с большим волнением прижал к груди. Мальчик назвал его «дяденькой» и тоже горячо обнял. Лесничий прошел в свою комнату, даму с мальчиком господин Скочдополе сам проводил в отведенные для них комнаты, чтобы потом пройти с ними к барыне, которая во время болезни позднее, чем обычно, принимала гостей. Спустя некоторое время хозяйка дома передала, что ожидает их. Дама сказала мальчику:
— Сейчас мы пойдем к новой тете, Эмиль, относись к ней так же, как ко мне, чтобы она так же полюбила тебя, как я. Она хорошая и добрая, и тебе будет здесь хорошо.
Мальчик ничего не ответил, взял старую даму за руку и сказал:
— Но что будет, если тетечка не понравится мне так, как вы? Тогда я не смогу ее так же любить.
— Увидишь,— усмехнулась старая тетя, и они пошли к новой.
Лесничий сопровождал их.
Госпожа Скочдополе ожидала их, доктор стоял в нише у окна. Когда Иозеф открывал дверь, господин Скочдополе просительно взглянул на жену. Она хотела подняться, но не смогла: ей не позволили слабость и волнение. Очень приветливо, как со старинными знакомыми, которых давно не видела, поздоровалась она с гостями. Когда же дама, взяв мальчика за руку, представила его: «Это Эмиль» — и мальчик взглянул на нее такими глазами, которые за минуту перед этим просительно смотрели на нее, и она увидела в его лице родственные черты, улыбка удовлетворения пробежала по ее лицу, и, прижав к себе мальчика, она тихо проговорила:
— С этого дня ты наш сын!
С глубоким вздохом облегчения взял господин Скочдополе Эмиля за руку и сказал:
— А ты должен также очень полюбить мамочку!
— Это моя новая тетечка? — спросил мальчик.
— Я хочу, чтобы ты называл меня «мамочка», а дядю «отец», если ты наш сынок.
— Я буду любить и называть вас так, но и вы должны полюбить меня — так сказала тетечка! — воскликнул мальчик и, увидев стоящего на полке красивого бронзового коня, тотчас же попросил:
— Сними мне, пожалуйста, отец, этого коня, чтобы я лучше мог рассмотреть его, хорошо?
— Это конь мамочки,— ответил барин.
— Позволь, мамочка, пожалуйста.
— Хорошо, и возьми его в свою комнату, только следи за тем, чтобы он всегда оставался таким же красивым,— ласково сказала госпожа Скочдополе.
— А нельзя ли покрасить его в черный цвет? — спросил мальчик.
— Зачем? — удивились тетя и лесничий.
— Зеленых коней не бывает, а он зеленый. Лесничий и старая тетя хотели сделать ему выговор, чтобы он не переделывал всего по-своему, но у господина Скочдополе заблестели глаза, а барыня улыбнулась. Тут его взял под защиту доктор, он отговорил мальчика перекрашивать коня, рассказал ему о Войтехе и Жолинке, и Эмиль тотчас же попросил разрешения пойти к ним. Доктор сам проводил его.
Остальные долго еще сидели вместе, погруженные в серьезную беседу. Когда же посторонние ушли, господин Скочдополе наклонился к руке своей жены и промолвил взволнованно:
— Я никогда не забуду этого, Катержина, распоряжайся мной, я твой слуга.
— Не нужно, Вацлав, мой самый искренний друг,— ответила она, пожимая ему руку.
