Это была свинья, ходившая на задних ногах.
Да, это был Фискал. Немного неуклюже, как будто не совсем еще привыкнув поддерживать свою громоздкую тушу в таком положении, но, великолепно соблюдая равновесие, он прогуливался по двору. А мгновение спустя из дверей дома показалась длинная вереница свиней — все на задних ногах. У одних это выходило лучше, чем у других, две-три даже чуть-чуть пошатывались, и у них был такой вид, точно они нуждались в поддержке палки, но все благополучно обошли двор. Затем раздалось оглушительное лаянье псов и пронзительное кукарекание черного петушка, и показался сам Наполеон: величественно выпрямившись, он бросал по сторонам высокомерные взгляды, а его псы скакали вокруг него.
В ножке он нес хлыст.
Воцарилась мертвая тишина. Изумленные, перепуганные, сбившись в кучку, животные наблюдали за тем, как длинная вереница свиней обходила двор. Как будто весь мир перевернулся вверх дном. Потом наступил момент, когда первое потрясение улеглось и когда — наперекор страху перед собаками и развившейся в течение долгих лет привычке никогда не жаловаться и никогда не критиковать — они способны были запротестовать. Но как раз в этот момент, как бы по сигналу, все овцы оглушительно заблеяли:
«Четыре ноги — хорошо, две ноги — лучше! Четыре ноги — хорошо, две ноги — лучше! Четыре ноги — хорошо, две ноги — лучше!»
Это продолжалось пять минут без перерыва. А к тому времени, как овцы замолкли, возможность протестовать была упущена, ибо свиньи уже промаршировали назад в дом.
Вениамин почувствовал, что кто-то тычется ему мордой в плечо. Он оглянулся. Это была Кашка. Старые глаза ее казались еще более тусклыми. Не говоря ни слова, она тихонько потянула его за гриву и повела его кругом к большому сараю, где были начертаны Семь Заповедей. Минуту или две они стояли, глазея на осмоленную стену и белые буквы.
— Зрение изменяет мне, — сказала Кашка, наконец. — Даже в молодости я не могла прочесть того, что там написано. Но мне кажется, что стена имеет иной вид. Скажи, Вениамин, Семь Заповедей те же, что всегда?
На этот раз Вениамин согласился нарушить свое правило и прочел вслух то, что было написано на стене. Там была теперь всего одна заповедь. Она гласила:
«ВСЕ ЖИВОТНЫЕ РАВНЫ,
НО НЕКОТОРЫЕ ЖИВОТНЫЕ РАВНЕЕ ДРУГИХ»
После этого не было уже ничего странного в том, что на следующий день свиньи, надзиравшие за работой на ферме, все держали в ножках хлысты. Не показалось странным и то, что свиньи купили себе радио, собирались провести телефон и подписались на еженедельники «Джон Булл» и «Болтовня» и на газету «Зеркало дня». Не показалось странным и то, что Наполеон стал прогуливаться в саду при ферме с трубкой в зубах, ни даже то, что свиньи вытащили из шкафов и напялили на себя одежду фермера Джонса, причем см Наполеон предстал в черном пиджаке, рейтузах и кожаных крагах, а его любимая самка появилась в муаровом платье, которое г-жа Джонс носила по воскресеньям.
Неделю спустя, после обеда к ферме подкатило несколько шарабанов. Депутация фермеров была приглашена для осмотра Скотского Хутора. Им показали всю ферму, и смай выразили восхищение всем виденным, особенно мельницей. Животные в это время пололи в реповом поле. Они работали прилежно, почти не подымая головы от земли и не зная, кого больше бояться — свиней или людей.
В этот вечер из фермерского дома донесся громкий смех и пение. И внезапно, при звуке смешанных голосов, животными овладело любопытство: что происходит там при первой встрече между животными и людьми на равной ноге? Точно сговорившись, они стали потихоньку прокрадываться в сад.
У калитки они приостановились, как будто боясь двинуться дальше. Но Кашка пошла вперед. На цыпочках подошли они к дому, и те из них, кому позволял рост, заглянули в окно столовой. Там вокруг длинного стола восседало с полдюжины фермеров и с полдюжины наиболее видных свиней. Сам Наполеон занимал почетное место во главе стола. Свиньи сидели, развалившись на стульях, как ни в чем не бывало. Вся компания только что играла в карты, но в этот момент прервала игру, очевидно для того, чтобы выпить тост. От одного к другому переходил большой кувшин, и кружки наполнялись пивом. Никто не заметил удивленных лиц животных, глазевших в окно.
Г-н Пилкинггон из Лисьего Заказа встал с кружкой в руке. Сейчас, — сказал он, — он попросит присутствующих выпить тост. Но прежде, чем это сделать, считает своим долгом сказать несколько слов.
Для него, — сказал он, — да, он уверен, и для всех других присутствующих, является источником большого удовлетворения сознавать, что долгий период недоверия и недоразумений пришел к концу. Было время — не то, чтобы он или кто-либо из присутствующих разделял подобные чувства, но было время, когда на уважаемых владельцев Скотского Хутора их соседи-люди смотрели, он бы не сказал с враждебностью, но пожалуй с некоторой долей тревоги. Происходили злосчастные инциденты, распространялись ошибочные идеи. Было представление, что самое существование принадлежащей свиньям и управляемой ими фермы как-то ненормально и может внести смуту во всю округу. Очень многие фермеры решили, не справившись, как следует, что на такой ферме возобладает дух распущенности. Они боялись влияния на их собственных животных и даже на их людских служащих. Но все эти сомнения теперь рассеяны. Сегодня он и его приятели посетили Скотский Хутор и собственными глазами осмотрели каждый вершок его, и что же они нашли? Не только самоновейшие методы, но и дисциплину и порядок, которые должны служить примером фермерам повсюду. Он считает, что не ошибется, сказав, что низшие животные на Скотском Хуторе работают больше и получают меньше пищи, чем какие-либо животные во всем графстве. Больше того — он и другие посетители заметили сегодня многое, что они собираются немедленно же ввести у себя на фермах.
Он закончит свое выступление, — заявил он, — тем, что еще раз подчеркнет дружественные отношения, которые существуют и должны существовать между Скотским Хутором и его соседями. Между свиньями и людьми нет и не должно быть никакого столкновения интересов. Их устремления и их проблемы одни и те же. Разве проблема рабочих рук не та же повсюду? Отстало очевидно, что Пилкингтон готовится преподнести собравшимся старательно обдуманную остроту, но минуту или две он не мог выговорить ее-талона смешила его самого. Наконец, поперхнувшись несколько раз, отчего ею многочисленные подбородки побагровели, он выдавил ее из себя: «Если вам приходится иметь дело с низшими животными, — сказал он, — то у нас есть свои низшие классы!» — Это красное словцо заставило весь стоя расхохотаться; а г-н Пилкингтон еще раз поздравил свиней с низкими пайками, длинным рабочим днем и вообще отсутствием баловства, замеченным им на Скотском Хуторе.
А теперь, — сказал он, наконец, — он попросит собравшихся встать и наполнить кружки. «Господа! — закончил г-н Пилкингтон, — господа, провозглашаю тост: За процветание Скотского Хутора!»
Раздались восторженные аплодисменты и топание ног. Наполеон был так доволен, что встал со своего места и обошел кругом стола, чтобы чокнуться с г-ном Пилкингтоном. Когда рукоплескания стихли. Наполеон, который остался стоять, дал понять, что он тоже имеет сказать несколько слов.
Как все речи Наполеона, и эта была краткая и к делу. Он тоже счастлив, сказал он, что период недоразумений кончился. Долгое время ходили слухи-распространяемые, как у него есть основания думать, злобным врагом-о том, что мировоззрение его и его коллег содержит в себе что-то разрушительное и даже революционное. Им приписывали попытки поднять восстание среди животных на соседних фермах. Ничто на могло быть дальше от истины! Их единственное желание-и теперь, и в прошлом-жить в мире и поддерживать нормальные деловые отношения с соседями. Ферма, которой он имеет честь управлять, прибавил он, является кооперативным предприятием. Находящаяся в его обладании купчая является общей собственностью всех свиней.
Он не думает, — сказал он, — чтобы от старых подозрений что либо еще оставалось, нов последнее время в заведенном на ферме порядке произведены кой-какие перемены, которые должны способствовать еще большему доверию. До сих пор животные на ферме имели глупую прнвычку называть друг друга «товарищ». Этому будет положен конец. Существовал еще один очень странный обычай, происхождение которого неизвестно: дефилировать утром по воскресеньям мимо пригвожденного к столбу в саду черепа одного борова. Это тоже будет отменено, и череп будет зарыт в землю. Его имя должны были видеть развевающийся на мачте зеленый флаг. В таком случае они, вероятно, заметили, что белого копыта и рога, которые раньше были на флаге, больше нет. Отныне это будет простой зеленый флаг.
