лежала на буфете. Сандра могла достать ее, не вставая. Она передала ее через стол миссис Снелл, которая открыла ее и достала пачку сигарет с ментолом и картонку спичек клуба «Аист [29]».
Миссис Снелл закурила, затем поднесла к губам чашку чая, но тут же поставила на блюдце.
– Если он не поспешит остыть, я пропущу автобус.
Она взглянула на Сандру, смотревшую с подавленным видом куда-то в сторону медных ковшей, висевших вдоль стены.
– Кончай волноваться об этом, – велела миссис Снелл. – Что проку волноваться? Либо он ей скажет, либо – нет. Вот и все. Волнуйся, не волнуйся – проку-то?
– Да я об этом не волнуюсь, – ответила Сандра. – Больно надо мне волноваться об этом. Да только умом тронешься, как этот мелкий крадется по кошачьи по всему дому. Не слышно его, понимаешь? В смысле, никому не слышно, понимаешь? Буквально на днях лущила бобы – за энтим самым столом – и чуть ему на руку не наступила. Сидел прямо под столом.
– Что ж. Я бы об этом не волновалась.
– В смысле, при нем нужно взвешивать каждое слово, – сказала Сандра. – Умом тронуться можно.
– Все равно не могу пить, – сказала миссис Снелл. – Сущий ужас. Когда надо взвешивать каждое слово и все такое.
– Умом тронешься! Серьезно. Я чуть не все время чуть не тронутая, – Сандра смахнула невидимые крошки с колен и фыркнула. – Четырехлетнее дите!
– Он такой симпатяга, – сказала миссис Снелл. – Энти большие карие глаза и все такое.
Сандра снова фыркнула.
– Нос у него будет в отца, – она подняла свою чашку и спокойно отпила. – Не знаю, чего ради они хотят оставаться здесь весь октябрь, – сказала она с недовольством, ставя чашку обратно. – В смысле, никто из них и близко теперь к воде не подходит. Она не подходит, он не подходит, дите не подходит. Никто теперь не подходит. Они даже энту лодку чокнутую больше не берут. Не знаю, чего ради они бросают на ветер такие деньги.
– Не знаю, как ты можешь это пить. Я совершенно не могу.
Сандра злобно уставилась на стену напротив.
– Как же я буду рада в город вернуться. Не шучу. Ненавижу это чокнутое место, – она враждебно глянула на миссис Снелл. – Тебе-то ничего, ты здесь круглый год живешь. У тебя тут круг общения и все такое. Тебе все равно.
– Я это выпью, хоть бы ценой жизни, – сказала миссис Снелл, взглянув на часы над электроплитой.
– Что бы ты сделала на моем месте? – спросила Сандра резко. – Серьезно, что бы ты сделала? Если по правде.
В такой вопрос миссис Снелл скользнула, словно в горностаевую шубу. Она сразу поставила свою чашку.
– Ну, перво-наперво, – сказала она, – я бы об этом не волновалась. Что бы я сделала, я бы прикинула насчет другой…
– Я об этом не волнуюсь, – перебила ее Сандра.
– Я это знаю, но, что бы я сделала, я бы просто подыскала…
Открылась вращающаяся дверь из столовой, и на кухню вошла Бука Танненбаум, хозяйка дома. Это была маленькая девушка двадцати пяти лет почти без бедер, с неухоженными, бесцветными, секущимися волосами, заправленными за уши, очень большие. Она была в джинсах до колен, черной водолазке, носках и мокасинах. Не считая шутовского имени, не считая ее общей некрасивости, она была – в отношении моментально запоминающихся, не в меру проницательных лиц малых габаритов – девушкой поразительной и конкретной. Она подошла прямиком к холодильнику и открыла его. Уставившись внутрь, расставив ноги и уперев руки в колени, она насвистывала что-то через зубы, немелодично, но в такт небрежным маятниковыми колебаниями ее пятой точки. Сандра и миссис Снелл сидели молча. Миссис Снелл неспешно затушила сигарету.
– Сандра…
– Да, мэм? – Сандра взглянула с тревогой за шляпу миссис Снелл.
– Соленых огурчиков не осталось? Хочу ему огурчик отнести.
– Он их поел, – ответила Сандра рассудительно. – Поел их вчера перед сном. Их всего два оставалось.
– А-а. Что ж, куплю еще, когда пойду на станцию. Подумала, может, смогу выманить его из этой лодки, – Бука закрыла дверцу холодильника и подошла к окну, посмотреть на озеро. – Еще что-нибудь нам нужно? – спросила она от окна.
– Только хлеб.
– Я оставила вам чек на столе в прихожей, миссис Снелл. Спасибо.
– Окей, – сказала миссис Снелл. – Я слышала, Лайонел вроде как пустился в бега.
Она хохотнула.
– Очень на то похоже, – сказала Бука и сунула руки в карманы.
– Хотя бы недалеко убежал, – сказала миссис Снелл и снова хохотнула.
Бука у окна чуть сменила позу, чтобы стоять не прямо спиной к двум женщинам за столом.
– Недалеко, – сказала она и отвела волосы за ухо, а затем добавила для сведения: – Он регулярно выходит на дорогу с двух лет. Но не слишком упорствует. Думаю, самое дальнее, докуда он дошел – в городе, во всяком случае – это до променада в Центральном парке. Всего в паре кварталов от дома. А самое недальнее – или ближнее – это до парадной двери нашего дома. Замешкался, прощаясь с отцом.
Обе женщины за столом рассмеялись.
– Променад – это где все на коньках катаются в Нью-Йорке, – пояснила Сандра, сама любезность, миссис Снелл. – Детвора и вообще.
– А! – сказала миссис Снелл.
– Ему было всего три. В прошлом году, – сказала Бука, вынимая пачку сигарет и картонку спичек из переднего кармана джинсов. Пока она закуривала, две другие женщины увлеченно следили за ней. – Большой переполох. Мы бросили на его поиски все отделение полиции.
– Нашли? – сказала миссис Снелл.
– Еще бы не нашли! – сказала Сандра пренебрежительно. – Сама как думаешь?
– Его нашли в четверть двенадцатого ночи, в середине… боже мой, февраля, что ли. Ни единого ребенка в парке. Одни жулики, небось, и бездомные дегенераты всех мастей. Он сидел на полу эстрады и катал взад-вперед мраморный шарик по трещине. Чуть не до смерти замерз и выглядел, как…
– Вот те на! – сказала миссис Снелл. – Как ему на ум пришло такое? В смысле, от чего он только убегал? (святые щи?:D)
Бука выпустила рваное колечко дыма в оконное стекло.
– Какой-то ребенок в парке в тот день обратился к нему с мутной дезинформацией: «От тебя воняет, мелкий». Во всяком случае, мы думаем, что дело в этом. Я не знаю, миссис Снелл. Это все как-то не укладывается у меня в голове.
– И давно он этим занимается? – спросила миссис Снелл. – В смысле, как давно он этим занимается?
– Ну, с двух с половиной лет, – сказала Бука с биографической точностью. – Скрывался под раковиной в подвале нашего многоквартирного дома. В прачечной. Наоми как-то там – его близкая
