Это был индиец, в его карих непроницаемых глазах застыло выражение подобострастия. Он был в ярко-голубом костюме и оранжевых туфлях. Должно быть, это и есть мистер Мукерджи. Он сказал:
— Не могли бы вы ответить всего лишь на один вопрос? Каким образом вы копите деньги?
Может быть, мистер Мукерджи сумасшедший? Д. сказал:
— Я вообще не коплю денег.
У мистера Мукерджи было большое, открытое, доброе лицо с глубокими складками вокруг рта. Он сказал взволнованно:
— Совсем? А ведь многие люди откладывают каждую медную монету, которая попадет им в руки. Существуют строительные кооперативы и национальные сберегательные общества.
— Нет, я совсем не откладываю.
— Благодарю вас, — сказал мистер Мукерджи, — это как раз то, что я хотел знать. — И он начал что-то писать в блокноте.
За спиной мистера Мукерджи появилась Эльза. Она провожала его взглядом. Снова он почувствовал радость, наверное, от присутствия мистера Мукерджи — все-таки он не оставлял девочку наедине с хозяйкой. Он улыбнулся Эльзе поверх согнутой спины пишущего мистера Мукерджи и помахал рукой. Она робко улыбнулась в ответ. Так бывает перед отходом поезда — пока влюбленные и родственники торопливо прощаются, о чем-то просят, стараясь не особенно демонстрировать свою нежность или растерянность, у постороннего — вот такого мистера Мукерджи — есть возможность заглянуть в чужую жизнь. Мистер Мукерджи оторвался от блокнота и раскланялся:
— Возможно, мы еще сумеем увидеться и так же интересно побеседовать.
Он протянул руку, но тут же поспешно отдернул ее, как будто испугавшись, что ему не ответят тем же. На лице его появилась извиняющаяся улыбка.
Д. вышел на улицу, в желтый туман.
Если бы, расставаясь, мы точно знали, на сколько расстаемся, тогда, наверное, мы обращали бы больше внимания и на прощальные улыбки, и на прощальные слова. Гостиница скрылась в тумане. Итак, его поезд тронулся. Провожающие разошлись с перрона, и даже те, кто остались, чтобы на прощание помахать ему рукой, тоже скоро скроются из глаз.
Он быстро шел, напряженно прислушиваясь к каждому звуку. Промелькнула девушка с сумкой через плечо, почтальон сошел с тротуара и растворился во мгле. Он чувствовал себя как летчик, которому предстоит пересечь Атлантику, — пока самолет летит над берегом, словно перед прыжком. Это займет не больше чем полчаса. Все должно решиться быстро. Он не боялся, что они с Бендичем могут не столковаться. Те, кто послал его в Англию, готовы были дать за уголь любую цену. Он прислушивался к шагам прохожих, но слышал только стук собственных каблуков по каменным плитам. В тишине таилась опасность, — он незаметно для себя нагонял людей и замечал их только тогда, когда их фигуры неожиданно прорывались из мглы. Если за ним следят, он этого не заметит. Но, с другой стороны, в состоянии ли они следить за ним в этом укутанном в туман городе?
Однако где-нибудь они, конечно, нанесут удар.
Вдоль тротуара медленно двигалось такси. Шофер сказал: «Такси, сэр?» Д. забыл о своем решении взять машину на стоянке. Он сказал: «Гвин-коттедж, Четтэм-террас» — и сел в машину. Они медленно пробирались сквозь непроницаемую мглу, поворачивали обратно, кружили. Он подумал внезапно: «Мы едем не туда. Какой я дурак!» И сказал: «Остановитесь», — но такси ехало дальше. Он не мог разглядеть, где они находились, все, что он видел, — это широкую спину шофера и туман. Он постучал по стеклу. «Выпустите меня». Такси остановилось. Он сунул шиллинг шоферу в руку и выскочил на тротуар. Послышался удивленный возглас: «Что за фокусы!» Водитель, очевидно, был вполне честным малым. Нервы Д. напряглись до предела. Он наткнулся на полисмена.
— Это метро «Рассел-сквер»?
— Вы сбились с дороги. Идите обратно, первая улица налево.
Ему показалось что он очень долго шел до метро. Он дождался лифта[1] и вдруг понял, что поездка в метро потребует от него больше выдержки, чем он думал. Он не был под землей с того дня, когда после бомбежки оказался замурованным под развалинами. После того случая во время воздушных налетов он забирался на крышу. Лучше погибнуть сразу, чем медленно задыхаться рядом с мертвой кошкой. Пока не закрылись двери лифта, он стоял, стиснув зубы, сдерживая отчаянное желание рвануться к выходу. Нервы сдавали. Он сел на скамью, и стены поплыли вверх. Он обхватил голову руками, чтобы не видеть и не чувствовать спуска. Лифт остановился. Он был под землей.
Чей-то голос произнес: «Помочь вам? Дай джентльмену руку, Конвей». Он почувствовал, как чья-то маленькая липкая ручонка дергает его вверх. Женщина с меховым воротником на тощей шее продолжала: «Конвей всегда помогает в лифте, правда, птенчик?» Бледный мальчуган лет семи нахмурившись держал Д. за руку. Д. сказал:
— О, теперь мне лучше.
Однако белый туннель, затхлый воздух и гром приближавшегося поезда еще действовали на него скверно.
Женщина сказала:
— Вам на запад? Мы вам скажем, где выходить. Вы иностранец, да?
— Да.
— Ну что ж, иностранец так иностранец.
Он почувствовал, что его ведут по длинному коридору. Ребенок был одет ужасно — короткие плисовые штанишки, лимонно-желтый джемпер и школьная шапочка — коричневая в розоватую полоску. Женщина сказала:
— Конвей меня очень беспокоит. Доктор говорит, что это у него возрастное. Но его отец страдал язвой двенадцатиперстной кишки.
Спасения не было. Они загнали его в вагон, и он оказался зажатым между ними. Она продолжала:
— Понимаете, мальчик сопит. Закрой рот, Конвей. Джентльмен не собирается осматривать твои гланды.
В вагоне было немного людей. В поезде за ним наверняка не следили. Неужели что-нибудь произойдет на Гайд-парк-корнер? А может быть, он преувеличивает опасность? Ведь он в Англии. Но тут же вспомнились наглая ухмылка шофера на дороге из Дувра и пуля в подворотне. Женщина сказала:
— Беда в том, что Конвей совсем не ест фруктов.
Д. осенило:
— Вам далеко ехать?
— Хай-стрит-Кенсингтон. Мы едем в магазин Баркера. На этом мальчике все просто горит.
— Может быть, вы разрешите мне подвезти вас на такси...
— О, нам бы не хотелось затруднять вас. В метро быстрее.
Он сидел в напряженной, скованной позе. Поезд прибыл на станцию «Пикадилли» и снова с грохотом вошел в туннель. Вот с таким же в точности грохотом идет взрывная волна после падения фугасной бомбы, неся с собой запах смерти и крики боли.
Он сказал:
— Я думаю, что это будет приятно Конвею...
— Смешное имя, не правда ли? Мы с мужем были на выставке Конвея Тирля как раз перед тем, как малыш появился на свет. Мужу это имя показалось занятным. «Вот имя, которое подойдет для нашего ребенка, если это будет мальчик», — сказал муж. И мы тогда же решили, что это хорошая примета.
— Возможно, мальчик любит покататься?
— О нет, в такси его укачивает. В этом смысле он просто ужасный ребенок. В автобусе все хорошо и в метро тоже. Хотя были, чего говорить, времена, когда я стыдилась входить с ним в лифт. И окружающим было неловко. Вы не успеете и рта раскрыть, как он уже готов.
Договориться с этой дамой было невозможно. А впрочем, что могло с ним случиться? Свои главные козыри они уже выложили. В их распоряжении оставалось последнее средство — убийство. Правда, трудно представить, как сам Л. будет участвовать в таком деле, — у него есть удивительная способность в нужную минуту превращаться в стороннего наблюдателя.
— Ну, вот вы и приехали, — сказала она. — Это ваша остановка. Очень приятно было побеседовать. Дай джентльмену ручку, Конвей.
Д. механически пожал протянутые ему липкие пальчики и поднялся навстречу туманному утру.
Воздух был полон веселого гама. Все кричали так, будто праздновали великую победу. Тротуар у Найтсбриджа был запружен народом. Через дорогу из низкой желтой пелены тумана торчала верхушка ворот Гайд-парка. С другой стороны над грязными клочьями тумана можно было разглядеть колесницу, запряженную четверкой вздыбленных лошадей. Все пространство вокруг госпиталя Святого Георга было забито автобусами, постепенно их поглощал туман, и они исчезали, как крокодилы в болоте. Послышался какой-то свист. Появилась инвалидная коляска. Владелец одной рукой крутил колесо, другой — прижимал к губам флейту — печальный прогресс в области музыкального оформления нищеты. Мотив упорно ему не давался, флейта пищала, словно воздух выходил из резиновой свинки, сжимаемой детским кулачком. Дощечка на груди инвалида извещала: «Жертва газовой атаки 1917 года. Нет одного легкого». Желтый туман сомкнулся за его спиной. Толпа продолжала весело гомонить.
Из уличной пробки вырвался «даймлер». Женщины завизжали, несколько мужчин сняли шляпы, Д. удивился. Такое он видел на религиозных процессиях в прежние времена, но тут никто не опускался на колени. Машина медленно двигалась мимо него. Две маленькие девочки в элегантных пальтишках и в перчатках равнодушно смотрели из окон автомобиля. Женский голос запричитал: «Какие милые. Посмотрите, они едут в магазин «Хэрродс». Это было любопытное зрелище — выезд принцесс в «даймлере». Голос, который Д. определенно уже где-то слышал, резко сказал: «Снимите шляпу, сэр». Это был Кэрри.
