Ознакомительная версия.
Князь отозвался: «Ну, разумеется!» из глубины своей бороды, и Ачер поспешил откланяться. Он поклонился с неуклюжестью школьника, стоящего среди беззаботных и не обращающих на него ни малейшего внимания взрослых.
Впрочем, он нисколько не сожалел о том, что все так обернулось. Он желал лишь одного: чтобы все поскорее кончилось. В самом деле, стоит ли понапрасну тратить эмоции?
Когда он вышел на улицу, в зимнюю ночь, Нью-Йорк вновь стал казаться ему таким огромным и родным. И Мэй Велланд, конечно, была самой красивой девушкой не только в этом городе, но и в целом мире. Он зашел к своему торговцу цветами, чтобы заказать для своей невесты букет ландышей. Он забыл прислать их Мэй в то утро, и это его огорчало.
Пока Ачер писал записку на карточке и ожидал, когда ему принесут конверт, его взгляд случайно упал на букет чайных роз. Ему никогда не приходилось видеть розы такого золотистого цвета. Они словно хранили в себе солнечный свет. Первым его побуждением было отослать их Мэй вместо ландышей. Нет, не ее цветы эти розы: слишком уж они пышные и вызывающе-красивые. Внезапно поддавшись порыву, и почти не осознавая, что делает, он попросил хозяина уложить розы в длинную коробку. Он взял еще один конверт и, вложив в него свою визитную карточку, надписал на нем имя графини Оленской. Но когда молодой человек уже собирался уходить, он снова взял конверт и, вынув из него свою визитку, оставил его на коробке пустым.
«Их отнесут прямо сейчас?» — спросил он, кивая в сторону роз.
Торговец заверил его, что цветы будут доставлены сей же час.
На следующий день он предложил Мэй «сбежать» с ним вместе на прогулку в парк сразу после ланча. В епископальном Нью-Йорке было заведено, чтобы дети сопровождали своих родителей на воскресные службы. Но в то утро миссис Велланд не пошла в церковь: слишком много накопилось дел, связанных с подготовкой к свадьбе. Одна ручная вышивка вороха вещей для приданного отнимала уйму времени.
Денек выдался чудесный. Голые ветви деревьев вдоль мола были сплошь покрыты инеем, словно ляпис-лазурью. Они аркообразно изгибались над заснеженной землей; казалось, вся поверхность усеяна мелкими, светящимися осколками кристаллов. В погожий день и Мэй сияла и разрумянилась на холоде. Она напоминала Ачеру молодой клен, прихваченный морозом. Он переполнялся гордостью всякий раз, когда видел, какими восхищенными взглядами окружающие провожают его невесту. Простая радость обладания таким сокровищем изгнала все сомнения из его души.
«Как чудесно, просыпаясь утром в своей комнате, вдыхать тонкий аромат свежих ландышей!» — пропела она.
«Вчера я поздно послал их вам. Утром совершенно не было времени…»
«Самое главное то, что вы делаете это по велению сердца, и оттого я люблю их еще больше. Эти цветы не были бы мне так дороги, если б вы присылали их в одно и то же время по утрам просто в силу заведенного порядка. Я знаю, так делал один учитель музыки… И Гертруде Лоренс Лефертс тоже присылал цветы строго по расписанию, — когда они были помолвлены».
«Неужели!» — рассмеялся Ачер; он был приятно поражен ее деликатностью и, искоса взглянув на ее румяную, как яблочко, щечку, почувствовал в себе достаточно сил и уверенности, чтобы сказать своей невесте о розах.
«Вчера, готовясь отослать вам ландыши, я увидел роскошные чайные розы и попросил упаковать их для мадам Оленской. Как вы думаете, я поступил правильно?»
«Как мило с вашей стороны! Любое проявление внимания так ее трогает! Но странно, что она об этом ничего не упоминала. Она обедала с нами сегодня и сказала, что мистер Бьюфорт прислал ей великолепные орхидеи, а наш кузен, Генри Ван-дер-Лайден, — целую корзину красных гвоздик из Скайтерклифа. По-моему, она просто счастлива, что получила их. Неужели, в Европе люди не посылают друг другу цветы? Во всяком случае, она считает, что это превосходная традиция».
«Ну, конечно, цветы Бьюфорта совершенно затмили мои!» — раздраженно сказал Ачер. Но потом он вдруг вспомнил, что в последний момент вынул из конверта свою визитку. И зачем только он заговорил об этих розах? Он хотел сказать Мэй: «Я ведь был вчера у вашей кузины», — но что-то удерживало его от этого. Если мадам Оленская ни словом не обмолвилась о его визите, ему самому было как-то неловко затевать разговор на эту тему. Но делать из этого тайну ему тоже не хотелось.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он заговорил о планах на будущее — их будущее! — и о том, что миссис Велланд напрасно откладывает свадьбу на такой долгий срок.
«Долгий срок!.. Изабель Чиверс с Реджи были помолвлены два года, а Грейс с Торли — полтора. Куда нам, собственно, спешить?»
Это был традиционно-девичий вопрос, и Ачер устыдился своих мыслей, когда подумал, что Мэй, в сущности, еще ребенок. Вне всякого сомнения, она просто повторила то, что ей сказали ее родители. Да, но ведь ей скоро исполнится двадцать два! Ачер задавался вопросом, в каком возрасте «прекрасные дамы» начинают высказывать свои собственные мысли.
«Никогда, если, конечно, не предоставить им свободу слова», — подумал он, и в который раз вспомнил, как вышел из себя в присутствии мистера Силлертона Джексона, и свои собственные слова: «Женщины должны быть свободными, — такими же, как и мы, мужчины!»
Он чувствовал, что должен сделать все, чтобы с глаз этой молодой женщины упала пелена, и его задача — ввести ее в реальный мир. Подумать только, сколько ее предшественниц (женщин разных поколений) предпочитали тешить себя иллюзиями у домашнего очага! Ачер слегка вздрогнул, когда ему на ум пришли кое-какие новомодные советы, почерпнутые им в научной литературе; в этой связи ему особенно вспоминались рыбы-слепоглазки, живущие в пещерах под Кентукки. Глаза, как орган зрения, у них атрофированы: они им вроде бы в темноте и ни к чему. Но что если, когда он заставит Мэй Велланд открыть глаза, она не увидит вокруг ничего, кроме пустоты?
«Нам нужно все время быть вместе! И мы должны как можно больше путешествовать», — сказал он.
Ее лицо оживилось.
«Это было бы просто здорово!» — воскликнула она и призналась, что у нее страсть к путешествиям. Но вот ее мать едва ли поймет их тягу к переустройству мира, — и, прежде всего, их собственного.
«Ну, даже если и не поймет, — ничего страшного», — смело заявил молодой человек.
«Ньюлэнд! Вы такой оригинальный!» — всплеснула руками Мэй, сияя от восторга.
Его сердце забилось чаще, ибо он понял, что произнес именно те слова, которые молодые люди обычно говорят своим девушкам в аналогичных ситуациях; а Мэй, повинуясь инстинкту и следуя традициям, впитанным с молоком матери, отвечала ему именно так, как нужно. Даже ее восторженное замечание насчет оригинальности Ньюлэнда тоже было весьма типичным.
«Оригинальный?.. Нет, Мэй, мы все — как те самые куколки, которых вырезают, сложив пополам лист бумаги. Мы все — словно надписи на стене, выведенные по трафарету. Можем ли мы с вами, Мэй, вырваться из этого заколдованного круга?»
Он остановился и, в разгаре дискуссии, заглянул в лицо своей невесты. Она смотрела на него с нескрываемым восхищением.
«А мы возьмем и сбежим!» — засмеялась она.
«Если пожелаете…»
«Вы любите меня, Ньюлэнд! Я так счастлива!»
«Так давайте попытаемся стать еще счастливее!»
«Но ведь мы не можем вести себя так, как герои книжных романов».
«Но почему нет, почему?..»
Казалось, Мэй немного устала от его настойчивости. Она прекрасно понимала, что они все равно не смогут жить так, как в романах, но ей трудно было объяснить даже себе самой, почему она так считает.
«Я не достаточно умна, чтобы спорить с вами. Но не кажется ли вам, что все романы довольно вульгарны?» — сказала она, делая акцент на последнее слово, надеясь, что после этого Ньюлэнду вообще не захочется продолжать разговор.
«А вы так боитесь стать вульгарной?»
Такой вопрос явно шокировал ее.
«Разумеется, мне бы не хотелось, — да и вам, надо думать, тоже!» — ответила она немного раздраженно.
Ачер молчал, нервно постукивая палочкой по кончику своего ботинка. А Мэй, считая, что нашла верный способ прекратить затянувшуюся дискуссию, защебетала непринужденно:
«Кстати, я не говорила вам, что показывала Элен мое кольцо? Она так прямо и сказала, что ничего подобного в своей жизни не видела. Говорит, такого не купишь даже в фешенебельных парижских магазинах! Ньюлэнд, как я вас люблю! Как славно, что у вас такой превосходный художественный вкус!»
На следующий день Ачер сидел у себя в библиотеке в полном расстройстве и курил; перед ланчем к нему заглянула Дженни.
Он не стал заходить в клуб на обратном пути с занятий по юриспруденции, которую он изучал на досуге, особенно себя при этом не утруждая (что было характерно для всех состоятельных людей Нью-Йорка, принадлежавших к его кругу).
Ознакомительная версия.
