class="image">
Владимир Маковский. Объяснение
Владимир Маковский. Свидание
Владимир Маковский. Оправданная
Александр Маковский. Надоела
Николай Шильдер. Искушение.
Николай Шильдер. Сговор невесты
Павел Федотов. Вдовушка
Павел Федотов. Жена-модница
Павел Федотов. Разборчивая невеста
Яков Капков. Вдовушка
Валентин Серов. Гимназистка
Виктор Борисов-Мусатов. В парке
Виктор Борисов-Мусатов. Водоем.
Виктор Борисов-Мусатов. Изумрудное ожерелье
Виктор Борисов-Мусатов. Встреча у колонны
Виктор Борисов-Мусатов. Гобелен
Виктор Борисов-Мусатов. Две сидящие дамы
Константин Коровин. Гурзуф
Константин Коровин. У открытого окна
Константин Коровин. Веранда
Константин Сомов. Влюбленные. Вечер
Константин Сомов. Влюбленные
Константин Сомов. Свидание
Николай Ярошенко. В теплых краях
Николай Ярошенко. Выгнали
Николай Ярошенко. Курсистка
Николай Ярошенко. На качелях
Тут в рукописи Камышева зачеркнуто сто сорок строк. – А. Ч.
На этом месте рукописи нарисована чернилами хорошенькая женская головка с искаженными от ужаса чертами. Всё написанное ниже ее старательно зачеркнуто. Верхняя половина следующей страницы тоже зачеркнута, и сквозь сплошную чернильную кляксу можно разобрать одно только слово: «висок». – А. Ч.
Тут тоже зачеркнуто. – А. Ч.
Тут беспорядочно зачеркнута почти целая страница. Пощажены только несколько слов, не дающих ключа к уразумению зачеркнутого. – А. Ч.
Тут, к сожалению, опять зачеркнуто. Заметно, что Камышев зачеркивал не во время писанья, а после… К концу повести я обращу на эти зачеркиванья особое внимание. – А. Ч.
Последняя фраза написана выше зачеркнутой строки, в которой можно разобрать: «сорвал бы с плеч голову и вышиб бы все окна». – А. Ч.
Далее следует пластически вычурное толкование о душевной выносливости автора. Вид человеческих скорбей, кровь, судебные вскрытия и пр. не производят якобы на него никакого впечатления. Всё это место носит оттенок хвастливой наивности, неискренности. Оно поражает своей грубостью, и я выпустил его. Для характеристики Камышева оно не важно. – А. Ч.
Тут зачеркнуты две строки. – А. Ч.
Обращаю внимание читателя на одно обстоятельство. Камышев, любящий разглагольствовать о состоянии своей души всюду, даже в описаниях стычек своих с Поликарпом, ничего не говорит о впечатлении, произведенном на него видом умирающей Ольги. Думаю, что это пробел преднамеренный. – А. Ч.
Я должен обратить внимание читателя еще на одно очень важное обстоятельство. В продолжение 2—3-х часов г. Камышев занимается только тем, что ходит из комнаты в комнату, возмущается с врачами прислугой, щедро сыплет оплеухи и проч… Узнаёте ли вы в нем судебного следователя? Он, видимо, не спешит и старается чем-нибудь убить время. Очевидно, «ему убийца известен». Затем, описанный ниже, ничем не мотивированный, обыск у Сычихи и допрос цыган, более похожий на издевательство, чем на допрос, могут быть проделаны только для проволочки времени. – А. Ч.
Это уклонение от вопроса первой важности имело в виду только одно: растянуть время и дождаться потери сознания, когда Ольга не могла бы уже назвать имя убийцы. Прием характерный, и удивительно, что врачи не оценили его по достоинству. – А. Ч.
Всё это наивно только на первый взгляд. Очевидно, Камышеву нужно было дать понять Ольге, какие тяжелые последствия для убийцы будет иметь ее сознание. Если ей дорог убийца, ergo – она должна молчать. – А. Ч.
Если всё это нужно было г. Камышеву, то не легче ли было допросить кучеров, которые везли цыган? – А. Ч.
К чему? Допустим, что всё это проделано судебным следователем спьяна или спросонок, тогда зачем же об этом писать? Не лучше ли скрыть от читателя эти грубые ошибки? – А. Ч.
Напрасно Камышев бранит товарища прокурора. Виноват этот прокурор только в том, что его физиономия не понравилась г. Камышеву. Честнее было бы сознаться или в неопытности, или же в умышленных ошибках. – А. Ч.
