Среди всех прочих животных лишь одному человеку дана опасная привилегия — рассудок. Он может силой своего ума проникнуть сквозь опьяневшую красоту вещей и увидеть равнодушный лик Вселенной, безразлично относящейся и к нему самому, и к его грезам. Это доступно ему, но не полезно. Для того чтобы жить всеми радостями жизни, ощущая ее трепет, человеку полезно быть ослепленным жизнью и парализованным ею. Полезное нам является истиной. Этот низший порядок истин требуете чтобы человек действовал при глубоком и неизменном убеждении в абсолютности их, и верил, что никакие иные истины не могут одержать верх во Вселенной. Человеку полезно доверчиво относиться к обманам и западням тела и следовать за привлекательными и лживыми страстями сквозь туманные способности восприятия. Ему полезно не замечать ни темных истин, ни пошлостей, не пугаться собственной похоти и алчности.
Человек так и поступает. Многие бросали взгляд на другой, более правдивый порядок истин и отступили от него в ужасе. Бесчисленное множество людей прошло через долгую болезнь, рассказало ее другим и преднамеренно забывало ее к концу своих дней. Они жили по-настоящему; Они осуществляли жизнь, ибо они сами были жизнью; они были правы.
Теперь выступают на сцену Зеленый Змий и проклятие, возложенное им на всякого человека, обладающего воображением, полного жизнью и желанием жить. Зеленый Змий посылает светлую логику, блистающую посланницу истины, превышающую истину; она — жизненный антитезис, жестокий и бесплодный, как междузвездное пространство, безжизненное и ледяное. Зеленый Змий не дает мечтателю мечтать, а любящему жизнь — жить. Он истребляет рождение и смерть и распыляет парадокс существования до тех пор, пока жертва его не начнет кричать как в «Городе Страшной Ночи»: «Жизнь наша обман, а смерть — черная пропасть». После этого жертва этой ужасной близости пускается в путь, ведущий к смерти.
Вернемся к моему личному опыту и к влиянию на меня светлой логики Зеленого Змия. Находясь на прелестном ранчо и весь пропитанный поглощенным в течение многих месяцев алкоголем, я чувствовал себя подавленным мировой грустью. Я тщетно спрашивал себя: почему я грущу? Я спал в тепле; крыша не протекала; у меня более чем достаточно пищи для всех капризов аппетита. Я пользуюсь всеми возможными удобствами. Тело мое нигде не болит, добрая старая машина работает гладко. Ни мозг, ни мускулы не переутомлены. Я владею землей, деньгами, властью и славой; я сознаю, что приношу свою долю пользы общему благу; у меня любимая жена и дети. Я поступал и продолжаю поступать, как подобает хорошему гражданину мира. Я строил дома и обрабатывал землю. Что касается деревьев, то не посадил ли я их бесчисленное множество? Я могу изо всех окон своего дома смотреть на деревья, посаженные мною и отважно тянущиеся кверху навстречу солнцу.
Моя жизнь очень удачная. Не думаю, чтобы сотня людей из миллиона были такими же удачниками, как я. Однако, несмотря на все мое счастье, я тосковал; я тосковал потому, что Зеленый Змий был со мною; со мною же он потому, что я родился в тот век, который в будущие века рациональной цивилизации будет носить название темного века. Зеленый Змий потому со мною, что в дни неведения моей юности он был всюду доступен, призывал и приглашал меня на всех углах и вдоль всех улиц. Псевдоцивилизация моего времени дозволяла существование законной продажи яда, губящего душу. Система жизни была такова, ч то я и миллионы подобных мне привлекались и загонялись в места, где продавался яд.
Я изображу вам одно настроение из миллиона разнообразных оттенков тоски, навеянной на меня Зеленым Змием. Я еду по своему прекрасному ранчо, сидя на красивой лошади. Воздух напоминает дивное вино. На склонах гор краснеет виноград осенним пламенем. Обрывы морских туманов ползут через гору Сонома. В дремотном воздухе тлеет послеполуденное солнце. Все должно было бы радовать меня: я жив, душа моя полна грез и тайн. Я двигаюсь и повелеваю животным, на котором сижу. Я знаю гордые страсти и вдохновения и топчу лицо смиренной земли…
И все же я с тоской гляжу на всю окружающую меня красоту и желчно думаю о том, какое я мелкое и преходящее явление в этом мире, существовавшем так долго без меня и долженствующем существовать после моего исчезновения. Я вспоминаю людей, в поте лица и в великих трудах возделывавших эту каменистую почву, ныне принадлежащую мне. Разве может нетленное принадлежать тленному? Люди те исчезли — исчезну и я. Они трудились, расчищали и сажали, глядя во время отдыха усталыми глазами на. эти же самые солнечные заходы, на осеннее великолепие винограда и на обрывы тумана, переползавшего через горы. И их уже нет, и я знаю, что наступит день, и даже скоро, когда уйду и я.
Уйду? Я и теперь понемногу ухожу. В челюсти моей находятся хитроумные изобретения дантистов, заменяющие уже утерянные частицы моего физического «я». Пальцы мои уже не похожи на пальцы моей юности; старые драки и борьба непоправимо повредили их. Удар, нанесенный по голове человеку, имя которого даже забыто мною, окончательно испортил вот этот большой палец. Неудачное движение во время борьбы искалечило другой. Мой худощавый живот человека, привыкшего к бегу, отошел в область воспоминаний. Связки на ногах не так безупречны, как в прежние дни, когда их еще не натрудили и не вывихнули безумные дни и ночи труда и веселья. Теперь уже я не в состоянии висеть на веревке в черной мгле и урагане, доверяя свою жизнь силе рук. Уж никогда я не смогу больше бежать за упряжными собаками по бесконечным милям Арктики.
Я чувствую, что ношу с собою скелет внутри этого распадающегося тела, умирающего с самого момента моего рождения, и знаю, что под покровом мяса находится костлявый и безносый череп. Все это не пугает меня, так как боязнь смерти означает здоровье, и помогает жить. Проклятие светлой логики состоит в том, что она прогоняет страх. Мировая тоска светлой логики заставляет человека весело улыбаться в самое лицо Великой Безносой и насмехаться над всею фантасмагорией жизни.
Наступают сумерки, и хищные животные вышли на охоту. Я наблюдаю за жалкой трагедией жизни, питающейся чужой жизнью. Тут нет места нравственности. Нравственность обитает в одном лишь человеке, и он же создал ее: это закон, помогающий жить и относящийся к разряду низших истин. Все это уже было известно мне в дни долгой болезни. Я знал более великие истины, которые я удачно приучил себя забывать, истины столь серьезные, что я отказался принимать их всерьез и только понемногу подходил к ним (так осторожно!), как к неприятным воспоминаниям, находящимся на совести, которые боишься разбудить. Я прикоснулся к ним и оставил их. Я был слишком мудр, слишком хитроумен, чтобы будить их. Теперь же Светлая Логика против моей воли будит их, ибо она отважна и не страшится никаких чудовищ земной мечты.
…Когда звучит гонг к обеду, то стакан мой уже опрокинут вверх дном. Насмехаясь над Светлой Логикой, я выхожу к гостям за стол и с деланной серьезностью обсуждаю современные журналы и маленькие пустячки ежедневной жизни, пуская в ход всякие увертки и хитрости. Словопрения сквозь дебри парадоксов и высмеивания. Когда же мое настроение меняется, то как весело ставить собеседников в тупик игрой с трусливыми буржуазными фетишами, и смеяться, и пускать эпиграммы вслед исчезающим призракам богов, и разврату, и безумию мудрости.
Лучше всего быть шутом! Шутом! Никто из собеседников не считает, что я навеселе. Я просто в великолепном настроении. Мне надоедает работа мысли, и, когда мы встаем из-за стола, я пускаюсь во всякие шутки и завожу игры, которые проходят с веселой шумливостью.
Когда же вечер кончается и все распростилиав друг с другом, то я возвращаюсь через кабинет, полный книг, ложусь спать и, находясь в одиночестве, вновь встречаюсь со Светлой Логикой, непобедимой и не оставившей меня.
Мои алкоголические воспоминания приближаются к концу. Сознаюсь, что я остался жить на нашей планете исключительно благодаря особому счастью, здоровой груди, широким плечам и крепкому организму.
Я выжил не вследствие каких-нибудь личных достоинств, но потому, что органически я не был настоящим пьяницей, и организм мой успешно боролся с разрушениями, вызываемыми Зеленым Змием.
Я остался цел благодаря бесконечному и абсолютному счастью и везенью — назовите его как хотите. Жизнь моя, карьера и жизнерадостность не сокрушены. Они, конечно, пострадали, но, подобно человеку, чудесно спасшемуся в убийственном бою, я могу дивиться огромному числу погибших.
Подобно солдату старых войн, взывающему: «Долой войну!» и я взываю: «Долой отравление нашего юношества!» Можно кончить войну, остановив ее, а пьянство можно прекратить, запретив его. В Китае прекратили общее употребление опия запрещением возделывать и ввозить его. Все философы, бонзы и доктора Китая тысячу лет бесполезно проповедовали бы против опиума, и употребление его ничуть не уменьшилось бы, пока он оставался доступен. Такова природа людей.
