– Ты слышал, что я сказала, – проговорила бедняжка и скрестила на груди руки.
– Как! Моя скромница, моя нежная весталка, значит, ты не пойдешь туда? Ладно же, тебя поведут силой.
– Я подниму криками весь город, – сказала она решительно и покраснела до корней волос.
– Мы и об этом позаботимся, тебе заткнут рот.
– Тогда, да помогут мне боги, – встала Нидия, – я буду жаловаться властям.
– Помни о клятве, – раздался глухой голос. Это Кален в первый раз вмешался в разговор.
Услышав его, бедная девушка затрепетала и умоляюще сложила руки.
– Ах я несчастная! – воскликнула она и зарыдала.
Как видно, эти горестные звуки привлекли Стратонику, потому что в тот же миг ее грозная фигура появилась в дверях.
– Отчего шум? Что сделал ты с моей рабыней, негодяй? – разгневалась она.
– Помолчи, жена, – сказал он сердито, хоть и не без робости. – Ты хочешь иметь новые пояса и красивые одежды, не так ли? Тогда усмири свою рабыню, или тебе долго придется ждать обновок. Да падет гнев богов на голову этой дряни!
– В чем дело? – спросила старая карга, переводя взгляд с мужа на Нидию.
Девушка, которая стояла, прислонившись к стене, бросилась в ноги Стратонике, обхватила ее колени и, глядя вверх своими незрячими, но полными мольбы глазами, воскликнула:
– Добрая хозяйка! Ты женщина, у тебя были сестры, ты была молода, как и я, пожалей, спаси меня! Я не пойду больше на эти ужасные пиры!
– Молчи! – крикнула старая карга и, грубо рванув Нидию за нежную руку, способную лишь плести венки, заставила ее встать. – Молчи! Эти чувства не для рабыни!
– Вот, жена. – Бурдон вынул кошель и звякнул монетами. – Слышишь эту музыку? Клянусь Поллуксом, ты больше не услышишь ее, если не взнуздаешь хорошенько эту кобылку.
– Девчонка просто устала, – сказала Стратоника, кивая Калену. – Когда она снова тебе понадобится, то будет не такой строптивой.
– «Тебе»! Кто здесь? – вскричала Нидия, поворачивая голову во все стороны и словно напряженно вглядываясь, так что Кален в испуге привстал.
– Эти глаза видят! – пробормотал он.
– Кто здесь? Отвечай, во имя небес! Ах, будь ты слеп, как я, ты не был бы так жесток! – воскликнула Нидия и снова заплакала.
– Уведи ее, – велел Бурдон жене. – Терпеть не могу, когда скулят!
– Пойдем! – сказала Стратоника, подталкивая бедную девушку к дверям.
Нидия высвободилась с решительностью и достоинством.
– Послушай, – сказала она, – я повиновалась тебе беспрекословно, а ведь я была воспитана… Ах, мама, моя бедная мама! Думала ли ты, что меня ждет такая участь! – Она вытерла глаза и продолжала: – Приказывай что угодно, я буду повиноваться, но говорю тебе: как бы жестока, сурова и непреклонна ты ни была, я больше туда не пойду, а если меня поведут силой, я буду просить защиты у самого претора[108]. Боги свидетели, я клянусь в этом!
Глаза Стратоники сверкнули. Она вцепилась девушке в волосы одной рукой и занесла другую – огромную правую руку, удар которой мог сокрушить хрупкое и нежное тело. Эта мысль, видимо, пришла в голову ей самой, потому что она удержала руку, потащила Нидию к стене схватила с крюка веревку, которая часто – увы! – употреблялась для этой цели, и через мгновение пронзительные, жалобные крики девушки огласили дом.
Глава III. Главк делает покупку, которая дорого ему обойдется
– Здравствуйте, храбрецы! – сказал Лепид и, наклонив голову, вошел в низкую дверь таверны Бурдона. – Мы пришли посмотреть, кто из вас оказывает больше чести своему ланисте.
Гладиаторы встали, приветствуя трех знаменитых людей, которые были известны как самые веселые и богатые юноши в Помпеях, – ведь от них во многом зависела репутация гладиаторов.
– Каковы звери! – сказал Клодий Главку. – Достойны быть гладиаторами!
– Жаль, что они не воины, – отозвался Главк.
Забавно было видеть, как избалованный и капризный Лепид, который на пиру морщился от малейшего луча дневного света, а в банях оберегался от дуновения ветерка, человек, в котором природа переплела самым нелепым образом все побуждения, соединив в одно сомнительное целое постыдную изнеженность и житейскую ловкость, теперь был весь нетерпение. Он хлопал по широким плечам гладиаторов своей белой девической рукой, поглаживал и щупал их железные мускулы, охваченный расчетливым восхищением перед этой мужественностью, которую он всю жизнь старательно вытравлял в себе самом.
– А, Нигер! На чем будешь ты сражаться? И с кем? – спросил Лепид.
– Меня вызвал Спор, – отвечал угрюмый гигант. – Будем драться насмерть.
– Уж это само собой, – проворчал Спор, и его маленькие глазки сверкнули.
– Он возьмет меч, я – сеть и трезубец. Бой будет на диво. Надеюсь, тот, кто останется в живых, получит кругленькую сумму и сможет достойно носить свой венок.
– Будь спокоен, мы не поскупимся, мой Гектор[109], – сказал Клодий. – Погоди-ка! Значит, ты сражаешься с Нигером? Главк, я ставлю на Нигера.
– А я что говорил! – воскликнул Нигер с торжеством. – Благородный Клодий меня знает. Считай, что ты уже мертв, мой милый Спор.
Клодий вынул навощенную табличку.
– Ставлю десять тысяч сестерциев. Что скажешь?
– Принимаю, – сказал Главк. – Но кто еще здесь есть? Я раньше никогда не видел этого героя. – И он посмотрел на Лидона, чьи руки были тоньше, чем у его товарища, а в лице сохранилось изящество и даже благородство, которое его профессия еще не успела стереть.
– Это Лидон, новичок. До сих пор он тренировался только деревянным мечом, – ответил Нигер снисходительно. – Но в жилах у него настоящая кровь – он вызвал Тетраида.
– Нет, Тетраид меня, – поправил Лидон. – А я принял вызов.
– Чем же вы будете сражаться? – спросил Лепид. – На твоем месте, мой мальчик, я не спешил бы сразиться с Тетраидом.
Лидон презрительно улыбнулся.
– Он свободный или раб? – спросил Клодий.
– Свободный. Мы все здесь свободные граждане, – ответил Нигер.
– Дай-ка руку, мой милый Лидон, – сказал Лепид с видом знатока.
Гладиатор бросил на своих товарищей многозначительный взгляд, протянул руку, которая хоть и была потоньше, чем у других, но с такими твердыми мускулами и такой красивой формы, что все три гостя издали восторженное восклицание.
– Ну, приятель, каким же оружием вы сражаетесь? – спросил Клодий, держа табличку наготове.
– Сперва будем драться на цестах[110], а потом, если оба останемся живы, на мечах, – сказал Тетраид угрюмо, бросив на Лидона завистливый взгляд.
– На цестах! – воскликнул Главк. – Ты совершаешь ошибку, Лидон, бой на цестах – греческий обычай, я его хорошо знаю, и тебе надо бы сначала обрасти мясом, ты слишком худ. Откажись от цестов.
– Не могу, – отвечал Лидон.
– Но почему?
– Я же сказал – он меня вызвал.
– Но он не станет непременно требовать цестов.
– Моя честь этого требует! – гордо возразил Лидон.
– Ставлю на Тетраида два против одного на цестах, – сказал Клодий. – Принимаешь, Лепид? И один против одного на мечах.
– Если ты даже предложишь три против одного, я все равно не соглашусь, – сказал Лепид. – Лидон умрет прежде, чем дело дойдет до мечей. Нет уж, благодарю.
– А ты что скажешь, Главк? – спросил Клодий.
– Принимаю – три против одного.
– Тридцать тысяч сестерциев против десяти?
– Идет.
Клодий записал ставки на табличке.
– Прости меня, мой благородный покровитель, – сказал тихо Лидон Главку, – но как ты думаешь, сколько получит победитель?
– Сколько? Ну, вероятно, семь тысяч сестерциев.
– Ты уверен, что не меньше?
– Уверен. Но что я слышу! Грек на твоем месте думал бы о славе, а не о деньгах. О италийцы! Вы всегда и всюду остаетесь италийцами!
На смуглых щеках гладиатора показался румянец.
– Ты несправедлив ко мне, благородный Главк. Я думаю и о славе, но, если б не деньги, я никогда не стал бы гладиатором.
– Презренный! Да падешь ты на арене! Жадному не бывать героем.
– Я не жадный, – сказал Лидон гордо и отошел.
– Но я не вижу Бурдона. Где же он? Мне нужно с ним поговорить! – воскликнул Клодий.
– Он там. – Нигер указал на дверь в конце комнаты.
– А Стратоника, наша храбрая старуха, где она? – спросил Лепид.
– Была здесь за минуту перед тем, как вы пришли. Но она услышала какой-то шум и побежала туда. Клянусь Поллуксом, сдается мне, старик Бурдон ухватил в задней комнате какую-то девчонку. Я слышал, как она плакала.
– Ха! Вот это здорово! – засмеялся Лепид.
В этот миг громкий крик боли и страха заставил всех вздрогнуть.
– Пощадите, пощадите, я еще маленькая, я слепая! Неужели вам мало?
– О Паллада! Мне знаком ее голос, это моя бедная цветочница! – воскликнул Главк и бросился на крик.
Он распахнул дверь и увидел, что Нидия извивается в руках разъяренной старухи, веревка, уже окровавленная, вновь была занесена и вдруг повисла в воздухе.
