кто — кто, кто — где и почему именно так...
Почему зритель, например, должен понять, что среди бестолково набросанного театрального реквизита пробирается «Солнце Франции», Людовик XIV? Вряд ли сам актер верил, что изображает это «Солнце». Не верили и мы, зрители.
Почему ведущая актриса Парижского (Парижского!) театра Мадлена Бежар похожа в последнем акте на подмосковную огородницу в кофте навыпуск? Почему другая актриса, Арманда Бежар, впоследствии жена Мольера, вела себя так вульгарно? Условная трактовка — прием тонкий и, если зритель воспринимает веками установившуюся условность японского театра «Кабуки», то «шиворот-навыворот» А. В. Эфроса — явление не очень хорошего вкуса. Признаюсь откровенно: я прострадала весь спектакль и ушла с горьким чувством обиды за Михаила Афанасьевича Булгакова, талант которого нет-нет, да и прорывался сквозь режиссерскую шелуху. Тогда сразу становилось интересно и легко на душе.
Композитор Андрей Волконский, вообще-то человек со вкусом, к тому же всю юность проведший во Франции, в данном случае внес свою лепту в общую неразбериху.
И вот какая мысль принципиального порядка пришла мне в голову. Представим себе, что широкую улицу переходит там, где положено и когда положено, писатель Булгаков, а на мотоцикле мчится Эфрос, не обращая внимания на световые сигналы, сшибает Булгакова и наносит ему телесные увечья. Он ответит со всей строгостью советского закона — так мне сказали юристы и подсказала логика. Так почему же при нанесении моральных увечий произведению писателя никто не несет никакой ответственности? Почему?» (Белозерская Л. Е. Воспоминания. С. 178–179).
Я процитировал эти воспоминания не случайно, а просто потому, что по ее совету я тоже пошел посмотреть этот спектакль 70-х, а потом при встрече мы долго обсуждали эту постановку, вспоминая многочисленные курьезы ее. Лишь о некоторых вспомнила Л. Е. Белозерская.
Так что постановка этой пьесы — еще впереди!
Какую редакцию предпочтет Театр — это вопрос Театра.
Считаю, что и эта редакция имеет право на существование, потому что ее рекомендовали к публикации Е. С. Булгакова в 1962 году и Л. Е. Белозерская-Булгакова в 1986 году.
Для его славы уже ничего не нужно. Но он нужен для нашей славы (фр.).
Начало молитвы: «Хвалим, Господи, тебе, царю вечной славы» (лат.).
Основной источник текста: Мертвые души. М., 1930. Авторский экземпляр (Музей МХАТ БРЧ № 834. Авторизованная машинопись).
Опубликован впервые в книге: Булгаков М. Пьесы. М.: Советский писатель, 1986. Составители: Л. Е. Белозерская, И. Ю. Ковалева.
Публикуется по ксерокопии книги: Булгаков М. Кабала святош. М.: Современник, 1991. Составители В. И. Лосев, В. В. Петелин.
Булгаков приступил к инсценировке, как только его приняли во МХАТ в качестве режиссера. Театр давно собирался поставить спектакль по «Мертвым душам», но инсценировки романа были неудачными.
Уже в мае 1930 года Булгаков делает первые наброски инсценировки по «Мертвым душам». Намерен показать и самого Гоголя, диктующего свое сочинение в Риме, а значит — и Рим, с его солнцем, гитарами и макаронами. Летом он работает с «трамовцами» на юге, а вернувшись, вместе с режиссером-постановщиком В. Сахновским и завлитом П. Марковым обсуждают общий замысел комедии по Гоголю: «Рим мой был уничтожен, лишь только я доложил exposé. И Рима моего мне безумно жаль!» — писал Булгаков 7 мая 1932 года, вспоминая начало работы над «Мертвыми душами».
31 октября 1930 года состоялось первое чтение инсценировки в присутствии В. И. Немировича-Данченко, в целом одобрившего комедию.
Наметились и противоречия с Театром: Булгакову хотелось ввести в комедию образ Первого в спектакле как равноправное действующее лицо, в чем-то напоминающего самого Гоголя, но Театр усмотрел в этом образе резонера, комментатора событий, мешающего развитию действия.
18 ноября 1930 года Булгаков, направляя Немировичу-Данченко текст комедии, попытался защитить свой замысел: «Повторный анализ текста моей инсценировки, и в особенности плюшкинской сцены, что можно сделать попытку расширить роль Первого в спектакле с целью органически вплести ее во все сцены спектакля, сделав Первого в полном смысле слова ведущим спектакль... по-видимому, пьеса станет значительнее при введении роли Чтеца, или Первого, но при непременном условии, если Чтец, открыв спектакль, поведет его в непосредственном и живом движении вместе с остальными персонажами, то есть примет участие не только в «чтении», но и в действии» (см.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1976 год. С. 65).
Вначале это намерение Булгакова было поддержано, но в ходе репетиций в этой роли В. И. Качалов показался слабым связующим звеном всего спектакля. Отказались от этой роли, потом снова приступили к репетициям с Качаловым. Но эта роль была в целом снята из спектакля. Булгаков очень жалел, что роль Первого не получилась в спектакле. Да и сам спектакль претерпевал большие изменения в ходе его постановки. Сахновскому и художнику В. В. Дмитриеву не удалось осуществить свой замысел. Е. Кухта, исследовавшая творческую историю постановки «Мертвых душ», писала в комментариях к публикации комедии: «Режиссер ориентировал спектакль на гротескного трагического Гоголя, открытого сценой 20-х годов, а значит, в первую очередь В. Э. Мейерхольдом, фантазировал спектакль скорее на мейерхольдовские, чем булгаковские темы. Оставленные им описания сцен камерального заседания чиновников и поисков пропавшего с губернаторского бала Чичикова выдают сильное влияние мейерхольдовского «Ревизора». Символистский мотив страха как субстанции иррационального мира, столь явный у Сахновского, Булгакову мало близок, в его тексте такого мотива нет» (см.: Булгаков М. Собрание сочинений. М.: Художественная литература, 1990. Т. 4. С. 601).
С февраля 1931 года в постановку спектакля включился К. С. Станиславский, и спектакль стал приобретать реалистические черты, в духе системы Станиславского.
У Булгакова возникли надежды вернуться к первоначальному замыслу инсценировки, когда сам автор был как равный среди действующих лиц и высказывал свои суждения по ходу развития событий. В воображении Булгакова формировался образ самого Николая Васильевича Гоголя, он разговаривал с ним, переживал вместе с ним во время его работы над «Мертвыми душами». Чтобы быть точным и достоверным, Булгаков тщательно выписывает из переписки Гоголя нужные ему фразы. И он вновь с надеждой возвращается к первым наброскам текста:
«Картина 1.
Комната в доме на Виа Феличе в Риме. В прорезях ставень раскаленный Рим. Мозаичный пол. Книжный шкаф. Древняя римская лампа. Громаднейший графин с холодной водой.
Великий чтец без фрака. Поклонник за бюро пишет под его диктовку.
Слышно бряцание трех гитар, и нежный тенор поет по-итальянски. Слышен женский голос.
Чтец — худой человек с неопрятными
