где-то далеко и казались нереальными.
Продавец уложил в коробку куклу, чайный сервиз и шкатулку для ниток и вручил коробку Элси. Железная дорога в большом картонном ящике также была завернута в оберточную бумагу, и у Фрэнки чуть не выскочило сердце, когда продавец протянул ему пакет.
Выйдя из магазина, все они попрощались с Фрэнки, и он пошел, неся свой пакет с величайшей осторожностью и чувствуя, что идет как по воздуху. Остальные зашли в соседний бакалейный магазин, и там им наложили в тележку всяких вкусных вещей.
Потом Баррингтон еще раз сверился со своей записной книжкой, чтобы убедиться, не забыл ли он чего, и обнаружил, что Санта Клаус внес в список еще по паре ботинок для Элси и Чарли; они отправились в обувную лавку, и там выяснилось, что чулки у обоих совершенно порваны, тогда они зашли в галантерейную лавку и купили там чулки. Баррингтон пояснил, что, хотя чулок нет в списке, он уверен, что Санта Клаус не будет возражать − он, наверно, собирался их записать, но просто позабыл это сделать.
КОНЕЦ
На следующий день вечером Баррингтон зашел к Оуэну. Он сказал, что уезжает на рождество домой и хочет с ними попрощаться.
В последнее время дела у Оуэна шли неважно, хотя он был одним из немногих, которым перепадала хоть какая-то работа. Большая часть заработка уходила на квартирную плату, и они нередко экономили на еде. Легкие Оуэна были в таком плохом состоянии, что малейшее усилие вызывало острый приступ кашля и он задыхался, из-за этого он почти не мог работать, даже когда ему предлагали работу; зачастую он заставлял себя идти на работу только невероятным усилием воли. Но он старался не показывать виду перед Раштоном, и, хотя Раштон знал, что у Оуэна здоровье куда хуже, чем у других, он не обращал на это внимания: свою долю работы Оуэн всегда делал и мастер он был отличный. Впрочем, с некоторых пор кое-кто из рабочих стал уклоняться от того, чтобы работать с ним в паре. Когда двое работают вместе, то хозяин, ясное дело, ожидает, что они выполнят норму на двоих, ну, а если один из них не в состоянии работать в полную силу, его напарнику приходится тяжело.
У Оуэна никогда не было денег на то, чтобы пойти к врачу, но в начале зимы Раштон дал ему билетик в местную больницу. В течение года каждую субботу, получая заработную плату, рабочие отдавали один-два пенни в больничную кассу. Во всяком случае, от них этого ожидали. Такие взносы поступают в больницу от каждой фирмы и мастерской в городе. Хозяева время от времени передают кассу больничному начальству, а взамен получают билетики, которые они вручают тем рабочим, кто нуждался в лечении или сам обращался к ним с просьбой. Предприниматель вписывает в билетик фамилию и адрес пациента и подтверждает, если, по его мнению, случай заслуживает внимания и благотворительности. Оуэн, как и большинство рабочих, не мог без содрогания думать о том, чтобы идти в эту больницу, но он был так болен, что подавил свою гордость. Выяснилось, что ходить в эту больницу дороже, чем в частную, потому что приходить в нее нужно по утрам в определенный час. Таким образом, он пропускал работу. Лекарства, которые ему там выписывали и которые он должен был покупать на собственные деньги, не приносили ему облегчения, ибо в действительности ему, как и тысячам других, нужны были не эти лекарства, а приличные условия жизни и хорошая еда − и то, и другое было так же недосягаемо для него, как если бы он умирал один в пустыне.
Иногда Нора ухитрялась, отказывая себе в чем-нибудь необходимом, купить ему пузырек какого-нибудь широко разрекламированного снадобья, но, хотя некоторые из этих лекарств в самом деле были полезны, она покупала их лишь от случая к случаю, и они не помогали ему.
Оуэна часто охватывал ужас при мысли о будущем, о том, что с ними станет, когда он не сможет работать, но он старался отгонять от себя эти мысли и уверял себя, что вскоре потеплеет и он почувствует себя лучше.
Когда вошел Баррингтон, Оуэн сидел в кресле у горящего камина. Он работал в этот день вместе с Харлоу, отмывал потолок и сдирал со стен обои в двух комнатах в доме Раштона и выглядел сейчас совершенно измученным и усталым.
− Я не говорил тебе об этом раньше, − сказал Баррингтон после того, как они потолковали о всякой всячине, − но я думаю, ты догадывался, что я работал у Раштона не для того, чтобы зарабатывать на жизнь. Просто я хотел все увидеть своими глазами, увидеть, как живет большая часть людей. Мой отец богатый человек. Он не одобряет моих взглядов, но в мою жизнь не вмешивается, и у меня вполне достаточно денег, которые я могу тратить по своему усмотрению. Сейчас я уезжаю к родителям на рождество, а вот весной я собираюсь снарядить фургон социалистов и вернуться сюда. Мы пригласим лучших ораторов нашего движения, мы будем каждый вечер устраивать митинги, мы наводним город литературой и создадим здесь отделение нашей партии.
Глаза Оуэна загорелись, его бледное лицо порозовело.
− Я смогу кое-что сделать для этих митингов, − сказал он. − Скажем, рисовать афиши и плакаты.
− А я буду разносить листочки с объявлением о митингах, − вмешался Фрэнки, сидевший на полу, где он налаживал свою железную дорогу. − Я знаю много мальчиков, которые пойдут со мной подсовывать эти листочки под двери.
Они сидели в гостиной, дверь была закрыта. В соседней комнате находились миссис Оуэн и Рут. Во время разговора вдруг раздался звонок, Фрэнки выбежал посмотреть, кто пришел, а Баррингтон и Оуэн продолжали беседовать. Время от времени из соседней комнаты до них доносились приглушенные голоса. Потом они услышали, как кто-то вышел на улицу, и тут же в комнату в ужасном возбуждении ворвался Фрэнки с криком:
− Папа! Мистер Баррингтон! Ура! Ура! Ура!
И он стал скакать по комнате вне себя от радости.
− По какому поводу мы должны кричать ура? − осведомился Баррингтон, несколько заинтригованный.
− К нам пришли мистер Истон и Фредди повидать миссис Истон, и миссис Истон ушла вместе с ними домой, − сообщил Фрэнки, − а нам она... оставила ребеночка... она подарила нам его на рождество.
Баррингтон уже слыхал, что Истон с женой живут порознь, теперь Оуэн
