Через несколько времени дети с Ворошиловым пошли в классную комнату. Скоро туда пришла и Софья Ивановна.
Ворошилов и не подозревал, что имел несчастие понравиться молодой женщине. Правда, он несколько удивился и даже сконфузился, когда, месяца три тому назад, Софья Ивановна пришла в классную комнату и просила позволения присутствовать при уроках. “Верно, от скуки”, — подумал Ворошилов и спокойно продолжал урок. Но, когда Софья Ивановна и на следующий день пришла в классную, Ворошилов даже несколько осердился. “Чего ей надо? Уж не за благонамеренностью ли уроков наблюдать?” Но барыня продолжала аккуратно приходить на уроки и сидела очень смирно. Мало-помалу Ворошилов привык к присутствию молодой женщины и не обращал на нее внимания.
Раз только он заметил, что молодая женщина на него пристально смотрит. Он взглянул на нее. Она сконфузилась.
Что-то неопределенное, не то насмешка, не то сочувствие, промелькнуло у Ворошилова.
“Какой красивый однако этот учитель!” — подумала Софья Ивановна.
И молодая женщина стала мечтать далее. Конечно, мечты эти касались молодого человека. Софья Ивановна мысленно сравнивала красивую молодую фигуру Ворошилова с толстым, не совсем уклюжим, седоватым Петром Ивановичем и находила, что Ворошилову было бы лучше на месте Петра Ивановича. “Если б его одеть в мужнин мундир да повести на бал, он бы произвел впечатление… Экие у него густые волосы!”
— Да не так! — раздался голос Ворошилова, внимательно следящего за задачей. — Ну, помножьте дробь на дробь. Как помножить дробь на дробь?..
— Надо числителя одной дроби помножить на знаменателя другой… — запищал мальчуган.
“Все дроби на уме. Экий медведь! На меня и не смотрит!” — подумала Софья Ивановна.
Ворошилов поднял голову, встретился со взглядом молодой женщины и невольно проговорил про себя:
— Чего она все…
И продолжал рассказывать о дробях. Впрочем, искоса раза два взглянул на молодую женщину.
“Хороша!” — промелькнуло у него в голове.
— Что же дальше будет? — спросил он у ученика.
Брюнетка улыбнулась, точно этот вопрос относился к ней.
“В самом деле, что ж дальше будет? — подумала она. — А ничего. Отчего ж и не пококетничать с этим медведем?” — пронеслось в ее хорошенькой головке.
Ворошилов хмуро сидел за уроком, а Софья Ивановна, как нарочно, все улыбалась да шутила.
— Отчего вы все моих пасынков мучите, Николай Николаевич?
— Как мучу?..
— Да так. Все уроки да уроки. Вы бы что-нибудь веселей умножения рассказали.
— Петр Иванович мне не за сказки деньги платит! — проговорил Ворошилов и продолжал занятия.
Софья Ивановна несколько времени помолчала и потом спросила:
— Неужто, мосье Ворошилов, у вас все математика на уме?
— Нет, не все!..
— А я думала, что только математика! — проговорила молодая женщина и рассмеялась.
“Кокетничает! — подумал Ворошилов… И если муж ревнив…”
— Впрочем, я уйду… я вам мешаю! — снова начала Софья Ивановна.
— Да. Время на разговоры уходит…
— Ну, я буду сидеть смирно… Дети! И вы сидите смирно и слушайте ученого человека.
Когда кончился урок и Ворошилов было хотел уходить, Софья Ивановна остановила его и сказала:
— Куда ж вы, уж бежать?
И так ласково взглянула на него.
— Пора домой! — отвечал молодой человек и снова подумал: “А ведь хороша эта кокетка!”
Ворошилов шел домой недовольный. Во-первых, у Петра Ивановича он не спросил денег — как-то не пришлось, — а во-вторых, вместо математических выкладок, которые предстояло ему сделать дома (он был студент математического факультета), в голову его лезла “все несообразность”, как он в сердцах назвал образ красивой женщины, закрадывавшийся, помимо его воли, в голову.
— Экий я глупый! Ну что изо всего этого выйдет? — поставил он себе ясный вопрос, придя домой.
И в тот же вечер отвечал на него, рассмеявшись:
— Всего верней, что добрейший Петр Иваныч откажет мне от урока, и тогда опять зубы на полку… Надо держать ухо востро!..
В тот же самый вечер Петр Иваныч, сидя за вечерним чаем, очевидно, был не в духе и косо глядел на жену. Сперва он, было, ничего не хотел ей говорить, но наконец не выдержал и сказал:
— Соня!.. Неужели тебе не надоело сидеть в классной?..
— А это тебе мешает, Pierre?
— Это мне, Соня, не нравится!..
— А отчего? позвольте вас спросить, — улыбнулась Софья Ивановна.
— Оттого… — сконфузился Петр Иванович, — оттого… Ну, я этого не хочу!..
— Опять сиена ревности? — подсмеялась жена.
— И ты не будешь сидеть, или я откажу Ворошилову! — вспылил Петр Иваныч и, отодвинув стакан, быстро встал со стула и поплелся в кабинет, где долго просидел, задумавшись.
На другой день Ворошилов сидел на уроке суровей обыкновенного и, когда явилась Софья Ивановна, он ей поклонился и затем ни разу на нее не взглянул. Когда она спросила его: “отчего он такой сердитый?”, он довольно сухо ответил, что не совсем здоров, и продолжал объяснять ученикам положение городов на карте. А Софья Ивановна, как нарочно, облокотилась на руки и упорно глядела на Ворошилова.
“Экая беспокойная! — подумал молодой человек. — Тебе хорошо шутить, а мне ведь от уроков откажут!”
“И не взглянет медведь!” — думала молодая женщина и продолжала кокетничать, довольная, что убьет часа два времени.
Отворилась дверь, и вошел Петр Иваныч. Он был краснее обыкновенного и несколько смутился, подавая руку Ворошилову. Буковнин сердито взглянул на жену и спросил Ворошилова:
— Что, Николай Николаевич, успевают молодцы?
— Успевают!
— Скоро и в гимназию можно… Соня! — обратился Петр Иваныч к жене. — Ты бы пошла распорядилась, тебя повар ждет в столовой…
Молодая женщина улыбнулась и вышла из комнаты. Петр Иваныч, понуря голову, поплелся за ней, потрепав по щекам обоих сыновей.
“Решительно потеряю урок. Петр Иваныч ревнует. Причем же я-то тут?..” — подумал Ворошилов.
А в столовой в это время шла супружеская сцена:
— Софья Ивановна! Вы хотите, чтоб я отказал Ворошилову?
— Опять? — упрекнула жена.
— Да, опять! Это стыдно!
— Что стыдно?
— Да сидеть с ним…
— Ха-ха-ха… Вот Отелло!..
— К чему же вы меня раздражаете?..
— А к чему вы мне мешаете учиться?
— Не говорите вздору… Он вам нравится.
— А хоть бы и нравился?..
— Софья Ивановна! — крикнул муж.
— Петр Иваныч! — ответила жена.
— Если завтра я вас увижу в классной…
— Что тогда?
— Ты увидишь! — крикнул рассердившийся муж и хлопнул дверью.
“Ну, слава богу, нет ее сегодня!” — подумал Ворошилов, усаживаясь на следующий день с детьми за стол и приготовляя тетрадки для диктовки.
— Ну, господа, готовы? — спросил он мальчиков.
— Готовы!
— Пишите: У бурмистра Власа… [3] “Верно, после бала спит и хорошо делает!” Написали?
— Власа… — повторили дети.
— Бабушка Ненила… “Сегодня попрошу у Петра Иваныча десять рублей! — мечтал Ворошилов. — Верно, даст, завтра первое число!..” Починить избушку… “Куплю сапоги… Этот старший туповат!..” Лесу попросила… Точка.
Из спальни послышались рыдания.
— Лесу попросила… Написали? — громко повторил Ворошилов. “Верно, семейная драма! — подумал он. — Петр Иваныч с Софьей Ивановной вовсе не пара!”
Из-за двери доносился резкий голос Буковнина. Слышались отрывочные фразы:
— Я от жены требую… Я вас взял в одной юбке… Я не позволю шутить!
— Отвечал, нет лесу… — диктовал Ворошилов.
— Ведь это бог знает что! — раздавался голос в спальне. — Постыдитесь!..
Рыдания становились сильней.
— “Шибкая сцена ревности…” И не жди, не будет, — громко произнес Ворошилов, желая показать, что он ничего не слышит.
— Скандал в доме! Вешаться на шею!.. Дети! — бушевал голос Буковнина.
Нет ответа. Слезы.
— “Минуй меня сия чаша!..” Вот приедет барин, — продолжал Ворошилов еще громче. — Написали?..
Но дети остановились, и младший заметил:
— Это папа мамашу бранит?
— Пишите же: вот приедет барин…
Но мальчик не слушал и продолжал:
— Папа иногда сердитый бывает…
В спальне стихло. Дети продолжали диктовку. Когда урок был окончен, лакей попросил Ворошилова в кабинет к Петру Ивановичу.
Когда Ворошилов вошел в кабинет, Петр Иваныч заговорил смущенным голосом, опустив глаза вниз:
— Вы извините меня, Николай Николаевич… Но я нашел более удобным… Конечно, вы прекрасно преподаете, но я бы хотел…
Буковнин остановился и жалобно взглянул на Ворошилова.
— Я бы хотел…
— Вы, вероятно, желаете определить детей куда-нибудь в заведение? — пришел к нему на помощь Ворошилов.
— Да… именно!.. — весело сказал Петр Иванович.
— Так я больше не приду…
— Извините меня… так внезапно…
— Что ж делать! Имею честь кланяться!..
