Д'Обинье, тронутый милостію Короля своего, могъ воспользоватъся его мудрымъ наставленіемъ и далъ слово отказаться отъ стиховъ — то есть, отъ сатиръ всегда колкихъ, но часто неосновательныхъ.
Д'Обинье ночевалъ во Дворцѣ. Генрикъ привелъ его въ замѣшательство, спросивъ, для чего онъ такъ страшно вооружился? Ему оставалось выдумать басню, которой Генрикъ повѣрилъ. Сія тайность забавляла ихъ обоихъ, украшая дружбу главною прелестію любви. Но дни были не очень веселы для бѣднаго д'Обинье: ему надлежало проводитъ ихъ въ уединеніи. Король писалъ къ нему записки и присылалъ куропатокъ, имъ застрѣленныхъ, но такая милость не разгоняла его скуки. Мѣсяца черезъ два узнавъ, что прекрасная дѣвица Лезе пріѣхала въ окрестности Мексана, онъ выпросилъ y Генрика дозволеніе ѣхать къ ней, и явился въ домѣ ея въ видѣ изгнанника, давъ Королю обѣщаніе никому не открывать ихъ тайны. Дѣвица Лезе была сирота, богата, молода и зависѣла отъ Г. Рошфуко, своего опекуна и родственника. Д'Обинье любилъ ее страстно; не зналъ, какъ она расположена къ нему, и съ горестію увидѣлъ совмѣстника, опаснаго своею молодостію, красотою, знатностію и богатствомъ. Дампьеръ (такъ назывался сей любовникъ) веселилъ дѣвицу Лезе блестящими праздниками. У д'Обинье не было денегъ; никто не хотѣлъ датъ ихъ въ займы бѣдному изгнаннику. Въ сей крайности онъ написалъ къ Генрику, который немедленно прислалъ ему большую суму, и сказалъ въ отвѣтѣ, что другъ его не долженъ уступать въ пышности Дампьеру. Д'Обинье далъ великолѣпный балъ, на которомъ дѣвица Лезе казалась отмѣнно веселою. Ободренный любовникъ торжественно потребовалъ руки ея; но Г. Рошфуко отказалъ ему, говоря, что онъ никогда не выдастъ племянницы за изгнанника. Сверхъ того опекунъ считалъ великія его издержки мотовствомъ, смѣшнымъ и неизвинительнымъ для человѣка, которому уже не льзя надѣяться на милость Двора. Пылкой д'Обинье въ досадѣ и ревности хотѣлъ драться съ опекуномъ и совмѣстникомъ; но между тѣмъ вздумалъ изъясниться съ дѣвицею Лезе. Не имѣя надежды, и воображая, что Дампьеръ ей нравится, онъ рѣшился бытъ смѣлымъ. Дѣвица Лезе, удивленная его тономъ; смотрѣла на него и молчала. „Разумѣю это безмолвіе, говорилъ д'Обинье: я не имѣю щастія вамъ нравиться. Женщины любятъ красавцевъ, нѣжность, ловкость, способность къ музыкѣ, искусство танцовать“……. Вы описываете Дампьера? спросила съ улыбкою дѣвица Лезе…. „Догадка ваша не удивляетъ меня, отвѣчалъ д'Обинье съ сердцемъ: легко узнать портретъ любовника.“ — Правда, что Дампьеръ гораздо лучше васъ лицомъ. — „Боже мой! кто съ вами не согласится? Знаю, что его красота едва ли уступаетъ вашей собственной; по крайней мѣрѣ онъ самъ вѣрно такъ думаетъ.“ — Естьли я люблю Дампьера, то безъ сомнѣнія никто не осудитъ меня: онъ хорошъ и добронравенъ. — „Но я не похвалю умной женщины, которая выберетъ глупца.“ — Дампьеръ конечно не пишетъ сатиръ, за то онъ не въ ссылкѣ, и не имѣетъ враговъ. — „Это слово гораздо ядовитѣе всѣхъ бранныхъ стиховъ моихъ. Какъ! вы можете укорятъ меня нещастіемъ? — Имѣю на то основательныя причины. Такъ, государь мой, ссылка ваша кажется мнѣ виною. — „Какое великодушіе!“ — Всего же непростительнѣе быть насмѣшливымъ, злоязычнымъ. — „Еще лучше!“ — Выслушайте меня до конца. Скажу еще, что одна безразсудная можетъ любить такого страннаго, надменнаго, грубаго человѣка, какъ вы. — „Мнѣ кажется, что вы могли бы избавиться отъ меня и безъ этой ужасной брани.“ — Къ нещастью, я не хочу отъ васъ избавиться! — „Какъ?“ — У меня дурной вкусъ: я безразсудна, и предпочитаю васъ доброму, прекрасному, любезному Дампьеру. — „Вы шутите надо мною!“ — Какъ бы хотѣла шутитъ!… Д'Обинье бросился на колѣни передъ нею…“ Я увѣрена, сказала она, что признаніе мое не удивляетъ васъ. Вы безъ сомнѣнія думаете, что сердце мое отдаетъ вамъ одну справедливость. — Нѣтъ, нѣтъ! отвѣчалъ съ жаромъ д'Обинье: даръ любви есть всегда безцѣнное благодѣяніе!….
Д'Обинье, увѣренный въ склонности взаимной, еще болѣе влюбился въ дѣвицу Лезе; но Г. Рошфуко былъ непреклоненъ, a бракъ не могъ совершиться безъ согласія опекуна. Д'Обинье снова обратился къ Генрику, который, вмѣсто отвѣта, написалъ прекрасное, ласковое письмо къ дѣвицѣ Лезе, увѣряя, что ея любовникъ есть одинъ изъ первыхъ друзей его. Она обрадовалась не менѣе д'Обинье, который до глубины сердца былъ тронутъ милостію Государя: ибо Генрикъ дозволялъ показать сіе письмо опекуну. Въ восторгѣ своемъ д'Обинье разсказывалъ многіе случаи въ доказательство Генрикова добродушія. „Однажды (говорилъ онъ) будучи безъ всякой основательной причины недоволенъ королемъ, я написалъ къ нему грубое письмо, въ тотъ же денъ удалился отъ Двора, и шестъ мѣсяцевъ сердился на моего благодѣтеля. Но мнѣ грустно было жить безъ него. Отъ скуки я моталъ, вошелъ въ долги; не могъ заплатить ихъ и попался въ темницу. Король узналъ о томъ, и не имѣя денегъ, заложилъ брилліянты супруги своей, чтобы какъ можно скорѣе меня выкупитъ.“
Дѣвица Лезе съ торжествомъ вручила опекуну письмо Королевское; но, къ чрезмѣрному ея изумленію, Г. Рошфуко не хотѣлъ вѣритъ, чтобы Король могъ съ такимъ жаромъ говоритъ о любви своей къ человѣку, имъ отъ себя удаленному. Д'Обинье вспыхнулъ отъ гнѣва, узнавъ, что его называютъ сочинителемъ подложныхъ писемъ, и слѣдуя своему нраву, клялся застрѣлитъ Г. Рошфуко; но дѣвица Лезе уговорила его взятъ терпѣніе на два дни, и немедленно отправила курьера къ Генрику. Сен-Мексанъ былъ только въ шести миляхъ отъ города, въ которомъ она жила.
На другой денъ Г. Рошфуко, желая разлучитъ свою воспитанницу съ д'Обинье, повезъ ее за городъ къ одному родственнику. Дампьеръ вызвался ѣхать съ ними… Зная склонность дѣвицы Лезе, онъ не думалъ уже ей нравиться, но не хотѣлъ показывать, будто страшится злобы совмѣстника, и для того все еще игралъ ролю влюбленнаго. Ввечеру они возвращались домой. Дѣвица Лезе была въ горестной задумчивости. Она не имѣла отвѣта отъ Генрика и боялась, чтобы д'Обинье, лишась надежды, не вызвалъ на поединокъ Г. Рошфуко; терзалась раскаяніемъ, что вошла въ такое обязательство безъ согласія родственниковъ, чувствовала всю безразсудность молодыхъ людей, которые не умѣютъ предвидѣть гибельныхъ слѣдствій неосторожности.
Подъѣхавъ къ дому, дѣвица Лезе съ изумленіемъ увидѣла, что онъ великолѣпно освѣщенъ, и вздумала, что Г. Рошфуко или Дампьеръ приготовилъ для нее праздникъ; но опекунъ съ искреннею досадою увѣрялъ, что такая глупость не свойственна лѣтамъ его; a Дампьеръ говорилъ, что онъ могъ бы сдѣлать ее только для женщины, расположенной платитъ ему за любовь любовью. Вошедши въ домъ, еще болѣе удивились: онъ былъ прекрасно убранъ и наполненъ знаменитыми гостями, которые сказали, что ихъ пригласили на балъ именемъ дѣвицы Лезе. Въ отсутствіе Г. Рошфуко явилось съ разныхъ сторонъ множество художниковъ и работниковъ для украшенія комнатъ, вмѣстѣ съ великимъ числомъ музыкантовъ. Опекунъ думалъ, что сія забава вымышлена расточительнымъ д'Обинье, тихонько бранилъ свою воспитанницу, принималъ гостей весьма неохотно и не могъ скрытъ внутренней досады. Дѣвица Лезе безпокоилась и не знала, что думать; но была уже грустна менѣе прежняго, ибо концертъ и балъ не могли казаться ей дурнымъ предзнаменованіемъ. Дампьеръ смѣялся, шутилъ и готовился танцовать во всю ночь; онъ просилъ гостей въ залу, усадилъ всѣхъ дамъ и велѣлъ играть оркестру. Въ сію минуту съ великимъ стукомъ растворились двери: вошелъ человѣкъ въ сапогахъ и съ хлыстомъ въ рукѣ — онъ верхомъ проскакалъ шестъ милъ, одинъ, безъ отдыху — это былъ Генрикъ IV!…
Явленіе Государя любимаго и славнаго, произвела волненіе въ залѣ; всѣ встали изъ почтенія, и для того чтобы смотрѣть на Генрика. Дѣвица Лезе закраснѣлась, невольно воскликнула отъ радости и заплакала. Хозяинъ съ робостію приближился къ Королю. Генрикъ остановился и громко сказалъ ему: „Господинъ Рошфуко! до меня дошли слухи, оскорбительные для д'Обинье. Я спѣшилъ уничтожитъ ихъ и спасти честь моего друга.“ Общія рукоплесканія загремѣли въ залѣ, и дѣвица Лезе готова была упасть къ ногамъ сего несравненнаго Короля; но онъ взялъ за руку хозяина и вывелъ его въ другую горницу. Тамъ Г. Рошфуко, предупреждая волю Государя, сказалъ, что онъ готовъ выдать племянницу за д'Обинье. Генрикъ добродушнымъ и милостивымъ отвѣтомъ своимъ успокоилъ его совершенно. Призвали дѣвицу Лезе, которая съ чувствительностію изъявила Королю благодарность. Генрикъ свѣдалъ отъ ея посланнаго, что Г. Рошфуко вмѣстѣ съ нею хотѣлъ на другой денъ ѣхать за городъ: онъ воспользовался симъ случаемъ, велѣлъ сдѣлать въ ихъ домѣ всѣ нужныя приготовленія къ балу, и звать гостей именемъ дѣвицы Лезе; a курьера остановилъ въ Сен-Мексанѣ, чтобы онъ не открылъ его тайны.
Послали за д' Обинье, но не велѣли сказывать ему о пріѣздѣ Короля. Между тѣмъ возвратилисъ въ залу. Генрикъ былъ для всѣхъ любезенъ: плѣнялъ женщинъ своею веселостію, a мужчинъ ласкою. Дампьеръ, уже не печальный и даже влюбленный въ другую, бралъ искреннее участіе въ общей радости и безъ всякаго принужденія казался великодушнымъ. Д'Обинье явился, обратилъ на себя глаза всего собранія и съ радостнымъ изумленіемъ увидѣлъ Генрика, который, не смотря на тяжелыя шпоры свои, легко и пріятно танцовалъ съ дѣвицею Лезе. Страстный любовникъ, вѣрный другъ и подданный бросился къ ногамъ Государя. Король поднялъ его, обнялъ съ нѣжностію, и съ дозволенія опекуна сложилъ руки любовниковъ, въ знакъ вѣчнаго ихъ союза. Никто не могъ бытъ равнодушнымъ зрителемъ сего трогательнаго явленія, которое заставило всѣхъ еще живѣе чувствовать добродушіе Короля. Генрикъ пригласилъ гостей на свадьбу щастливаго д'Обинье, былъ на ней хозяиномъ, любезнымъ, привѣтливымъ и роскошнымъ. Всѣ ходили за нимъ; всѣ тѣснились вокругъ его, желая не себя показывать, но единственно видѣть и слушать Государя. Любовь принудила забытъ обряды и чины; удивлялись только его особѣ и характеру, которые затмѣвали самый блескъ Царскаго сана. Въ присутствіи Короля говорили объ немъ съ восторгомъ, не думая хвалитъ его
