Нельсонъ окружилъ себя всѣмъ, что могло питать романическую склонность его, столь противную разсудку: украсилъ кабинетъ свой видами; Вармбрунскихъ окрестностей и прекраснаго городка Гиршберга; велѣлъ написать на горѣ Кинастѣ молодую женщину, сидящую на развалинахъ: она видна была только въ перспективѣ, но совершенная Греческая профиль изображала для него Эльмину. Среди ландшафтовъ онъ поставилъ, въ большихъ золотыхъ рамахъ, образъ Меланхолі, закрытой флеромъ и сидящей на крутомъ берегу моря; она прижимала ко груди своей раненную горлицу; у ногъ ея лежалъ изломанный якорь. Въ семъ кабинетѣ онъ сиживалъ по нѣскольку часовъ въ день, и всякой разъ съ явнымъ замѣшательствомъ распечатывалъ Вильгельмовы письма. Другъ увѣдомилъ его, что онъ хочетъ открыться Гocпожѣ Б*, Эльмининой матери, въ чувствахъ своихъ. Нельсонъ безпокоился, съ живѣйшимъ нетерпѣніемъ ожидая слѣдствій, и недѣли черезъ двѣ узналъ, что Госпожа Б* рѣшительно отказала Вильгельму. Это извѣстіе обрадовало его… Нельсонъ былъ недоволенъ собою, и видѣлъ, что самыя тайныя чувства, противныя разсудку и морали, имѣютъ вредное вліяніе на сердце. Послѣ того онъ нѣсколько мѣсяцевъ не получалъ писемъ отъ своего друга. Наконецъ Вильгельмъ увѣдомилъ его, что онъ былъ нездоровъ; что мать Эльмины умерла, но что судьба его не перемѣнилась, что Эльмина, горестная, неутѣшная, считаетъ преступленіемъ вытти за такого человѣка, который не нравился ея родительницѣ; что ему, лишенному всей надежды, разсудокъ совѣтуетъ удалиться, и что онъ выѣдетъ изъ Шлезіи, какъ скоро найдетъ купца для своего помѣстья…. Въ сіе время Нельсонъ имѣлъ нещастіе потерять отца, и глубокая, душевная печаль усилила въ немъ всѣ другія чувства. Въ горести онъ хотѣлъ утѣшить себя по крайней мѣрѣ совершенною независимостію: оставилъ торговлю, и не думалъ о томъ, что въ двадцать семь лѣтъ не дозволено человѣку ни отдыхать, ни быть празднымъ. Ничто не удерживало его въ Дрезденѣ: Нельсонъ объявилъ своимъ знакомымъ, что онъ желаетъ выѣхать изъ того мѣста, гдѣ все напоминаетъ ему горестную потерю. Тайныя мысль утверждала его въ семъ намѣреніи: Нельсонъ скрывалъ ее съ великимъ стараніемъ отъ самого себя, чтобы не бороться съ нею. По смерти отца отъ уже не запирался въ кабинетѣ своемъ; не хотѣлъ думать объ Эльминѣ, и мыслилъ объ ней только нечаянно!… Можно не слушаться разсудка, но совѣсти обмануть не возможно.
Вильгельмъ въ письмахъ своихъ безпрестанно жаловался на то, что земля его не продается. Вдругъ Нельсонъ пишетъ къ нему что онъ покупаетъ ее и краснѣется, читая отвѣтъ признательнаго Вильгельма, который считалъ его предложеніе дѣйствіемъ великодушной дружбы, и трогательнымъ образомъ изъявлялъ свою благодарность. Какъ молодой Англичанинъ ни увѣрялъ себя, что Саксонія никогда ему не нравилась; что уединеніе и тишина всего лучше для его характера, и что дружба требуетъ отъ него сей услугѣ, важной для Вильгельмова спокойствія: однакожь онъ чувствовалъ въ сердцѣ какое-то необыкновенное мучительное волненіе, которое было темнымъ предвѣщаніемъ бѣдствія. Угрызеніе совѣсти въ страстяхъ порочныхъ и кротхая надежда добродѣтели заставили насъ вѣрить предчувствіямъ… Нельсонъ съ неизъяснимымъ внутреннимъ безпокойствомъ приготовлялся къ отъѣзду. Намѣреніе его не удивило ни жены, ни знакомыхъ: дружба его съ Вильгельмомъ изъясняла покупку земли въ Шлезіи. Къ тому же онъ былъ нездоровъ, и Медики, совѣтующіе обыкновенно ѣхать туда, куда больному хочется, увѣряли, что Вармбрунскія воды сдѣлаютъ ему великую пользу. Холодная, равнодушная Генріета могла, и въ Шлезіи заниматься хозяйствомъ, и болѣе ничего не требовала. Нельсонъ поѣхалъ въ Маѣ мѣсяцѣ; онъ носилъ еще по отцѣ трауръ. Вильгельма уже не было въ Шлезіи; онъ навсегда выѣхалъ изъ отечества, съ намѣреніемъ поселиться во Франціи. Нельсонъ дорогою казался задумчивымъ, безпокойнымъ; ночью пріѣхалъ въ Варнбрунъ; спалъ очень мало, всталъ на разсвѣтѣ и спѣшилъ на гору Кинастъ; всходилъ на ея вершину съ тѣмъ сердечнымъ волненіемъ, которое бываетъ слѣдствіемъ самыхъ нѣжнѣйшихъ воспоминаній; искалъ разрушенной аркады — увидѣлъ ее и затрепеталъ: пламенное воображеніе представило ему трогательную Эльмину: онъ видѣлъ красоту ея, слышалъ голосъ и романсъ Кольмы…. Нѣсколько часовъ провелъ въ какомъ-то сладостномъ, меланхолическомъ забвеніи, и съ трудомъ могъ оставить сіе мѣсто, въ намѣреніи приходить туда всякое утро. Возвратясь домой, Нельсонъ осматривалъ свое жилище и вездѣ находилъ знаки Вильгельмовой страсти къ Эльминѣ. Въ отдаленномъ углу сада почти на всѣхъ деревьяхъ было изображено имя ея. Маленькая прекрасная бесѣдка представляла храмъ Надежды. Это мѣсто плѣнило Нельсона. Онъ вздумалъ окружить его высокимъ палисадомъ, заклеилъ мхомъ имя Эльмины, и подо всякимъ деревомъ велѣлъ сдѣлать канапе.
Господинъ Б*, Эльмининъ отецъ, жилъ зимою въ Гиршбергѣ, a лѣтомъ въ деревнѣ близь Вармбруна и славнаго водопада, окруженнаго скалами и лѣсомъ. Нельсонъ узналъ, что дочь его не перестаетъ оплакивать родительницу и живетъ въ совершенномъ уединеніи. Всѣ съ жаромъ хвалили ея красоту, умъ, таланты; но мущины жаловались на ея гордую холодность, a женщины находили безпрестанную печаль о матери притворствомъ: вездѣ и всегда обыкновенные люди такъ судятъ. Правда, что Эльмина нѣкоторымъ образомъ показывала, будто хочетъ славиться своею глубокою и нѣжною горестію: она всякое утро носила цвѣты на гробъ матеря. Такіе знаки печали бываютъ въ самомъ дѣлѣ подозрительны; но въ осьмнадцать лѣтъ романическія идеи кажутся особеннымъ вдохновеніемъ чувствительности. Къ тому же умирающая мать просила Эльмину смотрѣть всегда за цвѣтникомъ, гдѣ она любила читать съ нею книги: нѣжная дочь, исполняя волю ея, вздумала посвятить ей всѣ его цвѣты. Нельсонъ узналъ это обстоятельство отъ друга Эльмины, Гжи. Сульмеръ, которая жила въ сосѣдствѣ Господина Б*. Онъ пылалъ нетерпѣніемъ встрѣтиться съ нею; но Эльмина не показывалась ни въобществахъ, ни на гуляньяхъ. „Хочу, думалъ онъ, только одинъ разъ увидѣть ее, чтобы впечатлѣть истинный образъ ея въ моемъ сердцѣ, и навѣки удалиться!“
Въ одно утро Нельсонъ рѣшился итти ко гробу Госпожи Б*, и первые лучи солнца освѣтили передъ его глазами бѣлый мраморный обелискъ ея. Онъ приближается: съ трепетомъ, осторожно и тихо. Старой слуга сидитъ въ оградѣ, къ нему спиною, подлѣ деревяннаго креста. Обелискъ осѣненъ большимъ кипариснымъ деревомъ; но молодой человѣкъ видитъ черное платье и флеровое покрывало, развѣваемое вѣтромъ… Онъ идетъ, останавливается, едва можетъ дышать… Часъ, мѣсто, безмолвіе и сей невидимый предметъ, который уже столь давно занимаетъ его воображеніе и наконецъ отдѣляется отъ него только гробомъ, производятъ въ немъ страшное волненіе… Горестное предчувствіе и религія соединяются съ разсудкомъ и съ голосомъ добродѣтели. Онъ ужасается, воображая, какое вліяніе на всю жизнь его могутъ имѣть сіи минуты… Дерзнетъ ли не уважить святилища смерти? Онъ еще только безразсуденъ, только ослѣпленъ мечтою; но шагъ далѣе, и мечта опасная обратится въ дѣйствительность, и страсть гибельная, безъ утѣшенія и надежды, будетъ адомъ чувствительнаго сердца… „Нѣтъ, нѣтъ: думаетъ злощастный: не хочу подвергаться такой опасности; не хочу оскорбить того, что всею на землѣ святѣе: горести, невинности и добродѣтели. Жертвую любопытствомъ, и почтительную любовь мою къ Эльминѣ докажу тѣмъ, что буду убѣгать ее!“.. Но онъ стоитъ еще неподвижно, и глаза его наполняются слезами которыя ослабляютъ въ немъ твердость души… Тутъ сильный порывъ вѣтра раздѣлилъ вѣтви кипариса; флеровое покрывало упало на землю…. Нельсонъ забываетъ все, летитъ къ обелиску, останавливается передъ Эльминою, трепещетъ и опирается объ дерево… Наконецъ они видятъ другъ друга — нещастные, образованные Природою для страстной любви взаимной, но разлучаемые судьбою…. Они оба смотрятъ и блѣднѣютъ…. Эльмина стояла на колѣняхъ y гроба, но, пораженная видомъ молодаго человѣка, не думала встать. Онъ казался для нее небеснымъ явленіемъ, вышедшимъ какъ будто бы изъ гроба, съ симъ милымъ, кроткимъ, выразительнымъ лицомъ, и, подобно ей, въ одеждѣ печали. Она вообразила его Геніемъ скорби и чувствительности: не хотѣла удалиться, и въ семъ трогательномъ, хотя и новомъ для нее предметѣ, находила что то знакомое, близкое сердцу; видѣла прекрасные глаза его, орошенные слезами; видѣла въ нихъ глубокую меланхолію, нѣжность, смятеніе души — однимъ словомъ, всѣ собственныя чувства свои; думала: „онъ также печаленъ, также плачетъ, и молодость его увядаетъ въ горѣ!“ Сія мысль еще болѣе тронула ея чувствительность; она подняла глаза на небо, снова обратила ихъ на Нельсона, и нѣжнымъ взоромъ своимъ говорила ему: „мы оба нещастливы, и я сердечно о тебѣ жалѣю: „… Нельсонъ, будучи внѣ себя, проливаетъ слезы; крѣпко сжавъ руки, даетъ, кажется, вѣчную клятву… но въ ту же минуту вдругъ закрываетъ лицо свое и спѣшитъ удалиться… Нещастный: теперь уже поздно!… Онъ бѣжалъ, не зная куда, и такъ скоро, что не могъ ни разсуждать, ни думать; уже не плакалъ, не стеналъ, но сердце его терзалось… Наконецъ останавливается въ самомъ дикомъ мѣстѣ, среди голыхъ скалъ ужасной высоты. Глубокія разсѣлины образуютъ тамъ множество пещеръ, ископанныхъ рукою Природы. Никогда трава не покрывала сей безплодной земли, гдѣ расли только изсохшіе кусты и блѣдный мохъ. Голые камни и темныя впадины гротовъ представляли изумленному взору яркое сліяніе лучей солнечныхъ съ густымъ мракомъ. Натура, кажется, приготовила сіе страшное уединеніе единственно для того, чтобы оно служило послѣднимъ убѣжищемъ для отчаянныхъ; кажется, что эхо сихъ пещеръ должно повторять одно стенаніе и крикъ ночныхъ птицъ…. Нельсонъ бросается на камень, съ ужасомъ обращаясь къ собственнымъ мыслямъ своимъ…. «И такъ, думаетъ онъ, вмѣсто горести темной и мечтательной, которая своею неосновательностію заставляла меня краснѣться, теперь имѣю дѣйствительную и вѣчную!» Душа моя, образованная для меланхоліи ожидала ее!.. она есть для меня наслажденіе!… Эльмина!… ахъ! какое слабое понятіе давали мнѣ объ ней всѣ описанія и портретъ, воспалившій мое воображеніе! Можетъ ли кисть представить ея взоръ и выраженіе лица?.. Глаза Эльмины встрѣтились съ моими, говорили со мною, отвѣчали мнѣ; наши слезы текли вмѣстѣ, наши сердца соединялись на минуту въ своихъ нѣжныхъ чувствахъ…. Она блѣднѣла, трепетала… И мнѣ уже не видаться съ нею? жить въ свѣтѣ безъ надежды хотя еще одинъ разъ насладиться такимъ же восторгомъ блаженства?… Пораженный сею мыслію, Нельсонъ въ мучительномъ изступленіи нѣсколько минутъ твердилъ одни слова: мнѣ уже не видаться съ нею!… Наконецъ, взглянувъ на окружающіе его предметы, сказалъ: «это мѣсто отвѣчаетъ расположенію души моей; я буду здѣсь часто!..»
