– Банзай! Да здравствует Япония! Черти сдаются! Противник разбит! Да здравствует М-ский полк! Банзай! Банзай!
Он кричал и кричал, потрясая винтовкой, и не обратил внимания даже на взрыв ручной гранаты, расколовшей мрак перед его глазами. При свете взрыва обнаружилось, что это рядовой Хорио, который в разгар атаки, раненный в голову, видимо, сошел с ума.
Утром пятого марта тридцать восьмого года Мэйдзи в штабе А-ской кавалерийской бригады, расквартированной в Цюаньшэнчжу, в полутемном помещении штаба шел допрос двух китайцев. Их только что задержал по подозрению в шпионаже и препроводил в штаб часовой временно приданного бригаде N-ского полка.
В низенькой фанзе, конечно, и в этот день каны[2] разливали легкую теплоту. Но унылая атмосфера войны чувствовалась во всем – и в звоне шпор, задевавших за кирпичный пол, и в цвете брошенных на стол шинелей. К пыльной белой стене с наклеенными полосками красной бумаги была аккуратно прикреплена кнопками фотография гейши в европейской прическе, это было и смешно, и трагично.
Китайцев допрашивали офицер из штаба бригады, адъютант и переводчик. На все вопросы китайцы давали ясные ответы. Мало того, один из них, видимо старший, с маленькой бородкой, пускался в объяснения раньше, чем переводчик успевал задать вопрос. Но его ответы самой ясностью своей вызывали у штабного офицера чувство внутреннего протеста, еще большее желание видеть в них шпионов.
– Эй, солдат, – гнусаво позвал штабной офицер стоявшего у дверей часового, который задержал китайцев. Солдат этот был не кто иной, как рядовой Тагути из отряда «Белые нашивки». Стоя спиной к решетчатой двери, он рассматривал карточку гейши и, испуганный окриком штабного офицера, гаркнул во все горло:
– Слушаюсь!
– Это ты их поймал? Когда это произошло?
Добродушный Тагути заговорил, как будто читая по писаному:
– Я стоял на посту на северной окраине деревни у дороги на Мукден. Тогда командир роты на дереве…
– Что? Командир роты на дереве?.. – Штабной офицер приподнял веки.
– Так точно. Командир роты взобрался на дерево для наблюдения. Командир роты приказал мне: взять их! Но когда я хотел их задержать, вот этот… так точно, этот безбородый сразу же обратился в бегство…
– И все?
– Так точно. Все.
– Хорошо.
Штабной офицер с выражением некоторого разочарования на багровом жирном лице сообщил переводчику содержание следующего вопроса. Переводчик заговорил намеренно энергично, чтобы никто не заметил, как ему скучно:
– Если ты не шпион, зачем же ты бежал?
– Как же не бежать? Ведь японский солдат чуть не набросился на меня, – нисколько не робея, ответил второй китаец со свинцово-серой кожей, должно быть, курильщик опиума.
– Но ведь вы шли по дороге в полосе военных действий? Человеку мирному ходить здесь незачем… – сказал адъютант, умевший говорить по-китайски, и бросил на бескровное лицо китайца злобный взгляд.
– Нет, есть зачем. Как мы только что говорили, мы шли в Синмынтунь разменять бумажные деньги. Вот они, посмотрите.
Бородатый китаец спокойно обвел взглядом лица офицеров. Штабной офицер фыркнул, в глубине души ему было приятно, что адъютант получил отпор.
– Разменять деньги? Рискуя жизнью? – не желая сдаваться, сухо усмехнулся адъютант. – Во всяком случае, пусть разденутся догола.
Переводчик перевел приказание, и китайцы, опять без всякого страха, быстро разделись.
– На нем остался набрюшник? Давай-ка его сюда.
Беря в руки набрюшник, переводчик почувствовал, что белое полотно еще пропитано теплом тела, и это вызвало у него ощущение какой-то грязи. В набрюшнике торчали три толстые булавки длиной в три сун. Офицер долго разглядывал эти булавки при свете, падавшем из окна. Однако, за исключением узора из сливовых цветов на плоских головках, на них не было ничего необычного.
– Что это такое?
– Я лечу уколами, – не смущаясь, спокойно ответил бородатый.
– Снимите башмаки.
Китайцы следили за ходом обыска почти бесстрастно, даже не прикрывая то, что всегда прикрывают. Не говоря уже о штанах и куртке, ни в башмаках, ни в носках не нашлось ничего уличающего. Оставалось только распороть башмаки. С этой мыслью адъютант хотел было обратиться к штабному офицеру.
Но в эту минуту из соседней комнаты внезапно вошел командующий армией в сопровождении командира и офицеров из штаба армии. Генерал как раз посетил командира бригады, чтобы о чем-то договориться с адъютантами и штабом.
– Русские шпионы?
Задав этот вопрос, генерал остановился перед китайцами и окинул их острым взглядом. (Впоследствии некий американец как-то раз беззастенчиво сказал, что в глазах знаменитого генерала было что-то маниакальное. В этих маниакальных глазах, особенно в таких случаях появлялся зловещий блеск.) Штабной офицер коротко доложил генералу обстоятельства дела. Генерал время от времени кивал, словно что-то припоминая.
– Остается только избить их, чтобы заставить признаться, – сказал штабной офицер.
Тогда генерал показал рукой, в которой он держал карту, на лежавшие на полу башмаки китайцев.
– Распорите-ка башмаки!
У башмаков отпороли и отвернули подошвы. Оттуда вдруг посыпались на пол вшитые внутрь пять-шесть карт и секретные документы. При виде этого оба китайца изменились в лице. Однако все так же молча упрямо смотрели на пол.
– Я так и думал! – самодовольно улыбнулся, генерал, оборачиваясь к командиру бригады. – Башмаки всегда подозрительны. Пусть одеваются. Ну, таких шпионов мне еще видеть не случалось!
– Я поражен проницательностью его превосходительства! – с любезной улыбкой произнес адъютант, передавая командиру бригады доказательства шпионажа. Он словно позабыл, что еще до генерала сам обратил внимание на башмаки.
– Но раз ничего не нашли, даже раздев их догола, значит, могло быть только в башмаках. – Генерал все еще был в превосходном настроении. – Я сейчас же заподозрил, что в башмаках.
Командир бригады тоже был оживлен.
– Право, – сказал он, – местному населению грош цена: когда мы пришли, они вывесили японский флаг, а когда стали делать обыски по домам, оказалось, что у них припрятаны и русские флаги.
– В общем, пройдохи!
– Именно! Стреляные воробьи!
Пока шел этот разговор, штабной офицер с переводчиком продолжали допрашивать китайцев. Вдруг, обратив к рядовому Тагути раздраженное лицо, офицер словно выплюнул приказание:
– Эй, солдат! Ты шпионов поймал, так ты их и прикончи.
Двадцать минут спустя на краю дороги, к югу от деревни, сидели у ствола засохшей ивы оба китайца, связанные друг с другом за косы. Рядовой Тагути примкнул штык и прежде всего развязал им косы. Потом, взяв винтовку на руку, встал за спиной пожилого китайца. Однако, прежде чем его убить, он хотел, по крайней мере, предупредить, что убивает.
– Нии…[3] – начал он, но как будет «убивать» по-китайски, не знал.
– Нии, сейчас убью!
Оба китайца, точно сговорившись, разом оглянулись, но, не обнаруживая никакого страха, стали кланяться в разные стороны. «Прощаются с родиной»,
– готовясь к удару штыком, объяснил себе эти поклоны рядовой Тагути. Окончив поклоны, они, как будто ко всему готовые, спокойно вытянули шеи. Рядовой Тагути занес винтовку. Но они были так покорны, что у него рука не подымалась всадить в них штыки.
– Нии, сейчас убью! – невольно повторил он.
В это время со стороны деревни показался кавалерист.
– Эй, солдат!
Когда он подъехал ближе, оказалось, что это фельдфебель. Увидев китайцев, он придержал лошадь и надменно обратился к Тагути:
– Русские шпионы? Очевидно, они. Дай-ка мне зарубить одного.
Рядовой Тагути криво усмехнулся.
– Хоть обоих.
– Ну? Это щедро!
Фельдфебель легко спешился. Потом зашел за спину китайца и вынул висевший на боку японский меч. В это время со стороны деревни снова раздался дробный стук копыт, и подскакали три офицера. Не обращая на них внимание, фельдфебель занес меч. Но прежде чем он его опустил, три офицера медленно поравнялись с ним. Командующий армией! Фельдфебель и рядовой Тагути повернулись лицом к ехавшему верхом генералу и отдали честь.
– Русские шпионы!
В глазах генерала на миг сверкнуло безумие маньяка.
– Руби! Руби!
Фельдфебель взмахнул мечом и одним ударом зарубил молодого китайца. Голова, подпрыгивая, покатилась по корням ивы. Кровь большим пятном растеклась по желтоватой земле.
– Так! Великолепно!
Генерал с довольным видом кивнул и тронул коня.
Проводив генерала взглядом, фельдфебель с окровавленным мечом стал позади второго китайца. По всему было видно, что резня доставляет ему еще больше удовольствия, чем генералу.
