— Так, значит, звали его Карлос Сентено, — пробормотал, закончив писать, падре.
— Сентено Айяла, — уточнила женщина. — Он был единственный мужчина в семье.
Священник повернулся к шкафу. На гвозде, вбитом в дверцу, висели два больших ржавых ключа; именно такими представляли себе девочка, и ее мать, когда была девочкой, да и, должно быть, когда-то сам священник ключи святого Петра. Он снял их, положил на открытую тетрадь, лежавшую на барьере, и, взглянув на женщину, ткнул пальцем в исписанную страницу.
— Распишитесь вот здесь.
Женщина, зажав портфель под мышкой, стала неумело выводить свое имя. Девочка взяла цветы в руки, подошла, шаркая, к барьеру и внимательно посмотрела на мать.
Падре вздохнул.
— Никогда не пытались вернуть его на правильный путь? Кончив писать, женщина ответила:
— Он был очень хороший.
Несколько раз переведя взгляд с матери на дочь, падре с жалостью и изумлением убедился в том, что плакать ни та ни другая не собираются. Тем же ровным голосом женщина продолжала:
— Я ему говорила, чтобы никогда не крал у людей последнюю еду, и он меня слушался. А раньше, когда он был боксером, его, бывало, так отделают, что по три дня не мог встать с постели.
— Ему все зубы выбили, — сказала девочка.
— Это правда, — подтвердила мать. — Для меня в те времена у каждого куска был привкус ударов, которые получал мой сын в субботние вечера.
— Неисповедимы пути господни, — сказал священник.
Но сказал он это не очень уверенно, отчасти потому, что опыт сделал его немного скептиком, а отчасти из-за жары. Он посоветовал им накрыть чем-нибудь головы, чтобы избежать солнечного удара. Объяснил, позевывая и уже почти засыпая, как найти могилу Карлоса Сентено. На обратном пути, сказал он, им достаточно будет позвонить в дверь и потом просунуть под нее ключ, а также, если есть возможность, милостыню для церкви. Женщина выслушала его очень внимательно, но поблагодарила без улыбки.
Направляясь к наружной двери, чтобы ее открыть, падре увидел: прижавшись к металлической сетке носами, внутрь глядят какие-то дети. Когда он открыл, дети бросились врассыпную. Обычно в это время дня на улице не было ни души. Сейчас, однако, там были не только дети. Под миндальными деревьями стояли небольшие группки людей. Падре окинул взглядом улицу, преломленную в призме зноя, и понял. Мягким движением он снова затворил дверь.
— Подождите минутку, — сказал он, не глядя на женщину. Дверь в глубине дома открылась, и оттуда вышла его сестра; — поверх ночной рубашки она набросила черную кофту, а волосы у нее были теперь распущены и лежали на плечах. Она посмотрела молча на священника.
— Что случилось? — спросил он.
— Люди поняли, — прошептала сестра.
— Лучше им выйти через патио, — сказал падре.
— Да все равно, — сказала сестра. — Все повысовывались в окна.
Похоже было, что мать поняла только теперь. Она вглядывалась в сетку, пытаясь рассмотреть, что делается на улице. Потом взяла у девочки цветы и пошла к двери. Девочка зашагала за нею следом.
— Подождите, пока опустится ниже солнце, — сказал падре.
— Вы расплавитесь, — добавила, стоя неподвижно в глубине комнаты, его сестра. — Подождите, я вам одолжу зонтик.
— Спасибо, — ответила женщина. — Нам и так хорошо. Она взяла девочку за руку, и они вышли на улицу.
