Ознакомительная версия.
— Да я не хочу провести остаток жизни в тюрьме!
У Никколо был мощный, звучный голос, и когда он кричал, трудно было понять, всерьез это или в шутку. Джулио не обиделся и ответил спокойно и сдержанно:
— Не волнуйся, в тюрьму пойду я один.
— Лучше возвращайся поскорее, а то меня того и гляди здесь удар хватит, пока тебя нет!
Джулио вышел на улицу и направился в банк, придерживая в кармане вексель, чтобы не потерять; он старался держаться уверенно и шел, высоко подняв голову. Пусть все видят: ему нечего бояться.
Никколо снова развалился на стуле, вытянув свои длинные ноги аж до самой середины лавки, и принялся мусолить во рту сигару, то и дело сплевывая на пол. Он даже не шевельнулся, когда на пороге показался посетитель, хотя они были хорошо знакомы и в былое время ходили вместе на охоту.
— Как поживаете? — спросил вошедший.
— Хорошо. А вы?
— Да вот, простудился немного.
Никколо слегка улыбнулся и сделал вид, что встревожен:
— Надо быть внимательнее к своему здоровью!
Пока синьор Риккардо Валентини разглядывал книги, Никколо, как ни в чем не бывало, снова закрыл глаза. Вообще клиенты, давно знавшие братьев, обычно не обращались к Никколо, предпочитая дождаться Джулио, чтобы купить понравившуюся книгу.
— Хорошая у вас жизнь, сидите себе целый день! — сказал Валентини.
— Да, не жалуюсь. А вы, поди, завидуете?
— Я? Ну что вы. Напротив, я только рад за вас.
— Да, я живу на широкую ногу назло всем тем, кто мечтает видеть меня нищим. Что мне до них? Пусть лопнут от злости!
Синьор Валентини тихонько засмеялся. Никколо же продолжал:
— У меня на обед сегодня дрозды и куропатки. Я заказал вино в одном из лучших погребов Кьянти, если бы вы его попробовали — диву бы дались. Господи! Люблю себя побаловать! Что может быть важнее в жизни, чем такие вот удовольствия? Да, в душе я аристократ — не то, что вы!
— Не то, что я? Ну еще бы! У меня забот по горло. Вот сегодня, к примеру: заболел управляющий — так мне пришлось приехать в Сиену. И дела все неотложные, да и как иначе, когда тридцать имений на твоем попечении? Не говоря уже о финансах.
Никколо, довольно потирая руки от таких признаний, продолжал дразнить Валентини:
— Вино и пунш! Я сам готовлю пунш. Пол-литра рома зараз! Вот это жизнь!
Бешеная радость охватила Никколо. И когда он смеялся так дико и неистово, то почему-то делался обворожителен.
— Джулио ушел на свидание с одной милой девушкой, вот он вернется — тогда закроем, наконец, эту клетушку и пойдем обедать. М-м-м — да, обед будет что надо! Жаль, у меня только один желудок, второй был бы очень кстати! Я заказал нашей служанке килограмм пармезана и еще особых груш, каждая фунт весом. Готов поспорить, что вы были бы не прочь разделить со мной такую трапезу!
Синьор Валентини засмеялся, похлопав Никколо по плечу. Затем спросил:
— Скажите, откуда у вас такая статуэтка Мадонны — та, что на сундуке?
Никколо нахмурился.
— Или, может, не хотите раскрывать секрета?
— Напротив. С вами я готов поделиться: эта Мадонна попалась мне в одном из крестьянских домов. И за это сокровище я отдал всего-навсего сто лир!
Он вскочил и завопил в каком-то странном восторге:
— Сто лир! Жалкие сто лир! Да он мне ее даром отдал! Есть же на свете такие идиоты!
— И за сколько вы ее продаете?
— Я-то? — прогремел Никколо, затем добавил пренебрежительно:
— Вчера один англичанин предлагал за нее четыре тысячи лир, четыре тысячи!
— И вы согласились?
— Да я за нее все шесть выручу.
Последние слова Никколо произнес тихо и задумчиво. Он, было, сел, успокоившись, но вдруг снова вскочил и закричал, топнув ногой:
— Сто лир! Ну, разве не идиот? Нужно быть круглым дураком, чтобы так продешевить!
Тут Никколо в очередной раз огорошил гостя своим смехом, который больше напоминал судороги.
В эту минуту вошел Джулио. Он бросил на Никколо пристальный взгляд из-под полей шляпы, которую всегда машинально натягивал на глаза, возвращаясь из банка.
— Что это ты разошелся?
Никколо резко осекся и, не ответив ни слова, бросился прочь из лавки.
Он шагал по улице с важным видом, высоко подняв голову; на все приветствия отвечал сквозь зубы, презрительно и односложно, будто куда-то торопился. Дойдя до фруктовой лавки на улице Кавур, он окинул взглядом лотки с фруктами, слегка повел головой, будто поправляя воротничок рубашки, но не остановился. Аромат фруктов манил Никколо, буквально сбивал с ног, однако он продолжал идти вперед, сам не зная куда, и то и дело сталкивался с прохожими. Какая-то неведомая сила все-таки заставила его повернуть обратно: из головы у него не шли только что увиденные фрукты, которые казались самыми вкусными и сочными на свете. Никколо чуть не плакал, в кармане у него не было ни гроша. Оставалась последняя надежда: попросить денег у брата.
Синьора Валентини в лавке уже не было.
— Ну и что здесь надо было этому бездарю? Попадись он мне еще раз — вот уж угощу его тумаками!
— Чем он тебе не угодил? — спросил Джулио с улыбкой.
— Ха! Еще не хватало, чтобы он сделал мне какую-нибудь гадость. Просто я его не желаю ни видеть, ни слышать — разве этого мало?
— Да ты никого не можешь ни слышать, ни видеть. Сумасшедший просто! И в кого ты такой?
Тут Никколо схватил брата за руку, скрежеща зубами, и взмолился, как капризный ребенок:
— Джулио, дорогой мой! Ты не представляешь, какие я только что видел яблоки и груши — полжизни готов отдать, лишь бы их попробовать! Просто чудо…
Джулио, посмеиваясь над его алчностью, спросил:
— Что, и впрямь так хороши?
— Божественны! И кожура так лоснится… Пока их не попробую — на другую еду и не посмотрю!
— Вот Энрико вернется — пошлем его за фруктами.
— Да, да! Пусть возьмет нашу утреннюю выручку и купит! У него, небось, тоже слюнки потекут, как их увидит.
— Не сомневаюсь!
Вошел Энрико, хлопнув дверью, — еще недавно братья могли себе позволить держать продавца, который открывал дверь перед посетителями. Энрико внимательно осмотрелся. Вид у него был недоверчивый и даже агрессивный.
— Где ты был? — поинтересовался Джулио.
— С какой стати я должен перед тобой отчитываться? Ты мне не отец! Я же не лезу в твои дела?
— Да, тебя наши дела не волнуют! — вмешался Никколо.
— Помолчал бы хоть раз! — огрызнулся Энрико. Он гнусавил, растягивая слова. — Вечно ты со своими колкостями. Я тут наткнулся на Валентини — непонятно, зачем он вообще приходит в лавку, если никогда ничего не покупает. Он и читать-то, небось, не умеет! И что ему дома не сидится? Приходит, только пол зря топчет — а мы потом чини его на свои деньги. Появлялся бы дома чаще — не пришлось бы его жене утешаться с фермером!
— Ты серьезно? Откуда ты знаешь? Вот потеха!
— Знаю — и все тут. Что бы я ни рассказал, вы обязательно спросите, откуда я знаю! Можете не верить, мне все равно.
Джулио открыл ящик стола, отсчитал десять лир и протянул их Энрико:
— Сходи, купи у Чичи яблок и груш, два кило.
— А почему я? У вас что, ног нет?
— Это он решил тебя отправить, — сказал Джулио, кивнув на Никколо. Тот сидел и обиженно молчал, глядя в сторону.
— Хорошо, схожу, но только загляну еще к мяснику за горгонзолой.
— Делай, как знаешь.
Энрико направился к выходу.
— Лишь бы ты убрался подальше и не путался под ногами! — прокричал ему вслед Никколо.
И, когда брат уже вышел, добавил:
— Ему лишь бы дурака валять.
Воцарилась тишина. Слышно было только, как Джулио, сидя за столом, тихонько постукивает очками по промокашке. Так прошло полчаса.
— Благодаря сегодняшнему векселю, у нас теперь на пять тысяч лир больше.
— Ты это мне? — спросил Никколо.
— А кому же еще?
— Мне все равно. Знать ничего не желаю.
— Не хочешь себе портить кровь?
— Джулио! Хватит! У меня и так сердце болит, словно в него нож вонзили!
— Знаю. Мне и самому не легче.
От этих слов Никколо вдруг смягчился, в его голосе послышалась нежность — казалось, еще немного, и он кинется брату на шею:
— Только любовь спасает нас, если бы не она, я уже давно, наверное, превратился бы в животное… в жабу! И не смотри на меня так! — добавил он в ответ на растроганный взгляд Джулио.
— Девочкам нужна зимняя одежда, — сказал тот.
— Так давай купим, немедленно! Ради них я готов отказаться от новых ботинок! От всего на свете! Готов умереть с голоду!
Во время таких порывов Никколо выпячивал грудь, так что казался еще выше, и принимался метаться взад и вперед, будто в лавке ему было слишком тесно. Довольный собой, он бросал гордые и пламенные взгляды, шумно вздыхая, будто только что спас племянниц от смерти. Он нервничал.
Ознакомительная версия.
