— Доктор Джемс Мак-Мердо О'Бриен, как вы знаете, получил предложение занять кафедру физиологии в Мельбурне. Он прожил в Австралии пять лет, и перед ним блестящее будущее. Сегодня он покидает нас, чтобы ехать в Эдинбург, а через два месяца едет в Австралию, чтобы приступить к исполнению своих новых обязанностей. Вы знаете его чувства по отношению к вам. От вас зависит, поедет ли он в Австралию один. Что касается моего мнения на этот счет, то я не могу себе представить для образованной женщины более высокой миссии, чем та, которая выпадает на долю женщины, которая решится соединить свою судьбу с судьбою человека, способного к таким глубоким исследованиям, как то, которое доктор Джемс Мак-Мердо О'Бриен привел к успешному концу.
— Он ничего не говорил мне, — пробормотала Ада.
— Ах, есть вещи, которые угадываются без слов, — сказал ее брат, качая головой. — Но вы побледнели. Ваша сосудодвигательная система возбуждена. Прошу вас, успокойтесь. Мне кажется, что к вашему дому подъехала карета. У вас, по-видимому, сегодня будут гости, Ада. Пока; до свидания.
Бросив быстрый взгляд на часы, он вышел из комнаты, а несколько минут спустя уже ехал в своем спокойном, удобном экипаже по улицам Берчспуля.
Прочитав лекцию, профессор Энсли Грэй заглянул в свою лабораторию, где выверил несколько инструментов, сделал заметку о развитии трех различных разводок бактерий, проделал с полдюжины сечений микротомом и разрешил недоумения семи студентов по семи разным вопросам. Выполнив таким образом добросовестно и методически рутинную сторону своих обязанностей, он сел в карету и приказал кучеру ехать, в Лиденс. Его лицо было холодно и бесстрастно, но время от времени он резким, судорожным движением проводил пальцами по своему подбородку.
Лиденс был старинный, обвитый плющом дом, который некогда находился за городом, но теперь был захвачен длинными, из красного кирпича, щупальцами растущего города. Он все еще стоял в стороне от дороги, в уединении своих собственных владений. Извилистая тропинка, окаймленная кустами дикого лавра, вела ко входу в виде арки с портиком. Направо от входа была видна лужайка, в конце которой в тени боярышника в садовом кресле сидела дама с книгой в руках. Услышав скрип калитки, она вздрогнула, а профессор, увидев ее, пошел прямо по направлению к ней.
— Как, разве вы не зайдете к миссис Эсдэль? — спросила она, выходя к нему навстречу.
Миссис О'Джеймс была небольшого роста. Все в ней, начиная от роскошных локонов ее светлых волос до изящных туфель, выглядывавших из-под юбки ее светло-кофейного цвета платья, было в высшей степени женственно. Одну свою тонкую затянутую в перчатку руку она протянула профессору, тогда как другой придерживала толстую книгу в зеленом переплете. Ее уверенные и спокойные манеры изобличали в ней зрелую светскую женщину, но в ее больших смелых серых глазах и чувственном своенравном рте сохранилось еще девичье и даже детское выражение невинности. Миссис О'Джеймс была вдова и ей было тридцать два года; но ни того, ни другого нельзя было предположить, судя по ее наружности.
— Вы, конечно, зайдете к миссис Эсдэль? — повторила она, и в ее устремленных на него глазах было смешанное выражение вызова и ласки.
— Я пришел не к миссис Эсдэль, — ответил он все с тем же холодным и серьезным видом, — я пришел к вам.
— Конечно, мне очень лестно слышать это, — сказала она. — Но что будут делать студенты без своего профессора?
— Я уже покончил с своими академическими обязанностями. Возьмите мою руку и пройдемтесь по солнышку. Не удивительно, что восточные народы боготворили солнце. Это великая благодетельная сила природы — союзник человека в его борьбе с холодом, бесплодием и всем тем, что враждебно ему, Что вы читали?
— Хэля, «Материя и жизнь».
Профессор приподнял свои широкие брови.
— Хэля! — сказал он и затем повторил еще раз почти шепотом: — Хэля!
— Вы не согласны с его взглядами?
— Дело не в том, что я не согласен с его взглядами, Я слишком ничтожная величина. Но все направление современной научной мысли враждебно его взглядам. Он превосходный наблюдатель, но плохой мыслитель. Я не советовал бы вам в своих выводах основываться на взглядах Хэля.
— Не правда ли, я должна читать «Хронику природы», чтобы парализовать его пагубное влияние? — сказала миссис О'Джеймс с нежным, воркующим смехом.
«Хроника природы» была одной из тех многочисленных книг, в которых профессор Энсли Грэй развивал отрицательные доктрины научного агностицизма.
— Это неудачный труд, — ответил он, — и я не могу рекомендовать вам его. Я охотнее отослал бы вас к классическим сочинениям некоторых из моих старших и более красноречивых коллег.
Наступила пауза. Они продолжали ходить по зеленой, словно бархатной, лужайке, залитой ярким солнечным светом.
— Думали ли вы, — спросил он, наконец, — о том предмете, о котором я говорил с вами вчера вечером?
Она ничего не сказала и продолжала молча идти рядом с ним, слегка отвернувшись в сторону.
— Я не буду торопить вас, — продолжал он. — Я знаю, что такой серьезный вопрос нельзя решить сразу. Что касается меня, то мне пришлось-таки поломать голову, прежде чем я решился намекнуть вам о своих намерениях. У меня не эмоциональный темперамент, тем не менее в вашем присутствии я сознаю существование великого эволюционного инстинкта, делающего один пол дополнением другого.
— Следовательно, вы верите в любовь? — спросила она, окинув его сверкающим взглядом.
— Я вынужден верить.
— И несмотря на это, вы все-таки отрицаете существование души?
— Насколько эти вопросы относятся к области психологии и насколько к области физиологии — это еще вопрос, — сказал профессор снисходительно. — Можно доказать, что протоплазма — физиологический базис любви, так же, как и жизни.
— Как вы неумолимы! — воскликнула она. — Вы низводите любовь до уровня простого физического явления.
— Или возвышаю область физических явлений до уровня любви.
— Ну, это гораздо лучше, — воскликнула она со своим симпатичным смехом. — Это, действительно, очень красиво, и с этой точки зрения наука является в своем новом освещении.
Ее глаза сверкали, и она тряхнула головой красивым своенравным жестом женщины, чувствующей себя хозяйкой положения.
— У меня есть основание думать, — сказал профессор, что кафедра, которую я занимаю здесь, только этап на пути к гораздо более широкой арене научной деятельности. Однако даже эта кафедра дает мне около полутора тысяч фунтов в год; к этому нужно прибавить несколько сот фунтов дохода с моих книг. Поэтому я имею возможность обставить вас всем тем комфортом, к которому вы привыкли. Этим, я полагаю, исчерпывается материальная сторона дела. Что же касается состояния моего здоровья, то оно всегда было превосходно. В течение всей своей жизни я ни разу не был болен, если не считать приступов головных болей вследствие слишком продолжительного возбуждения мозговых центров. У моих родителей также не было никаких признаков предрасположения к каким-нибудь болезням, но я не скрою от вас, что мой дедушка страдал подагрой.
Миссис О'Джеймс имела испуганный вид.
— В чем заключается эта болезнь?
— В ломоте в членах.
— Только-то! А я подумала Бог знает что!
— Это серьезный прецедент, но я надеюсь, что не сделаюсь жертвой атавизма. Я привел все эти факты потому, что считаю их факторами, которые вам не мешает принять в расчет, когда вы будете решать вопрос, как отнестись к моему предложению. Могу я теперь спросить вас, находите ли вы возможным принять его?
Он остановился и посмотрел на нее серьезным, вопрошающим взглядом.
В ней очевидно происходила сильная душевная борьба. Ее глаза были опущены вниз, своей маленькой ногой она нетерпеливо ударяла по земле, а ее пальцы нервно теребили цепочку. Вдруг быстрым, резким движением, в котором было что-то беспомощное, она протянула руку своему собеседнику.
— Я согласна, — сказала она.
Они стояли под тенью боярышника. Он нагнулся и поцеловал ее затянутую в перчатку руку.
— Я хотел бы, чтобы вам никогда не пришлось жалеть о своем решении, — сказал он.
— А я хотела бы, чтобы вам никогда не пришлось жалеть об этом, — воскликнула она.
В ее глазах стояли слезы, а ее губы подергивались от сильного волнения.
— Пойдемте опять на солнце, — сказал он. — Оно в высокой степени обладает способностью восстановлять силы. Ваши нервы расстроены. Вероятно, маленький прилив крови к мозжечку и Вароллиеву мосту. Это весьма поучительное занятие — сводить психологические и эмоциональные состояния к их физическим эквивалентам. Вы чувствуете под собой твердую почву точно установленного факта.
— Но это страшно неромантично, — сказала миссис О'Джеймс со сверкающими глазами.
— Романтизм — порождение фантазии и невежества. Там, куда наука бросает свой спокойный, ясный свет, к счастью, нет места для романтизма.
