Он запнулся под испытующим взглядом Хеде.
Но Гуннар Хеде уже понял, что Олин влюблен в его невесту. Его глубоко тронуло, что приятель тем не менее стремится его спасти, и под влиянием этого чувства он наконец сдался на уговоры и вручил Олину футляр со скрипкой.
После ухода Олина Хеде целый час трудился как одержимый, но затем он отшвырнул от себя книгу. Что толку в этих занятиях! Он кончит курс через три или четыре года, а кто может поручиться, что за это время имение не будет продано?
И вдруг он почти со страхом почувствовал, до чего дорого ему это старое родовое гнездо. Он был попросту очарован им. Каждая комната, каждое дерево вдруг возникли перед его взором. Без всего этого не будет ему счастья!
И он принужден корпеть тут над книгами в то время, как все это может пойти с молотка! Беспокойство все больше овладевало им, кровь застучала в висках, как в приступе лихорадки. И он был вне себя оттого, что не может взять в руки скрипку и успокоить себя игрой.
— О Господи! — воскликнул он. — Этот Олин добьется того, что сведет меня с ума! Сперва преподнести мне такую весть, а потом отнять у меня мою скрипку! Такой человек, как я, должен чувствовать в руках смычок и в горе, и в радости. Надо что-то делать, надо придумать, как раздобыть денег, но голова моя пуста. Без скрипки я не могу думать.
Хеде был в ярости, оттого что вынужден сидеть тут взаперти со своими книгами. Что за безумие — не спеша готовиться к экзамену, в то время как ему нужны деньги, деньги, деньги!
Мысль о том, что он заперт, сводила его с ума. Он был так зол на Олина, который затеял эту глупость, что боялся не выдержать и прибить его, когда тот вернется.
Ясное дело, он стал бы играть, будь при нем скрипка, но ведь это-то как раз то, что ему сейчас нужно. Вся кровь в нем кипела, казалось, он вот-вот сойдет с ума. И в тот самый момент, когда Хеде изнемогал от желания взять в руки скрипку, перед его домом заиграл бродячий музыкант. Это был старый слепец, который играл фальшиво и невыразительно, но Хеде при первых же звуках скрипки пришел в такое волнение, что на глазах у него выступили слезы, а руки сжались в кулаки.
В следующее мгновение он подбежал к распахнутому окну и по дикому винограду, как по веревке, спустился вниз. Он не испытывал угрызений совести из-за того, что бросил занятия. Ему казалось, что скрипка для того и появилась у него под окном, чтобы утешить его в горе.
Наверное, никогда и ни о чем не просил Хеде так униженно, как молил он теперь о том, чтобы старый слепец дал ему поиграть на скрипке. Он снял перед ним шапку и стоял с обнаженной головой, хотя старик все равно был слеп, как крот.
Старый музыкант, похоже, не понимал, чего от него хотят. Он вопросительно повернулся к девочке-поводырю. Хеде поклонился маленькой нищенке и повторил свою просьбу. Девочка смотрела на него во все глаза. Взгляд этих огромных, серых глаз был столь пристальным, что Хеде почти физически ощущал его на себе. Вот он коснулся его воротника и оглядел свеженакрахмаленное жабо, затем устремился на тщательно отутюженный сюртук и наконец остановился на вычищенных до блеска сапогах.
Никогда еще Хеде не подвергался столь внимательному осмотру. Ему показалось, что осмотр закончился не в его пользу, но на самом деле это было не так.
У девочки была необычная манера улыбаться. Личико ее было так серьезно, что когда на нем появлялась улыбка, возникало впечатление, будто оно повеселело впервые в жизни. И вот теперь одна из этих нечастых улыбок тронула ее губы. Она взяла у старика скрипку и вручила ее Хеде.
— Сыграйте вальс из «Вольного стрелка»,[2] — сказала она.
Хеде был несколько озадачен тем, что именно сейчас он должен играть вальс, но ему, в сущности, было все равно, что играть, лишь бы чувствовать под пальцами смычок. Ничего другого ему не нужно было. И скрипка тотчас же принялась утешать его.
Она заговорила с ним слабым, надтреснутым голосом.
«Я всего лишь скрипка нищего музыканта, — говорила она. — Но какова бы я ни была, я служу опорой и утешением бедному слепцу. Я для него и свет, и краски, и зрение. Я утешаю его в его мраке, бедности и старости».
Хеде почувствовал, как невыносимая тяжесть, томившая его душу и убивавшая его надежды, стала потихоньку ослабевать.
«Ты молод и здоров, — говорила ему скрипка, — ты можешь действовать, можешь бороться. И ты способен удержать то, что готово уплыть из твоих рук. Почему же ты так пал духом и отчаялся?»
Хеде играл, опустив глаза в землю, но теперь он поднял голову и оглядел тех, кто собрался вокруг него. Это была небольшая группа детей и уличных зевак, привлеченных звуками музыки.
Впрочем, сбежались они не только ради музыки. У бродячего музыканта и его спутницы были компаньоны.
Напротив Хеде стоял человек в расшитом блестками цирковом трико и с обнаженными руками, которые он скрестил на груди. На первый взгляд, он показался Хеде старым и изможденным, но потом он увидел, что это молодец с могучей грудью и длинными усами. Рядом с ним стояла его жена, маленькая и толстая особа далеко не первой молодости, впрочем, необычайно гордая своим костюмом с блестками и с пышными газовыми юбочками.
При первых же звуках музыки они застыли на месте, отсчитывая такт, а затем, с обворожительной улыбкой на устах, взялись за руки и, ступив на небольшой лоскутный коврик, начали представление.
Хеде обратил внимание на то, что во время всех эквилибристических кульбитов, которые они показывали, женщина почти не двигалась и работал, по сути дела, один только ее муж. Он перескакивал через нее, ходил колесом, делал антраша. Она же только тем и занималась, что посылала публике воздушные поцелуи. Впрочем, Хеде не обращал на них особого внимания. Смычок его так и летал по струнам. Он говорил ему о счастье, которое заключено в борьбе и победе. Он, можно сказать, считал Хеде счастливчиком из-за того, что все его благополучие теперь поставлено на карту. Хеде играл, чтобы вселить в себя надежду и мужество, и ему было не до старых акробатов.
Но вдруг он заметил в них какое-то беспокойство. Они больше не улыбались и не посылали публике воздушных поцелуев. Акробат сделал неудачный прыжок, а жена его стала покачиваться под звуки вальса.
Хеде играл все увлеченнее. Он бросил на полпути «Вольного стрелка» и заиграл старинную народную танцевальную мелодию, из тех, от которых и стар и млад сходили с ума на деревенских пирушках.
Пожилые акробаты все больше теряли самообладание. Дыхание их участилось. И вот наступил момент, когда они больше не в силах были устоять перед этой зажигательной музыкой. Одним прыжком они очутились в объятиях друг друга и закружились в вальсе прямо на лоскутном коврике.
Ах, как они танцевали! Как танцевали! Они делали пробежку короткими семенящими шажками, а потом принимались кружить маленькими плотными кругами, почти не выходя за края коврика. Лица их сияли от наслаждения и восторга. Молодая страсть и любовный жар охватили этих пожилых людей.
Толпа зрителей пришла в полный восторг от их танца. Маленькая серьезная спутница слепого музыканта улыбалась во весь рот, и Хеде почувствовал необычайное волнение.
Подумать только, какие чудеса может творить в его руках скрипка! Точно бес вселяется в людей. Огромной силой владеет он, и в любой момент сможет ею воспользоваться.
Всего лишь два-три года обучения за границей у какого-нибудь известного мастера, и он сможет разъезжать по свету, добывая своей игрой деньги, славу, известность.
Гуннару Хеде подумалось, что эти акробаты именно для того и появились здесь, чтобы внушить ему такую мысль. Теперь путь для него открыт и ясно обозначен.
И он сказал себе: «Я хочу и стану музыкантом, я должен им стать. Это не то что корпеть над книгами. Я могу завораживать людей своей игрой, и я стану богатым».
Хеде кончил играть. Бродячие артисты подошли к нему и принялись расточать ему комплименты.
Мужчина сказал, что его зовут Блумгрен. Это его настоящее имя, но в цирке он выступал под другими именами. Он и его жена — старые цирковые артисты. Фру Блумгрен когда-то называлась мисс Виола, она была наездницей. Но даже и сегодня, когда они покинули цирк, они продолжают оставаться артистами, пламенно преданными искусству. Он только что сам мог в этом убедиться. Именно поэтому они не в силах были устоять на месте при звуках его скрипки.
Несколько часов Хеде ходил по дворам вместе с акробатами. Он не мог расстаться со скрипкой, и к тому же ему льстило восхищение старых акробатов. Он решил испытать себя. «Я хочу увидеть, есть ли во мне талант, могу ли я вызывать восторги публики и заставлять детей и уличных зевак ходить за мной по пятам». По дороге господин Блумгрен набросил на себя старое, поношенное пальто, а фру Блумгрен закуталась в коричневый широкий плащ, и в таком виде шли они, беседуя, рядом с Хеде.
