1928
Париж.
1929
Смерть отца. Десятью днями позже — смерть матери. Поездки в Турцию, Италию, Северную Африку…
Он уезжает от.
Чтобы вытравить из себя родину, любые привязанности и то, что его связывает, хоть и против воли, с греческой, римской или немецкой культурой, вытравить бельгийские привычки.
Путешествия как выселение.
И все же отторжение понемногу уступает место желанию общности. Ему еще многому надо научиться — научиться себя открывать. Понадобится много времени.
1930–1931 Азия
Наконец-то путешествие для него.
Индия — там первый народ, который, кажется, в массе своей занят сутью, который самой сутью хочет утолить свою жажду, и, наконец, народ, который заслуживает, чтобы его выделяли между прочих.
Об Индонезии и Китае пишет слишком быстро: он возбужден и радостно удивлен тем, до какой степени его взволновало увиденное в этих странах, все это он еще будет обдумывать и пережевывать не один год.
1932
Лиссабон — Париж.
1935
Монтевидео, Буэнос-Айрес.
1937
Вплотную занялся рисованием. Первая выставка (Галерея Пьер в Париже).
1938–1939 Медон
Занимается журналом «Гермес».
1939
Бразилия (штаты Минас-Жерайс и Рио).
1940 январь
Возвращение в Париж. В июле — вместе со всеми — отъезд из Парижа.
Сент-Антонен. Потом Лаванду.
1941–1942
В Лаванду вдвоем с женщиной, которая скоро станет его женой.
1943
Возвращение в Париж. Немецкая оккупация (вторая).
1944
Смерть брата.
1945
Жена, ослабев от недостаточного питания, заболевает туберкулезом.
Вдвоем в Камбо. Улучшение.
1947
Почти излечилась. Чтобы поправить здоровье и забыть о недомоганиях — путешествие в Египет.
Февраль 1948
Гибель жены от чудовищных ожогов.
1951–1952–1953
Пишет меньше и меньше, все больше рисует.
1955
Получил французское гражданство.
1956
Первый эксперимент с мескалином.
1957
Выставки в США, в Риме, в Лондоне.
Перелом правого локтя. Остеопороз. Рука не работает.
Открытие левостороннего человека. Исцеление. Что теперь?
Столько сил потратил за всю жизнь, чтобы себя переделать — во всех отношениях, — а кости этим нисколько не интересуются, вслепую бредут своим семейным, расовым, нордическим путем.
Из книги
«Басни о происхождении»{14}
(пер. А. Поповой)
В начале был только Бог и бесы.
Бесы отличались друг от друга запахом, да еще свистом, с которым носились с места на место.
Они были невидимы.
И вот они спрятались от Бога.
Кан! Мапель! Дло!
Бог зовет еще раз:
Кан! Мапель! Дло!
Они спрятались друг за дружку, гуськом, под прикрытием резкого запаха беса Чора.
И ни один не явился на зов.
Бог гневается.
Он поднимает жуткий ветер, чтобы пригнать бесов к себе.
Явился один Наан.
Остальные упираются.
Ветер все сильней и сильней, они упираются, жмутся друг к дружке, сбиваются в ком, так крепко, что обращаются в камень, — Так появилась земля.
Потом Бог создал деревья и зверей, чтобы на ней кто-то жил.
Бог может все что угодно. Поэтому ему скучно.
Поэтому ему захотелось, чтобы был кто-то, кто может лишь очень немногое.
Вот причина сотворения мира.
Бог создал камни. Но они скатились на дно оврагов и больше ничего не делали.
Богу скучно.
Потом он создал воду. Но вода только текла вниз и все.
Богу скучно.
Потом он создал деревья, но они только тянулись к солнцу.
Богу скучно.
Тогда Бог отрывает от себя здоровенный кусок, обшивает кожей и бросает на землю. Это человек.
И человек переворачивает вверх тормашками землю, камни, воду и деревья. Бог смотрит. Приятно посмотреть, когда кто-то что-то делает.
Иногда он сам сотрясает землю, швыряет одну гору на другую, дует на море. Люди бегают, барахтаются.
А Бог смотрит. Приятно посмотреть, когда кто-то что-то делает.
Три брата: Фи, Дафи, Дафида живут в деревне с высокими хижинами.
Фи идет-идет и попадает в край низких хижин.
Он идет к вождю.
Смотрит на его жену.
Ему хочется обладать ею (и все это видят, потому что он голый).
Вождь убивает Фи.
Дафи идет по следам, которые остались в грязи от ног его брата, приходит в ту деревню. На колу насажена братнина голова. Ему страшно.
Тогда приходит Дафида, который, закрыв живот щитком из коры, охотится на змей.
Вот он в деревне низких хижин, перед вождем, и живот у него прикрыт щитком из коры.
И что же? Вскоре он обманет вождя и получит его жену.
Вот так-то, теперь и вы тоже знаете эту историю. Остерегайтесь белого человека, потому что белый человек приходит одетым.
Ндва идет по равнине.
Бежит заяц.
Ндва бросает в зайца камень.
Камень стукается о камень.
Чиркает по нему, и… пфф…
Искра летит в сухую траву.
Равнина вспыхнула.
Так появился огонь.
Дерево сломано молнией.
Теперь оно сухое и прочное.
Ндва бежит, налетает на ствол и падает.
Ндва злится на дерево, колотит его, разламывает и в запале шваркает одним обломком о другой…
Пфф… — вспыхнуло пламя.
Так появился огонь.
На груди у Ндва огромный шрам.
Шрам оставил волк, с которым Ндва сражался и убил его.
С тех пор Ндва боится всего на свете.
Потом он снова встретил волка, но сражаться не пришлось. Волк умер от первого удара по голове. Ндва берет лапу мертвого волка, левой рукой прижимает ее к своей груди, а правой тащит вниз к животу.
Так появилась татуировка.
Второй шрам, и снова почет!
В пещере — Ндва и Дваби, его маленький сын, и котел мяса с кипящим жиром.
Ндва уходит.
В пещере — Ндваби и котел.
Ндваби играет и падает в котел.
В котле сильно бурлит.
Потом больше уже не бурлит.
Вечер.
Возвращается Ндва.
Сует руку в котел.
«А я думал, что разрезал все мясо». Отрезает кусок. Принимается есть. «Вкусное мясо!» Откуда этот кусок?
Это бедро его сына.
Он, ни слова не говоря, идет в хижину Ква, берет детей, варит их и съедает.
Об этом пошел слух.
Теперь все знают, как вкусна человечина.
Мадимба, — говорит вождь.
Твой живот не растет, а ведь тебя любят мужчины.
«Это потому, что я варю зеленые бананы и ем», — говорит Мадимба.
Да ты смеешься, — говорит Ндва.
И убивает ее.
Поэтому мы не знаем, кто рассказал женщинам, как действуют зеленые бананы на ребенка в животе у женщины.
Правда ли, что именно из-за тепла и света люди заинтересовались огнем и стали им пользоваться?
Возможно, огонь оценили только после того, как Ндва толкнул в огонь свою жену, чтоб посмотреть, как горят ее длинные волосы.
Возможно, это случилось после того, как он подержал ее над огнем так долго, что она пережарилась, обуглилась, и он стал задыхаться от дыма; а потом вытащил ее, съел и заметил, что хорошо пропекшиеся куски куда вкуснее тех, которые не соприкасались с огнем.
Из книги
«Кто я был»{15}
(перевод А. Поповой)
Эти-то понимали, что значит ждать. Знал я одного из них, и другие его тоже знали, вот уж он ждал так ждал. Залез в яму и ждал.
Если тебе тоже зачем-то нужна была яма, поверь моему слову, проще было найти себе другую, или уж тогда сесть рядышком и покуривать длинные трубки терпения.
Потому что он и не думал оттуда вылезать.
Ему бросали камни, и он их съедал.
Удивлялся, а потом съедал. Он оставался там и когда спал, и когда не спал, — дольше, чем может прожить предрассудок, дольше, чем кедр, дольше псалмов, которые поют кедры, когда их валят, — так он все ждал и уменьшался и стал не больше пальца на собственной ноге.
